– Мама, там что-то с мамой случилось! – твердил он в таком ужасе, что Кэролайн и сама поддалась панике. Оставив собственных детей дома, она побежала вверх по склону к ферме Донованов-Хорни. Карлайл несся в нескольких ярдах перед ней, огромными скачками в два раза больше его самого.
Он ворвался в дом, сотрясая его оглушительным криком:
– Мама!!!
– Я здесь, солнышко… – донеслось в ответ.
Джемма выбиралась из подвала, держа левую руку неестественно вывернутой. Оказалось, что она полезла в погреб, чтобы достать вишневый компот, и упала с лестницы: прогнила ступенька. Через час, пока доктор Нельсон гипсовал Джемме сломанную кисть, Кэролайн с внутренней дрожью высчитывала: Джемма упала в погреб, потеряла сознание от боли, очнулась и начала выбираться. Ровно столько времени понадобилось Карлайлу, чтобы домчаться от дома Сондеров до фермы… Теперь он молчал, спокойно наблюдая за действиями доктора, но от Кэролайн не укрылись взгляды, которыми обменивались эти двое: тревожный у него, успокаивающий – у нее.
В этот день Карлайл твердо решил, что станет врачом. Чтобы его любимая никогда не испытывала боли.
Главным занятием Джеммы теперь, когда Карлайл подрос, стало шитье, оно постепенно вытеснило ее заботы о ферме, тем более что там теперь всем распоряжались мистер Кроули и Оливер. После того как вся семья, включая дедушку с бабушкой, стала появляться в городе в новых нарядах, у горожан возник вполне резонный вопрос, где они это купили. Кэтрин с гордостью отвечала, что это все ее Джемма. В меру поудивлявшись, жительницы Локерстоуна стали забегать на ферму теперь уже не только за молоком, мясом или яйцами.
Сначала Джемма шила просто в свое удовольствие, и постепенно пришло осознание того, что она приобрела новую профессию, которая может принести в дом дополнительный доход. Так она оказалась лучшей портнихой в городе, которая за умеренную плату могла творить чудеса.
Джемма честно следила за модой, Роузи Сильвер каждый месяц передавала ей в руки кипу журналов, и несколько дней проходили в их тщательном изучении. Джемма рисовала в своем блокноте увиденные модели, изменяла их по своему вкусу, прикидывала ткани и отделку. Обитательницы Локерстоуна были не так раскрепощены, как думали о себе, и некоторые модели ни за что бы не надели – Джемма прекрасно отдавала себе в этом отчет. Быть похожей на Твигги[8] в крохотном Локерстоуне? Боже упаси, это просто нелепо. Но под карандашом Джеммы эти же модели становились воплощением привычного в этих местах вкуса.
Самой смелой в отношении одежды оказалась, как ни странно, Маргарет Китс, рассудительная тихоня, как все привыкли о ней думать. «Все теперь протестуют, – усмехнулась про себя Джемма, услышав слова Маргарет о наряде, который та собиралась заказать. – А кому тут еще протестовать, как не Маргарет? Красавица Бетси никогда не пойдет против устоев, мозгов не хватит…»
Маргарет первая надела в Локерстоуне мини-юбку. Джемма отлично знала, что бум мини уже прогремел по модным столицам мира, но не здесь, на самом краю британского острова. Поэтому появление Маргарет в чудесной зеленой юбке мини из джерси произвело фурор, даже несмотря на попытки Джеммы сгладить эффект за счет вполне приличного изящного жакета в тон. Не прошло и получаса после выхода Маргарет в свет, как на ферму уже явилась разгневанная матушка Мюриэл. Она долго не могла перевести дух, ее серая шляпка с пером и вуалью съехала набекрень, а изо рта вылетали нечленораздельные звуки:
– Вы… Джемма… Нет, я не позволю!.. Это недопустимо. Ей еще замуж… Вы понимаете? Недопустимо!.. И что скажут…
– Миссис Китс, – улыбнулась Джемма. – Если вы по поводу Маргарет и ее юбки…
– Ну а по поводу чего еще?!
– Она взрослая и рассудительная девушка. И сама решит, во что ей одеваться.
– Вам, Джемма, должно быть стыдно! – палец Мюриэл с артритными суставами затрясся перед самым носом. – Вы сами давно замужем! И меня не волнует, какие там у вас отношения с Оливером! Но это недопустимо, потому что Маргарет еще только предстоит устроить свою жизнь. Еще не хватало, чтобы ее посчитали распущенной из-за этого глупого наряда.
– Миссис Китс, – начала Джемма и тут же вспомнила, что когда-то говорила своей матери, Кэтрин, в ответ на подобные заявления. – Сейчас двадцатый век. Чтобы устроить свою жизнь, выходить замуж вовсе не обязательно.
– Ну знаете! – выдохнула после полуминутного оцепенения Мюриэл. Хватая ртом воздух, она еще силилась что-то сказать, но потом резко развернулась и ушла.
– И даже ее спина выказывала презрение ко мне, – со смехом рассказывала Джемма семье, сидя вечером за шитьем.
– Ох, Джемма, ты все такая же сумасбродка. Ну зачем злить людей? – покачала головой Кэтрин.
– Я не злю, мам, я отстаиваю их права.
Оливер залюбовался ее гордым видом. Она сидела рядом, такая любимая, далекая Джемма, его жена. Он уже открыл рот, чтобы сказать, что поражается ее смелости… В этот момент Карлайл поднял голову от рисунка, который чертил карандашами, сидя на полу, и протянул Джемме через всю комнату свой обожающий синий взгляд:
– Просто мама самая смелая и никого не боится.
Все засмеялись, Оливер стиснул зубы и судорожно сглотнул.
Происшествие с мини-юбкой Маргарет не отвратило клиентов от Джеммы, а наоборот, привлекло их еще больше. За мини пошли клешеные брюки. Даже туристки, приезжавшие в Локерстоун на лето, замечали наряды местных жительниц и стремились увезти с собой хотя бы что-то похожее. Джемма умело сочетала ткани, расцветки и текстуры, много экспериментировала – и бывала вознаграждена за это восторженными взглядами клиенток. Она давно уже поняла, что удовольствие, с которым женщина оглядывает в зеркале себя и свой новый наряд, пожалуй, самое приятное явление в ее работе.
Шитье и Карлайл – вот все, что занимало ее мысли на протяжении дня. Когда начинало вечереть, Джемма откладывала работу, останавливала жужжание швейной машинки и выходила на крыльцо – как она объясняла всем, подышать воздухом.
На крыльце она на мгновение прислушивалась. Потом выходила к калитке, от которой в три стороны разбегались тропинки, выбирала одну из них и неторопливо шла. Не проходило и пары минут, как на другом конце тропинки в липких сиреневых сумерках появлялась маленькая фигурка. Карлайл шел, едва сдерживая нетерпение. Он точно слышал, когда мать выходила на крыльцо и мысленно звала его. Кивнув приятелям на прощание, он тут же направлялся к дому, где бы ни находился. И всегда встречал ее здесь, на полпути к нему. Любая тропа неизменно приводила их друг к другу, и в дом они возвращались уже вместе, держась за руки, посмеиваясь и рассказывая что-нибудь из недавних мыслей, происшествий, новостей.
Кэтрин, бабушка Джеральдина, дедушка Уильям, мистер Кроули, работники фермы – все привыкли к этим совместным появлениям Карлайла и Джеммы по вечерам. Они были уверены, что Джемма подарила Карлайлу часы и назначает ему встречу каждый день, только никому об этом не говорит. Поэтому-то она так спокойна – ведь сын послушен и всегда приходит вовремя, не доставляя хлопот и волнений, которые когда-то Джемма причиняла Кэтрин.
Вот только никаких часов никто никогда у Карлайла не видел.
После их возвращения семья обычно садилась ужинать. В тот вечер (Джемма запомнила это совершенно отчетливо) на столе рядом с обыденным йоркширским пудингом исходил жирным соком ростбиф. Оливер рассказывал что-то о поставках и выгодном договоре, заключенном им днем. Джемма вежливо кивала, украдкой поглядывая на сына. Она заметила, что его волосы отросли и длинная прядь падает на лоб: «Надо бы подстричь, хотя ему так идет эта прическа! Но пусть лучше его зрение останется в порядке…» Миг – и он улыбнулся ей из-под этой пряди одними глазами. Оливер замер на полуслове и побагровел.
– Сядь нормально! – рявкнул он Карлайлу так, что все сидящие за столом вздрогнули. Джемма окаменела и внутренне подобралась, готовая броситься на защиту сына. Но Карлайл встретил окрик отца, вздернув подбородок.
– Я нормально сижу, – тихо, но твердо ответил он.
Стакан Оливера со стуком опустился на скатерть.
– Как с отцом говоришь? Щенок! Быстро встал и пошел в угол. И сегодня обойдешься без ужина.
Карлайл молча встал и неторопливо отправился в дальний угол столовой.
– Оливер… – мягко начала озадаченная – Кэтрин.
– Это уже ни в какие ворота! – Оливер перебил ее, брызгая слюной. – Ребенок отвратительно воспитан! Даже за столом сидит, развалившись! И все это потому, что вы все его чуть не в задницу целуете, вместо того чтобы нормально… растить!
Джемма резко встала, почти отшвырнув от себя тяжелый стул. Ее лицо заострилось от злости, и даже веснушки на нем стали бледнее.
– Можно? Тебя? – Не дожидаясь ответа Оливера, она покинула гостиную, и в спальне за ней хлопнула дверь.
Джемма резко встала, почти отшвырнув от себя тяжелый стул. Ее лицо заострилось от злости, и даже веснушки на нем стали бледнее.
– Можно? Тебя? – Не дожидаясь ответа Оливера, она покинула гостиную, и в спальне за ней хлопнула дверь.
В этот вечер Оливер высказал ей все.
– Ты носишься с ним все время! Даже когда его нет рядом, ты все равно там же, где и он, Джемма! Может, тебе психиатру показаться? Это ненормально!
– Оливер, ты не понимаешь, что говоришь.
– Я-то отлично понимаю. Я знаю, что ты даже не слушаешь, что я говорю, не знаешь, что я делаю. Я, понимаешь? Я – твой муж. После того как ты его родила…
– Оливер, – голос Джеммы понизился до шипения. – Я его родила, но ведь это твой сын. Наш сын. Как ты можешь быть таким несправедливым?
– Я ненавижу его, – выдохнул Оливер и тут же пожалел о своих словах. В почерневших глазах Джеммы он видел, что летит вниз, в пропасть, из которой никогда не выберется – по крайней мере, для нее. В это мгновение он понял, что все потеряно и больше ему терять уже нечего. – Он забрал тебя! А ты была моей. Ты думаешь, как он, говоришь, как он, смеешься, как он. А где МОЯ Джемма?
– А ты не задумывался, что твоей Джеммы никогда не существовало? Что ты ее придумал?
Это было жестоко. Внутри все у Джеммы клокотало, но она полностью отдавала себе отчет в словах. И она хотела, чтобы Оливеру было сейчас больно. Потому что ей от его слов было в миллион раз больнее. Он только что сказал, что не любит их сына, более того, ненавидит его. И пусть это было сказано в пылу ссоры, что-то подсказывало Джемме, что в этих словах было больше правды, чем казалось.
А в углу столовой Карлайл, честно уткнувшись в светлые выгоревшие обои, кусал губы. Он не понимал, чем вызвал гнев отца, но не это его волновало. Гораздо более сильным было чувство тоски, змеей свивавшееся в тугой узел где-то в груди. Тоска эта принадлежала не ему – ее испытывала мама там, за захлопнувшейся дверью, откуда доносились только приглушенные гневные голоса. И мамина тоска была куда сильнее его собственной обиды.
После ссоры в доме было тихо и тяжело. Кэтрин быстро уложила в кровать внука и стала хлопотать вокруг престарелых родителей. Она была так напугана странной вспышкой Оливера, что, помогая Джеральдине раздеться, украдкой глотала слезы.
– Кэти, дочка, – поймала мать ее руку своими подрагивающими пальцами. – Не переживай. Милые бранятся… Сама знаешь. Помирятся.
– Я знаю, мама, – вздохнула Кэтрин.
Джеральдина кивнула и покачала головой, переглянувшись с дедушкой Уильямом. Кэтрин помогла ему перебраться из инвалидного кресла в кровать и поцеловала пергаментные щеки родителей.
– Спокойной ночи.
Ссора в спальне Джеммы и Оливера затихла, но Кэтрин, проходя мимо их двери, замерла, чтобы убедиться в этом еще раз. Тишина…
Она заглянула и в комнату Карлайла. Тот посапывал, до носа укрытый лоскутным одеялом, когда-то сшитым Джеммой. Только после того, как его бабушка прикрыла дверь, он осмелился сесть на кровати.
В доме снова было спокойно. Засыпая, Кэтрин надеялась, что спокойствие больше не нарушится.
А Джемма и Оливер, лежа рядом, не смыкали глаз. Оливер чувствовал, что между ними не только слой покрывала и несколько дюймов незанятой постели – между ними сотни миль и сотни веков.
– Ну Джемма, – взмолился он, находя ее руку и впиваясь в нее безнадежным поцелуем. – Прости меня, милая. Прости. Сам не знаю, что на меня нашло.
– Все в порядке, Оливер.
– Прости меня, я не хотел так говорить. Само вырвалось. Ты же знаешь, что это неправда.
– Знаю.
Оливер приблизился к ней и обнял. Джемма не шелохнулась.
– Ну же, Джемма… Поцелуй меня, скажи, что не обижаешься.
– Я не обижаюсь, – произнесла Джемма. Но так и не поцеловала. Мягко отстранилась и нащупала ногами туфли на холодном полу. – Знаешь… Я все равно не засну. Пойду подышу воздухом в саду… Ты спи, я скоро вернусь. Спокойной ночи.
Для убедительности она погладила мужа по голове. Оливер тяжко вздохнул и снова поцеловал ее руку.
Джемма выскользнула в сад. Она умела держать себя в руках, но с каждой минутой, проведенной рядом с Оливером, это становилось все труднее. Только тут она могла почувствовать себя освобожденной из его клетки.
Над садом качался узенький народившийся месяц. Света он почти не давал, и все вокруг тонуло в глубокой ватной тьме, наполненной шорохами. Пел дрозд, в палисаднике кто-то шуршал кустами. Джемма прикрыла бесполезные глаза, чтобы еще сильнее слышать шевеление жизни вокруг.
Было безветренно, и все звуки раздавались отчетливее. Какая-то птица вспорхнула с ближайшей вишни, хрипло, отрывисто крикнула и полетела прочь, хлопая крыльями. На дорожке хрустнул гравий – пробежал какой-то зверек, хорек или полевка.
Чуть слышно скрипнула оконная рама. Сердце Джеммы радостно подпрыгнуло. По траве едва различимо шелестели быстрые легкие шаги. «Раньше мой ангел не издавал таких звуков», – улыбнулась Джемма. Маленькие, но удивительно крепкие ручонки обвили ее бедра, зашуршав тканью подола.
– А я знал, что ты не спишь. – Карлайл не видел ее, но нашел безошибочно. Они опустились на скамейку в дальней части сада.
– Это неудивительно. Ты знаешь все обо мне.
– Как это? Я ведь маленький, а ты большая… – Они разговаривали с темнотой, не видя ни глаз, ни лиц друг друга.
– Да, верно, ты маленький…
Карлайл забрался на скамейку с ногами и лег, положив голову матери на колени. Он любил так лежать и принюхиваться к ее аромату. Джемма пахла духами с жасмином, совсем как куст, усыпанный белыми цветами в конце мая. Но к этому неизменному запаху примешивались непостоянные – выпечки с ванилью, если она недавно пекла булочки, жареного мяса, или укропа и розмарина, или стирального порошка. Карлайлу нравилось узнавать такие мелочи о ней. И больше всего ему нравилось осознавать, что даже папа, наверное, не знает, чем пахнет мама сегодня, чем пахла вчера или три дня назад – а он знает.
– Помнишь, ты мне рассказывала сказку про Тристана и Изольду? – вспомнил вдруг Карлайл. Он скорее почувствовал, чем увидел, что Джемма кивнула. Помедлив, все-таки спросил:
– А папа – это наш с тобой король Марк?
Джемма вздрогнула и рассмеялась:
– Ну что ты, милый. Он нас любит.
– Король Марк тоже любил Изольду. И Тристана – он же был его лучшим рыцарем. Но он их разлучил. Мама, милая, любимая мамочка, а мы же с тобой не разлучимся? Ты никогда не уйдешь?
– Конечно, нет, мой ангел. – Джемма погладила лоб сына, словно желая пальцами прогнать гнетущие эту маленькую головку мысли.
– Спой мне, – попросил Карлайл едва слышно.
И Джемма запела колыбельную, которая принадлежала только им двоим.
Время шло, и Карлайл взрослел. За следующие несколько лет в доме Вейлмартов-Донованов-Хорни многое изменилось.
Однажды весной, когда холмы только начинали покрываться зеленой дымкой, тихо, во сне скончалась бабушка Джеральдина. Не прошло и месяца, как за ней последовал и дедушка – Уильям.
Глядя на его умиротворенное лицо во время заупокойной службы в локерстоунской церкви, Джемма думала, что смерть иногда может быть и избавлением. После ухода Джеральдины Уильям стал только бледным подобием самого себя. Его тяготило земное существование без той, что на протяжении десятков лет скрашивала каждый прожитый день, растила вместе с ним их детей, содержала в порядке их дом. Теперь они снова были вместе – по крайней мере, Джемма очень на это надеялась.
Она всегда верила, что там, за смертью, что-то существует. Не может не существовать – ведь иначе все это, жизнь, заботы, теряло бы всякий смысл. Может, там не райские кущи с пением соловьев, и не ад с котлами и огненным жаром – но что-то должно быть обязательно!
На кладбище, когда комья земли сыпались на деревянную крышку со звонким стуком, она не чувствовала горя, только грусть и уважение к тому, как были прожиты жизни двух людей, покоящихся теперь с миром. Временами она поглядывала на Карлайла с тревогой: ведь он только ребенок и впервые переживает уход близких людей. Но его лицо было спокойным и не по-детски серьезным.
Летом в город приехало множество туристов, начался настоящий бум. Прогулочные лодки и яхты сновали по заливу яркими пятнышками, на улицах и в магазинчиках было не протолкнуться. Самые смелые совершали заплывы в холодной воде – местные купались редко, только если лето выдавалось жарким. В «Гарпуне» Мюриэл делала чуть не годовую выручку, закармливая приезжих жареной камбалой, лососем, макрелью, морским окунем, крабовыми супами и салатами, лобстерами и гребешками. Все это без устали вытаскивал из щедрого моря ее нестареющий Джон. Во дворе таверны коптилось мясо с травами, и постепенно им пропах весь город. Предприимчивый Оливер, открывший по соседству с хозяйственными товарами сувенирную лавку, потирал руки – дела шли великолепно, и он снова стал тем же красивым и уверенным в себе мужчиной, каким когда-то приехал в Локерстоун.