Однажды попутный ветер занес в Локерстоун и Берти Кингсли, разведенного журналиста и автора очерков для столичных газет. Ему было около пятидесяти, темные волосы уже тронула импозантная седина, но он еще мог похвастаться военной выправкой, жизнелюбивым неунывающим нравом и пружинистым шагом. У Кэтрин не было шансов устоять. Берти и Кэтрин встретились на набережной в послеполуденный час. Светлыми прядками, выбившимися из прически хрупкой Кэтрин, играл морской бриз, увядающие щеки раскраснелись от долгой прогулки – Берти она показалась статуэткой, за которой нужен глаз да глаз, чтобы не разбилась.
Джемма даже особенно не удивилась, когда Кэтрин, смущаясь, как девчонка, поведала, что приняла предложение мистера Кингсли и выходит за него замуж. Джемма чувствовала, как ветер приносит перемены в их город и жизнь, и противиться не имела никакого права. В несколько дней вещи Кэтрин были собраны.
– Я так рада за тебя, мама, – призналась дочь, обнимая ее на прощание. – Только пиши, звони, не забывай. Мы как-нибудь приедем вас навестить.
– Ты ведь справишься? С фермой? И с Карлайлом и Оливером? – Даже счастливую, Кэтрин не оставляло ее привычное беспокойство. Джемма очень надеялась, что Берти Кингсли научит ее жить без опасения.
– И не с таким справлялась! Тем более у меня мистер Кроули на подхвате, с фермой разберется он, а с мальчиками я.
– На твоем месте, Кэти, я был бы спокоен. Эта девушка явно умеет разбираться с мальчиками! – басил Берти. – Джемма, приезжай и к нам. С «мальчиками». Я устрою вам отличную экскурсию по самым нетуристическим местам Лондона!
– Отлично. Мы ведь не туристы, – рассмеялась в ответ Джемма.
И зеленый автомобиль умчал Кэтрин и Берти на восток.
Несколько месяцев спустя Оливера Хорни избрали в городской совет.
– Я нисколько не удивлена, милый. – Джемма ловко завязывала галстук на шее мужа виндзорским узлом. – Ты умеешь расположить к себе любого человека! Ты у меня молодец.
В доме стало пустынно. Все дни Джеммы были заняты работой. Она без устали строчила на машинке, мимоходом пополнив гардероб мужа несколькими костюмами-тройками. Клиенток у нее по-прежнему было предостаточно. Кроме того, Джемма наконец решилась на то, о чем давно мечтала, – помимо верхней одежды, платьев, юбок и жакетов она стала шить женское белье. И если пошив одежды был для нее гаммами, то белье стало самыми восхитительными ноктюрнами. Шелк, атлас, муслин, кружево, ленты и крохотные розочки, бантики и тесемки становились нотами, которые каждый раз, на каждой новой даме звучали иначе.
Клиентки пребывали в восторге. Внимательная от природы, Джемма разгадывала характер каждой из них – и предлагала белье, которое идеально подходило к натуре женщины, становилось ее единомышленником. Кому-то она показывала белые батистовые сорочки с нежным шитьем пастельных тонов, кому-то – бюстгальтеры в рюшечках и розочках. И непременно отыскивались те, кому по душе приходились настоящие произведения искусства для роковых красоток: из шелка и атласа густых тонов, со смелыми вырезами и броской эффектной отделкой.
– Вот это да! – Бетси Китс-Лоуренс крутилась перед зеркалом, стараясь разглядеть заднюю часть умопомрачительной бордовой комбинации с черной вышивкой шелковой нитью. – Соблазн в чистом виде!
– Роберт оценит…
После свадьбы с Робертом Лоуренсом, ее давним ухажером, и рождения двоих детей Бетси немного располнела, но даже это не испортило ее природную красоту. На смену девичьей тонкости пришла роскошь женских форм. И тут белье «от Джеммы» было как нельзя более кстати.
Джемма осмотрела свое творение с довольной улыбкой, потом на секунду встретилась взглядом с Бетси и даже оторопела. В глазах Бетси читалось превосходство и чуточку жалости. В следующий миг клиентка отвела глаза.
«Конечно, она считает себя красавицей, а меня дурнушкой, – размышляла чуть раздраженная Джемма, складывая ткани в шкаф, а нитки и иголки в ящик стола. – Я ее понимаю. А может, слухи, которые ползут по городу, правда? Да нет, вряд ли, Оливер не стал бы… И все-таки она красивее. У меня нет ни ее глаз, ни волос. Хотя нет, мои волосы все-таки лучше… Но эти веснушки… А рот? Он такой большой. Можно подумать, я американка».
Джемма распустила волосы. Она заплетала их каждый раз, когда садилась за работу. Несколько раз подумывала даже обстричь, чтобы не лезли в глаза, – но Карлайлу так нравилось перебирать их и смотреть сквозь них на солнце! Она бы не решилась лишить его этого удовольствия. Тем более что сама всегда втайне гордилась своей рыжей шевелюрой.
Было четыре часа. Карлайл, выходя из школы, чувствовал, что Джемма уже в нетерпении ждет его дома, но учитель математики попросил его зайти в магазин к отцу и передать заказ. Держа в руке листочек со списком красок, лаков и фурнитуры, Карлайл в мгновение ока домчался на велосипеде до отцовского магазина. Он редко приходил к Оливеру на работу, чаще они виделись дома. Между отцом и сыном не было особого взаимопонимания, они вообще почти не разговаривали, существуя как параллельные прямые, без конфликтов и без примирений.
В магазине никого не было. На вывеске значился перерыв, но дверь оказалась не заперта, и Карлайл зашел внутрь. Быстро огляделся. Стеллажи с гвоздями и шурупами в аккуратных коробочках, банки с краской и шпатлевкой, стиральные порошки, пирамида из мыла, малярные кисти, швабры, метелки, ведра, мешки с цементом – и над всем этим прохладный нежилой запах, какой обычно витает в помещении, где идет ремонт. Так всегда пахло в этой лавке.
– Пап, – позвал Карлайл.
Сверху, со второго этажа, где Оливер жил до свадьбы одиннадцать лет назад, а теперь переводил дух в середине рабочего дня, доносились какие-то звуки. Карлайл быстро взбежал по ступенькам и распахнул дверь в комнату.
– Пап, мне тут…
Он забыл, что хотел сказать, и вытаращенными глазами уставился на развернувшуюся перед ним картину. Двое людей, в которых он узнал отца и Бетси Китс-Лоуренс, отпрыгнули друг от друга, как ошпаренные, и бессмысленно заметались по комнате. Бетси взвизгнула и постаралась прикрыть голую грудь красной с черным комбинацией, болтавшейся где-то на бедрах. Тяжело дыша, Оливер с безумным взглядом натягивал трусы.
– Выйди! – рявкнул он сыну, наконец придя в себя.
Это было похоже на замедленную съемку. Карлайл с отвращением оглядел миссис Лоуренс – видеть отца он не мог. Ее лицо стало таким же бордовым, как и кусок шелка, которым она старалась прикрыться. Мальчику эта ткань показалась знакомой. Да, точно, еще вчера Джемма, его мама Джемма, мурлыча себе под нос песенку, пришивала к этому шелку черное кружево по подолу, и ее тонкие пальчики порхали по гладкой ткани. А сам он сидел на окне, готовя уроки, и следил за каждым ее движением.
Карлайл слетел с лестницы и выбежал на улицу. Ему хотелось свежего воздуха. Но даже ветер с моря не помог.
Прямо на пороге отцовского магазина его вырвало.
Джемма видела, что что-то произошло. По его походке, ссутуленной спине. По тому, как Карлайл не сказал ни слова, только махнул рукой. Но то, что он запер дверь в свою комнату, ее ошеломило.
Сын чувствовал, что причиняет матери боль. Но боялся, что не сможет сказать «все хорошо», глядя ей в глаза. Все не было хорошо. Он не понял толком, что происходило в комнате над магазинчиком отца, но ощущение грязи, гадливости охватывало его при каждом воспоминании о той минуте. Он просидел до вечера, закутавшись в лоскутный плед, и слышал, как вернулся с работы отец.
О, если бы Джемма догадалась, что именно произошло на глазах у мальчика! Она бы нашла слова его утешить. К ней самой уже давно стекались многозначительные взгляды и намеки, которым она не придавала значения, – что Бетси Китс-Лоуренс слишком часто вертится рядом с ее мужем. Ну и что с того? Джемма с каждым годом все больше понимала, что любит мужа не так уж сильно, легкий угар влюбленности в него прошел почти сразу после свадьбы, оставив лишь привязанность. Однако она была благодарна ему за то, что он подарил ей Карлайла, самый неслыханный, бесценный дар, который только мог преподнести, сам того не осознавая.
Но Карлайл ничего ей не говорил. Все увиденное хоронилось в дальних глубинах его памяти. Он стал еще ласковее к матери, а с отцом не разговаривал. Уже тем же вечером Оливер понял, что сын ничего не рассказал Джемме, и до поры успокоился. Тревожило его теперь только одно: взгляд у сына, когда тот смотрел на Оливера, становился презрительным, уничижительным, как будто Карлайл видел перед собой мерзкую букашку, а не родного человека. Это был упрек. И Оливер ненавидел сына все больше.
– Знаешь, Джемма, – как-то после ужина начал Оливер. – Я договорился, и Карлайла… В общем, его приняли в Ларнихолл, закрытую школу для мальчиков. В Эксетере.
– Что? – Джемма не поверила своим ушам.
– Я подумал и решил, – продолжил Оливер. – Он уже большой, пора ему учиться как подобает. Получить приличное образование. А в этой глуши…
– Знаешь, Джемма, – как-то после ужина начал Оливер. – Я договорился, и Карлайла… В общем, его приняли в Ларнихолл, закрытую школу для мальчиков. В Эксетере.
– Что? – Джемма не поверила своим ушам.
– Я подумал и решил, – продолжил Оливер. – Он уже большой, пора ему учиться как подобает. Получить приличное образование. А в этой глуши…
– Что ты сделал? – Джемма была в ярости. – А меня спросить ты не мог?
– И что бы ты сказала? – Губы Оливера изогнулись в издевательской улыбке. – Что любишь его до умопомрачения и готова нянчить всю жизнь? Что ему больше никто, кроме тебя, не нужен и вы вместе проживете до старости? Я ведь предупреждал тебя – он уже вырос, это ненормально – так слепо его любить.
– Ты не в своем уме! – Джемму трясло. – Как ты посмел? Он никуда не поедет!
– Поедет, дорогая, и еще как.
– Нет. Иначе весь город открыто узнает, что ты спишь с Бетси! – Джемма кинула пробный камень и с горечью поняла, что слухи оказались верны. Впрочем, сейчас не об этом речь. – Какой скандал будет, а? Член городского совета мистер Хорни лезет под юбку замужней даме!
Джемма расхохоталась. Но веселье ее было рассчитано только на зрителя – она видела себя хохочущей словно со стороны, отстраненно, внутри ей было не до веселья.
Оливер замер. Затем на его физиономии появилось насмешливое пренебрежение.
– Этот гаденыш все-таки рассказал тебе, что застукал нас…
Лицо Джеммы исказилось, но Оливер не понял смысла этой гримасы. И продолжал:
– Мне уже все равно. Только знаешь что, моя милая? Если ты станешь противиться школе… Я, пожалуй, разведусь с тобой. Мальчик, конечно, останется со мной, мне ничего не стоит убедить нашего судью, что ты плохая мать… Или что со мной ему будет лучше. Я увезу его в Эдинбург, и тебя даже близко к нему больше не подпустят. Весь Локер всегда будет на моей стороне, ты же знаешь. Надо было строить отношения с соседями, а не скакать по горам, как коза, со своим ненаглядным ублюдком!
Джемма чуть не рухнула в обморок, дощатый пол вздыбился под ногами. Она хотела уцепиться за стул, но Оливер сделал шаг, якобы чтобы поддержать ее. Его рука со всей силы стиснула ее запястье, чуть не до хруста.
– Ты не посмеешь, – сухими губами прошептала Джемма, умоляюще глядя на мужа. Она даже не чувствовала боли в руке, страх парализовал нервы. Она проигрывала. Боже, да, тысячу раз да, она всегда была слишком строптива и свободна, чтобы любезничать с горожанами. Они хоть и улыбались ей изо всех сил, но недолюбливали! В открытом противостоянии у нее нет шансов победить очаровашку Оливера.
– Еще как посмею. Он отобрал у меня тебя. А я могу отобрать его у тебя. Справедливо, не находишь? Только пикни, миссис Хорни. И больше никогда не увидишь сыночка…
Необходимость отъезда в школу за полторы сотни миль от дома Карлайл воспринял внешне спокойно. Но внутри все обрывалось от вида любимых, выжженных слезами глаз. Глаз Джеммы.
В последний день перед отъездом он притащил домой котенка с перебитой лапой, которого нашел на пустоши. Котенок пищал и плакал как ребенок, но после перевязки, которую Карлайл провел на удивление умело, попил молока и заснул, свернувшись клубочком на коврике.
– Это тебе мой подарок, – шептал Карлайл Джемме. – Его зовут Реми. Он будет всегда с тобой и будет напоминать обо мне.
– Я буду его любить, но… Мне не нужны напоминания, милый. Я помню о тебе каждую секунду.
– Знаю, мамочка! – Карлайл расцеловал пальцы Джеммы, которые только что застегивали его чемодан. – Я всегда рядом, ты же знаешь.
Джемма вздрогнула и улыбнулась. В самом деле, что это она развела нюни? Разве перед нею не стоит ее ангел, который сопровождает ее всегда и везде, всю ее жизнь? Этот ангел, воплощенный в ее сыне, – разве он может покинуть ее?
Сутки после отъезда она еще жила этой мыслью, твердя ее, как заклинание, возводя ее вокруг себя стеной. Но наступил и тот момент, когда тоска прорвала дамбу и затопила все вокруг. Джемма не могла работать, не могла дышать, мысль о том, что Карлайл сейчас томится тоже, была невыносима. Отрез бледно-желтого крепа никак не хотел кроиться, ткань выскальзывала из рук и раз за разом оказывалась на полу.
Котенок, хромая и подволакивая перебинтованную лапу, подцепил когтями обрезки ткани и стал таскать их по комнате. Джемма улыбнулась сквозь слезы и взяла шалуна на руки, почесала пушистую шею. Тот тотчас же заурчал и доверчиво зажмурился.
– Ну ничего, – прошептала она котенку. – Мы же выдержим, правда? Сто пятьдесят миль – это же такой пустяк…
Отвезя сына в Эксетер, Оливер успокоился. Он не был мелодраматическим злодеем и сам не мог уже себе объяснить, что заставило его поступить так жестоко. Но он не раскаивался, даже видя, как грустна Джемма – по крайней мере, рядом с нею не было этого любимчика Карлайла. И тем не менее его сердце ныло, как уже привыкло ныть за годы жизни с нею, пусть даже причина этого была услана подальше из дома.
Первое время Оливер воспрянул духом. Ему казалось, что теперь, когда сын далеко, Джемма снова станет прежней.
Однажды он вернулся с работы пораньше. Заглянул в комнату, переделанную под пошивочную мастерскую. Джемма сидела за столом и прострачивала на машинке швы на серо-голубой муаровой юбке, рядом гонялся за концом сползающей нитки котенок. При звуке шагов Джемма удивленно подняла голову:
– О, это ты. Что-то случилось?
Ее тон был тоном вежливого интереса. Оливер решил не обращать на это внимания и снова завоевать свою жену – ведь все люди рано или поздно поддавались его обаянию! Он положил прямо перед ней букет роз и поцеловал в волосы, прямо ароматную полоску ровного пробора.
Джемма повертела букет, кивнула и сходила за вазой.
– Я люблю тебя, – Оливер решил действовать напрямик.
Джемма пожала плечами и как ни в чем не бывало села за работу:
– Хорошо, Олли.
Он опустился перед ней на колени, развернул ее к себе:
– Нет, ты не понимаешь. Я и вправду люблю тебя больше всего на свете. Прости меня. Я доставил тебе столько неприятностей, прости, пожалуйста. У меня с Бетси все кончено. И если ты найдешь в себе силы забыть все это и вернуться к тому, что нас когда-то связывало…
– Хорошо говоришь, Олли… – Джемма вздохнула и погладила его по голове. Он был все такой же, каким она его увидела впервые: красивый, правда теперь уже погрузневший, со светлыми, безупречно лежащими в прическе волосами и взглядом, где уверенность так редко сменялась сомнениями. Ей было даже немного жаль разочаровывать Оливера:
– Только, ты знаешь, мне-то все это совершенно безразлично. Если тебе нравится Бетси…
– Мне нравишься ты! – Оливер рывком поднял ее на ноги и подвел к окну, больно сжав руку.
В окно падал закатный луч, и рыжие волосы Джеммы вспыхнули, будто вокруг головы занялся пожар.
– Смотри. Посмотри на меня! Мне нужна ты, моя жена, – выдохнул он и приник к ней поцелуем.
Оливер терзал ее губы. Джемма хотела было отстраниться, но не могла – муж сжимал ее каменными объятиями. Пришлось терпеть его язык, пытающийся раскрыть, раздвинуть ее губы, завладеть ее ртом. О, как он целовал ее когда-то! Но когда-то все было иначе…
И это именно он стал отцом Карлайла.
Мысль заставила Джемму вздрогнуть так сильно, словно сам дом сотрясло до основания. Оливер отодвинулся от нее на дюйм, ища в ее лице хоть какие-то приметы страсти – и не находил.
Развернувшись, он вышел. Джемма слышала, как во дворе заработал двигатель автомобиля и как покрышки зашуршали, покатив прочь.
Оливер чувствовал, что в горле пылает огонь. Наверное, это слезы, впрочем, он не был уверен – он уже не помнил, когда плакал в последний раз. Но жжение заполняло всю глотку и непроглатываемым шаром поднималось к гортани. Карлайл был далеко, но Джемма! Она, это маленькое солнце их фермерского дома, все равно не собиралась обращать на него свой свет. Оливер горько усмехнулся: нельзя было грозить ей, что он ложью восстановит Локерстоун против нее с сыном. Старинное корнуолльское поверье гласит, что солнце дарит свет и тепло всем людям, но лжесвидетелю и клятвопреступнику никогда не видать ни его света, ни его тепла. Что ж, он сам попал в свои сети.
Оливер со злостью ударил по рулю – но он не смирится с этим!
Через минуту после отъезда мужа Джемма уже забыла об этом происшествии. Ее воссоединение с Оливером (речь о примирении не шла – они, в общем-то, и не ссорились, и общались вполне спокойно) было невозможно. Она, как и все люди, не имела власти над своим сердцем, которое противилось ее сближению с мужем. Ее действительно не волновала его связь с Бетси Китс-Лоуренс. Но он был виноват. Его первая вина состояла в том, что он не полюбил их сына. Более того, он воспринял его как соперника, хотя это было немыслимо! Джемма прекрасно помнила, что ее чувства к мужу и сыну были разными, но они всегда умудрялись уживаться в ее душе. Возможно, Оливеру не досталось ее любви, такой, какую она испытывала к Карлайлу, но в остальном… Джемма относилась к мужу с симпатией, уважением, признательностью, даже нежностью. Наверное, просто не получалось донести эти эмоции до него: она всегда была скрытной. Взять хотя бы Кэтрин. Как часто мать осознавала, что дочь любит ее? Джемма не признавалась в любви, не сюсюкала, не лезла целоваться и обниматься. Но матери не нужны были осязаемые подтверждения – а Оливеру понадобились. И в этом была его вторая вина.