— Да, это серьезная версия, — кивнул Ионов. — Это уже появление хоть какого-то мотива. Например, она как минимум могла быть свидетелем убийства Белозерцева.
— Подкараулили бы и тихо убрали, — задумчиво сказал Червоненко. — Смысл такие следы оставлять, как гора, извините, Зосима Иванович, трупов и сожженный дом? Хотя… если, по вашим же словам, у нас криминал так плотно сросся с властью, то… Стыдно, что об этом мы слышим из уст человека, который недавно приехал в наш город.
— Не отвлекайтесь, — проворчал Игнатьев. — Я могу попросить Пугачева организовать, так, чтобы начальству это не бросилось в глаза, экспертизу ДНК. Но для этого надо придумать, как попасть в квартиру Садовской и найти там, например, ее волосы на расческе, нижнее белье, которое она не успела постирать. Подумать надо.
— Это проще простого. Жалко, что по нашим законам дело о пропаже человека возбуждается только по заявлению родственников, но в квартиру мы попадем. Например, с участковым, которому поступит сигнал, что из квартиры пахнет газом. ЖЭК вставит новый замок в дверь, а ваш Пугачев выпишет постановление о проведении экспертизы и изъятии вещей из квартиры.
— Ребята, — задумчиво сказал Червоненко, — а вы понимаете, что мы сами ничего сделать не сможем? Весовой категории не хватит. Собрать улики мы сможем, а дальше все.
— Ты предлагаешь ничего не делать? — насторожился Игнатьев.
— Я предлагаю обеспечить нам ударную силу. Сначала мы соберем доказательства, улики, а потом эту силу и подключим. Есть у меня идея одна, правда рискованная. Вы знаете, что в Краснодаре сейчас идет грызня за кресло краевого прокурора? Есть у меня пара каналов, по которым я это узнал. Люди сведущие, потому что сами думают, к кому примкнуть, чтобы не прогадать. И вроде бы Москва пока своего веского слова не говорит. Есть мнение, что там высматривают, кто сильнее, у кого все надежнее к рукам прибрано. Того они потом и поддержат.
— Ну, тут ты загнул, — возразил Ионов. — Понятно, что тот, кому мы в руки материал дадим, тот профессионально и прогнется. А заодно и нынешнего прокурора утопит. Только где гарантия, что наш выбор падет на честного человека? И есть ли там честные люди? У меня за мою жизнь сложилось впечатление, что в верха, независимо от ведомственной принадлежности, честные люди не попадают. И потому, что для этого надо пользоваться совсем не честными способами.
— Стоп, Леха, — остановил лейтенанта Игнатьев. — Резон в этом предложении есть. Каким бы претендент ни был, а скорее всего нам поможет именно нечестный, это может сработать. Любому претенденту нужно громкое дело, разоблачение. Действующий прокурор сам себя не разоблачит, потому что следствие покажет, что сложилась система криминального характера. Это здорово! И если нам еще Пугачева настропалить, чтобы он из своего ведомства сигнал подал. Вроде он за закон, а ему мешают! Только этого маловато. А если нам еще чуть-чуть подстраховаться, а?
— Как? — поинтересовался Ионов. — Письмо в Москву написать? В Генеральную прокуратуру или в МВД? Так оно дальше…
— Не-не-не, — завибрировал поднятый палец оживившегося Червоненко. — На хрен нам Москва! Из столицы потом сами прилетят пирог для своих ставленников делить, а противников в дерьмо втаптывать. Я понял. Нужно обеспечить делу об убийстве семьи Никольченко широкий общественный резонанс. К примеру, опубликовать материал в краевой газете, дать информацию в Интернете, в каком-нибудь блоге. Лучше опять же в журналистском. Нужно подумать, кто у нас из областных писак самый активный «борец за справедливость». И подсунуть ему данные, а он на статье себе имя сделает, своему изданию имя сделает и вообще.
— Только сведения ему должен подать не мент, — с сомнением сказал Игнатьев.
— И уж никак не прокурорский работник, — согласился Червоненко. — Лучше простой житель Романовского. Человек, который во всем этом живет, все это не первый год видит и обладает информацией из полиции, прокуратуры.
Глава 13
На условленное место Игнатьев пришел с опозданием всего в пять минут и теперь волновался, что его могли не дождаться, если встреча и планировалась. Он закурил и стал осторожно осматриваться по сторонам. Какой-то парень подошел и попросил прикурить. Зосима Иванович окинул его взглядом и протянул зажигалку. Парень отвернулся от ветра, прикурил и сунул зажигалку Игнатьеву в руку. Вместе с зажигалкой в руку попало еще что-то. Свернутая бумажка?
Игнатьев отошел к телефону-автомату, снял трубку и только теперь посмотрел, что ему дали. Это оказалась в самом деле бумажка, и на ней печатными неаккуратными буквами было написано «туалет». «Конспираторы хреновы», — подумал Игнатьев и стал вспоминать, где тут находится платный туалет.
Свернув во двор, он увидел соответствующую табличку на дальней стене и стрелку. А справа, прислонившись спиной к стене, стоял Испанец.
— Пошли, — кивнул уголовник и двинулся куда-то в глубь двора.
Игнатьев молча пошел следом, готовый ко всему, в том числе и к нападению. Охранять себя оперативникам он запретил строго-настрого.
— Здесь поговорим, — остановился Испанец под старой почерневшей деревянной лестницей, ведущей на второй этаж дома. — Потом выйдешь через эту квартиру. У нее окно выходит на другую улицу. Окно открыто. Значит, так, усвой, что ты меня больше не знаешь и я свой должок выплатил тебе с лихвой. Какая там моя жизнь ни есть, а она моя и я ее люблю. Понял? Запоминай! Белого убили за то, что он хозяина слушаться перестал и решил сам в боссы податься. Раньше он отвечал за поставку сюда дури, а распространением занимались другие. Теперь и тем и другим рулит Череп, Черепанов его фамилия. У него большая кодла быков, и их готовит кто-то из спецуры. Они держат весь город и весь район. Крепко держат, Игнатьев, тебе с ними лучше не связываться — закопают в два момента. Знаю, что есть у него там парень один, Монахом кличут. Садист, пробы ставить негде. Он баб за свою сопливую жизнь перенасиловал столько, сколько ты сигарет за неделю не выкуриваешь. А в помощниках у него Валет, толковый такой и скорый на расправу. Дальше. Я слышал, что прокуратура хотела накрыть цех по чьей-то наводке, но их предупредили. Я тебе сдам еще один, но учти, что место могут сменить. Он у них вообще не один в городе, не держат они весь товар в одном месте. На выезде, на Ростовском шоссе, есть станция техобслуживания. Она там одна, не ошибешься. А за ней, в заброшенных строениях, там какие-то хранилища когда-то были, у них цех.
— Спасибо, Женька, — сказал Игнатьев, чуть ли не в первый раз в жизни называя Испанца его настоящим именем.
— Про твоих ничего не знаю, тут помочь нечем. Все, Игнатьев, прощай. — Испанец открыл дверь, показывая, куда нужно идти. Потом помедлил и скупо улыбнулся. — Выживи, Игнатьев. Хороший ты человек, деловой. Обидно, если убьют.
Сразу звонить оперативникам Игнатьев не стал. Не то чтобы он постеснялся опять попасть впросак или все еще не верил в их честность. Просто считал это дело прежде всего своим личным долгом перед двоюродным братом. А вот когда все будет точно известно, когда нужны будут действия, тогда можно привлекать и своих полномочных сторонников. И Пугачеву в эту ночь он тоже не стал ничего говорить. Здесь уже была другая причина. Игнатьев не хотел расстраивать неудачами старого следователя.
С Пугачевым они ограничились только договоренностью о проведении экспертизы по останкам Садовской. Еще следователь преподнес интересную информацию о тех двух мужчинах, которых Игнатьев видел заходившими во время спецоперации на территорию хозяйственного двора. Одним из них был начальник юридического отдела городской администрации некто Кадашкин. Игнатьев запомнил эту фамилию. А вот второго он не знал.
Зосима Иванович даже не стал предупреждать Пугачева об их задумке с краевой прокуратурой. Зачем пугать раньше времени? И получится ли еще чего с их идеей? А вдруг все кончится совсем иначе, да с угрозой для жизни? Тогда хоть Иван Трофимович останется в стороне.
Первую половину ночи Игнатьев провел в квартире Пугачева, а около двух часов ночи отправился изучать «объект», который ему сдал Испанец. Опять пришлось рисковать и останавливать частника, но иначе ночью до противоположной окраины города не добраться. Остановить машину он попросил возле жилого массива, расплатился и торопливо отправился в арку длинного девятиэтажного дома. И только убедившись, что машина ушла назад в сторону центра, Игнатьев сделал большой крюк и двинулся по неосвещенному пустырю в сторону бывшего овощехранилища.
Дойдя до него, осторожно пошел вдоль забора в поисках лазейки. Иной раз останавливался и прислушивался. А вдруг у склада и цеха расфасовки есть наружная ночная охрана? Угораздит кого-то из охранников отойти подальше по нужде, а тут он в темноте. Объясняй, что ты заблудился. Нет, такая встреча крайне нежелательна. Спугнуть второй «объект» — значит испортить дело окончательно. Третьего шанса ему никто уже не даст, второй и тот был уже чудом.
Дойдя до него, осторожно пошел вдоль забора в поисках лазейки. Иной раз останавливался и прислушивался. А вдруг у склада и цеха расфасовки есть наружная ночная охрана? Угораздит кого-то из охранников отойти подальше по нужде, а тут он в темноте. Объясняй, что ты заблудился. Нет, такая встреча крайне нежелательна. Спугнуть второй «объект» — значит испортить дело окончательно. Третьего шанса ему никто уже не даст, второй и тот был уже чудом.
То, что в темноте показалось проломом, на самом деле было покосившимися воротами из ржавого стального прутка. Осмотревшись и некоторое время постояв, Игнатьев двинулся через них. Он старался пригибаться как можно ниже, чтобы его голова и широкие плечи не маячили при лунном свете. Какие-то остатки строений были справа и слева, что-то вроде просевших и прогнивших крыш бараков, только очень низких. Может, это и есть сами бывшие овощехранилища? Слева началась кирпичная стена одноэтажного здания, но никаких окон он пока не видел.
И вдруг раздался какой-то стук, а потом возглас. Игнатьев присел на корточки и замер. Кто-то не очень далеко, кажется за углом этого же здания, тихо переговаривался. Раздался смех, возглас и снова какой-то странный стук, будто что-то кидали в деревянную стену.
Видимо, во что-то играли. А кто в этом месте может развлекаться в такое время?
Снова стук, и что-то с жужжанием вылетело на тропу и упало на землю прямо перед Игнатьевым. Он успел понять, что это большой нож, типа десантного, какие показывают в американских боевиках. Убежать и спрятаться он не успевал. Да и некуда было прятаться.
Темная фигура выскочила прямо перед ним, разглядывая в темноте землю. Щелчок — и вспыхнул свет фонарика. Луч осветил лежавший нож и ботинки Игнатьева в полуметре от него. Даже не человеческая, а, наверное, звериная интуиция сработала быстрее, чем мозг. Игнатьев прыгнул вперед, как когда-то прыгал на занятиях по физической подготовке — кувырком через плечо, подхватывая нож. Он уже понял, насколько ошарашен от неожиданности этот человек, понял, что секундный ступор помог ему самому в этой ситуации. Выходя из кувырка, еще находясь на спине, Игнатьев ударил что есть силы сразу обеими ногами туда, где должны были быть ноги его противника. Он очень надеялся, что они еще стоят там, и не ошибся. Человек выронил фонарик, успел вскрикнуть и с шумом упал на спину. Игнатьев был в этот момент уже на корточках. Сильный толчок, взмах руки, и широкое лезвие с противным скрипом вошло в левый бок неизвестного, чуть правее соска. А левая уже легла жертве на рот, вдавливая затылок в землю.
Человек под ним выгнулся, замычал. Затем тело обмякло. Некогда вырывать нож из раны, некогда вообще размышлять. Каким-то шестым чувством Игнатьев понял, именно ощутил, что второй приближается к углу и вот-вот появится рядом.
Он вскочил на ноги и бросился навстречу, надеясь, что масса его грузного тела сделает свое дело и этому не сможет противостоять мастерство и ловкость возможного противника. И Игнатьев не ошибся. Они встретились на самом углу, ударившись грудь в грудь. Смуглолицый худощавый парень от удивления вытаращил глаза, когда на него выскочил человек. Страшный удар сбил его с ног, а потом он грохнулся сверху так, что перехватило дыхание и хрустнули кости. Последовал удар в челюсть, лязгнули зубы, и парень потерял сознание.
Игнатьев осмотрел тело парня и стал расстегивать ремень на его брюках. Он перевалил его на живот, завернул руки за спину и стянул их ременной двойной петлей. Теперь вперед.
Коридор, дверь в конце и одна тусклая лампочка над этой дверью. На стенах паутина, остатки побелки многолетней давности и облезшая краска на стенах. На двери большой навесной замок. Игнатьев вошел в коридор. Вот еще одна дверь, сбоку. Зосима Иванович толкнул ее. Плотно завешенное старым одеялом окно, старый кухонный стол, три стула и раскладушка. На столе окурки в банке, пиво и остатки еды. То, что эти двое являются охраной чего-то, он уже не сомневался. Лишь бы их не проверяли в течение ночи старшие начальники.
Теперь можно заняться делом. Натворил он сгоряча прилично, и останавливаться теперь поздно. Для начала Игнатьев обошел видимый периметр площадки перед этим с виду заброшенным зданием. К его удивлению, метрах в десяти в глубине двора обнаружился не очень новый припаркованный «Форд». Явно кого-то из этих. Глаза уже опять стали привыкать после освещенного коридора к темноте. Игнатьев увидел прислоненные к стене щиты с какой-то разметкой. Несколько столбов, чучела, изображавшие людей. Так вот чем эти ребятки тут занимались, коротая скучное дежурство! Ножи метали. Испанец говорил, что у них даже инструктор есть. Не тренировочный ли это еще и городок?
Труп Игнатьев схватил за ноги и отволок далеко в сторону. Там он извлек окровавленный нож, вытер об рубашку убитого. Странное чувство. Стрелять в преступников Игнатьеву приходилось. Даже вот так, когда он стоит перед тобой и целится в тебя. Или летит на тебя с ножом, с топором. Когда-то в молодости он даже убил двоих. Но там было другое чувство, там было чувство схватки, поединка, чувство огневого боя. Тут же он просто сбил с ног и пригвоздил человека ножом. И даже чувствовал, как тот умирает от этого удара. Но ни раскаяния, ни сожаления не было. С новой силой всколыхнулась злость. Может, на подсознании он тогда, во время нанесения удара, вспомнил своих родственников, которых били ножами бандиты, резали? Чувство мести, отмщения? Трудно сказать.
Под ногами попался кусок какой-то водопроводной трубы. Игнатьев подобрал его, потом схватил связанного и оглушенного парня за воротник рубашки и поволок его, как куль, в дом. Подтащив к запертой двери, Игнатьев швырнул тело на пол. От удара парень застонал и зашевелился. Не обращая внимания на раненого, Игнатьев подсунул трубу под язык замочной накладки и рывком выворотил ее вместе с замком из древесины. От удара ноги дверь распахнулась. Внутри было то, что он и ожидал увидеть.
Таких цехов по расфасовке наркотиков на разовые дозы он повидал достаточно в своей жизни, чтобы усомниться. Здесь же лежали аккуратно разложенные вдоль длинного стола белые пластиковые пакеты с героином, темные — с курительными смесями. Скорее всего, гашиш.
Вернувшись к связанному, Игнатьев присел рядом на корточки и похлопал по щекам.
— Живой, корешок? — спросил он, когда парень открыл глаза и, морщась, уставился на него. — Живучий ты. Давай поговорим. Зачем убили всю семью Никольченко? Там был мужчина, старик со старухой, две женщины и двое детей. Их зарезали, а дом потом подожгли. Так зачем?
— Ты кто? Ты этот, что ли… бывший мент?
— Как тебя зовут? — спросил Игнатьев, рассматривая парня, которому на вид было не более двадцати пяти лет.
— Вова… Володя…
— Погоняло какое?
— Монах, — стараясь не показать страха, осклабился парень. — Монахов фамилия, вот Монахом и прозвали.
— Я задал вопрос, Монах.
— Слышь, мент, — вдруг торопливо заговорил парень, — ты зря все это затеял. Ты лучше вали из города. Тебя искать далеко никто не будет. А я скажу, что не видел, кто на нас напал! Слышь…
— А жить ты не хочешь? — с сожалением спросил Игнатьев и приподнял перед лицом Монаха окровавленный нож.
Он повернул лезвие плашмя и мазнул засыхающей кровью его товарища Монаха по губам. Увидев, как глаза парня наполняются животным ужасом, Игнатьев приставил острие к его груди и чуть надавил.
— Я задам вопрос, — проговорил Зосима Иванович с окаменевшим лицом, — а потом буду медленно давить на нож. Если ты не отвечаешь, то нож медленно вонзается в твое паскудное тело. Все глубже и глубже. И очень медленно. Зачем убили семью Никольченко?
Остро отточенное лезвие шевельнулось, и на ткани рубашки выступило пятнышко крови. Монах задрожал всем телом и попытался отползти к стене, но связанные руки ему мешали.
— Я не знаю, я не был там! Нет… — верещал он, а нож опять шевельнулся. — Бабу! Бабу надо было срочно убрать, я не знаю… Правду говорю! Ее пацаны выследили, это была баба Белого… она видела, как его убивали, и свалила оттуда. Ее велели найти и пришить! А когда нашли… когда она к этому твоему Никольченко пришла, нам и велели всех… Это Череп велел… он и братана твоего убил… это Череп, клянусь!
— Кто над Черепом стоит?
— Я не знаю… какой-то из администрации, патлатый. С ним только Череп общается. А еще я слышал, как он говорил, что у них там все до самого УВД схвачено, что он никого не боится.
— Ты кого убивал в доме? Ты лично?
— Я? Я не был там, клянусь! Я не убивал… я на стреме стоял… я вообще не знал, что убивать будут…
— Врешь, сука! Был ты там, сука, насильник!
— Это не я, это другой насиловал…
— Что? — заорал Игнатьев, схватил Монаха за ворот рубашки и рванул на себя. — Насиловали? Кого, падла, насиловали? Ну?
В горле у Игнатьева запершило, и голос начал срываться. Кашлять не получилось, потому что мешал спазм в горле. Першить начало так, что на глазах выступили слезы. Картины одна ужаснее другой мелькали перед глазами. Что там могли устроить эти садисты, прежде чем всех убили, а потом сожгли? Там же Галкина сестра была… и дочка ее…