– Она опознала потерпевшую Марину Заборову, – доложил Должиков. – Та примерно в 19.20 стояла на автобусной остановке – это на выезде с территории аэропорта. Мы проверили, там действительно легче поймать машину, частника или такси, потому что на территории аэропорта это сейчас проблематично. Свидетельница тоже была на остановке, видимо, пыталась что-то продавать пассажирам, ждущим автобуса, после закрытия Черкизона они так часто делают, везде расползлись, как…
– Моя ничего не продавать, просто стоять, ждать… Потому что дождь лить. А она – эта, которая курить, она голосовать, и ее никто не брать сначала, а потом одна машина останавливаться, – запротестовала китаянка.
– Так, машина, какая машина? – спросил Гущин.
– Какая машина? – Должиков повторил так, словно перевел на китайский.
– Моя не помнить… Машина, авто… синяя…
– Легковая?
– Нет, такая, вот такая, – китаянка показала что-то миниатюрными ручками.
Катя ни в жизнь бы не догадалась, что она там имеет в виду, а Гущин понял:
– Пикап, что ли? Или фургон? Синего цвета?
– Да, да, возить, удобно возить товар. Там что-то писать сбоку.
– На борту было что-то написано? – Должиков пометил себе.
– Да, писать, яркий буква, как реклама.
– Значит, потерпевшая… та женщина в белом пальто, которая курила и которую вы узнали на фото, села в синий пикап?
– Да, туда сесть, не в маршрутка, туда.
– Мы уточнили, Заборова и раньше пользовалась попутками, от места работы в аэропорту до дома ей не так уж далеко, – сказал Должиков.
– Вот вам и китайский товарищ Мао Цзэдун, – Гущин усмехнулся, когда они оставили сорок шестой кабинет. – Ну хоть по-нашему понимает, лопочет и что-то помнит, и на том спасибо. Русский – китаец, дружба навек. Как ее Должиков там, в Домодедове, найти ухитрился, не хочешь послушать?
– Вообще-то найти свидетельницу надо было раньше, десять дней назад, как пропала эта Заборова, – Катя не удержалась, уколола.
– И сейчас бы не нашли, если бы не повезло, – Гущин хмыкнул миролюбиво. – Где сыск, где везение… Мне вон тоже повезло – подкузьмило тогда на Арбате оказаться. Ну да ладно, кое-какие факты теперь есть в загашнике. Заборова села в синий пикап или фургон на остановке возле аэропорта. Интересно, а что там эксперты колдуют со следами протекторов на месте убийства… Какая там машина была?
– Ее изнасиловали? – Катя задала тот вопрос, который задавала еще в Куприяновском карьере.
– Следы спермы экспертиза выявила.
– Где-то держали десять дней, потом убили и хотели тело утопить, но не получилось. Федор Матвеевич, шансы на раскрытие есть, а?
– Шансы-то… Да, надо раскрывать, может, что и по старому следу всплывет.
Гущин произнес это многозначительно – мол, нечего мне тут по репортерской своей привычке шансы прикидывать.
– По какому старому следу? – Катя насторожилась.
– Да понимаешь, фамилия, как только компьютер данные выдал, еще до опознания, знакомой мне показалась. Заборова… Марина Заборова, да еще работала в обменном пункте валюты, считай, что в банке… Давно это было, почти одиннадцать лет назад, и мы тогда им не занимались, УБОП его вел. Ограбление отделения банка на Новой Риге. Красивое было ограбление, чистое, и сразу мнение у всех наших сложилось, что преступники кого-то имели в системе… ну, крота в самом банке, больно уж ловко все вышло с сигнализацией… Так вот эта Заборова тогда, одиннадцать лет назад, молодая еще сотрудница, по этому делу проходила по касательной – не как подозреваемая, но и не совсем как свидетель. Она работала в то время в главном офисе этого банка. Тогда все сотрудники проверялись досконально. Ну и она тоже. У нее тогда, помнится, был приятель, точнее, любовник. Он в охране банка работал, и там, в отделении на Новой Риге, у него самого то ли вклад был, то ли ячейка банковская… Так вот он проходил по делу как один из возможных подозреваемых, причастных к ограблению. Надо материалы поднять и все уточнить. Только тогда все и с ним, и с его любовницей, этой Заборовой, заглохло, дело так и повисло нераскрытым.
– Почему?
– Насколько я припоминаю сейчас, – Гущин вздохнул, – этот охранник бесследно пропал. Тогда его так и не нашли.
Глава 20 ПЛОТЬ
Лариса Павловна Дьякова вернулась из химчистки и не застала дома сыновей. Раньше она не очень бы обеспокоилась по этому поводу, но сегодня отсутствие «детей» наполнило ее сердце тревогой. И раздражением. И злобой. Где их носит до сих пор? Что они еще затевают?
Хотя сыновья давно уже были взрослыми мужчинами, Лариса Павловна не воспринимала их таковыми: сынки… сопляки… что они смыслят? Что они могут в этой жизни самостоятельно? Ничего. Даже жениться с умом, с выгодой не способны. Петр вон, старший, до седины уж дожил, а все от ее материнской юбки оторваться не может.
Дом встретил ее тишиной, темнотой. Питбуль Рой – недовольным нетерпеливым повизгиванием: ну, где ты была, мать? Отчего так долго?
ХОРОШО ХОТЬ В ПОДВАЛЕ ТЕПЕРЬ ВСЕ УБРАНО. ХОТЬ С ОБЫСКОМ ПРИХОДИ – НИЧЕГО НЕТ. ВЫВЕЗЛИ, ПОХЕРИЛИ…
КОНЕЦ – ДЕЛУ ВЕНЕЦ.
Но о конце не было и речи. Лариса Павловна была только в середине пути…
Она долго стояла у зеркала, придирчиво разглядывая себя. Да, постарела ты, мать, сдала… Пьешь много, а как не пить, когда все через жопу?! Вся жизнь, вся эта их проклятая жизнь, все одиннадцать лет…
С химчисткой вон – делом, в которое она вложила свои последние крохи, то, что еще оставалось по старой памяти от Жоржика Кудрявого, – знали, помнили его и в Воркуте, и в Чите, и в Ростове, и в Крестах, и в Матросской Тишине, – с химчисткой – все, швах… Бизнес разваливается, на ладан дышит. Кризис… До кризиса все же легче было… Или нет, не особенно. Все ее планы, все ее амбиции сдохли в жалкой химчистке. Сегодня вон с жалобами клиентов пришлось самой разбираться – кому простыню испортили, кому халат банный не вернули после стирки… Все компенсации денежной требуют. И счетов куча – за воду, за свет, за аренду помещения, за порошки, моющие средства, отбеливатели, а еще гладильный стан сломался, ремонтировать надо и…
И ЭТУ СУКУ, ЭТУ ПОДЛУЮ СУКУ ГРИШКА УБИЛ. А ОНА ТАК НИЧЕГО И НЕ СКАЗАЛА ПУТНОГО…
Не выдала, где ОН. Где живет, пиво пьет, в потолок себе плюет, в каком городе, в какой стороне…
Ну и лица были у тех сестер-колдовок, когда она заявилась к ним с просьбой найти ЕГО. Верно, подумали: мадам-то ку-ку, совсем ку-ку, через одиннадцать лет любовника сбежавшего хочет найти.
А ведь не совсем она соврала им там, на этой их Малой Бронной. Правды не сказала, но и не соврала. Были ведь они с НИМ любовниками, были любовниками когда-то… Двенадцать, одиннадцать лет назад. Ей тогда было всего пятьдесят, и тело у нее хоть и полное, но как мяч резиновый было. Как шлепнет ОН ее, бывало, по заднице… звонко…
ОН ей Жоржика Кудрявого чем-то напоминал порой, хотя был, конечно, другой совсем. И молодой, такой молодой, мерзавец, что дух у нее порой захватывало и сердце замирало, и хотелось взять его вот так… лицо его к себе приблизить, поцеловать в губы, сладкие губы… Люби, люби меня, пацан, люби, мой мальчик ненаглядный, меня нежно и сильно, и не будет ни в чем тебе горя и отказа, все, что хочешь, для тебя сделаю, луну с неба достану, только люби, спи со мной вот так… будь как муж и как сын, единственная радость моя, звезда моя путеводная на склоне лет. Когда впереди лишь старость, морщины, седина, смерть…
Что ты хочешь, пацан, денег? Так я добуду их для тебя. Много добуду, ты только не уходи…
Ушел…
Сбежал со всеми деньгами…
Кинул…
А сынки-дураки с НИМ тогда, одиннадцать лет назад, не ладили, ох не ладили. Петьке-то он почти ровесником был, а Гришка, хоть и молокосос еще тогда был, простить ему не мог, как это он с ней, с матерью их, в постели кувыркается. Каждый вторник, каждый четверг, ну и по выходным, когда свободен, не на дежурстве в банке… А где он бывал по понедельникам, по средам, пятницам? Тогда, одиннадцать лет назад, ей и невдомек было. Говорил – с друзьями в баню, в баре посидели. Все врал, глядя прямо в глаза ей, врал. Она у него уже тогда была, эта сука, эта вонючая сука…
Маринка Заборова…
– Помнишь меня? Узнаешь?
Там спросила ее – в подвале, когда висела она, вздернутая, как свинья, на крюк. Когда по ногам у нее текло от страха, когда визжала, дергалась. По глазам ее было понятно – узнала, помнит. Хоть и одиннадцать лет минуло с тех пор. Значит, говорил ОН ей обо мне.
Мобильный! Кто еще там? Не ОНА ли с того света звонит, знак подает?
– Ну? Кто?
– Лариса Пална, извините за беспокойство, вы уже уехали, а тут с улицы Докукина звонят, с комбината, спрашивают – мы договор на чистку ковровых изделий продлевать с ними будем?
– Да, завтра бумагу подпишу, Григорий им отвезет документы, так и передай.
Дела химчистковые… И дома покоя не дают, ей, бизнесменше из подмосковного Дзержинска…
Когда-то дело с банком выгорело, она все ждала… Ждала каждую ночь – приедут на машинах, как, бывало, приезжали за Жоржем Кудрявым – менты, прокуроры, псы… Не приехали. И потом, когда ОН уже слинял со всем, что удалось там, в банке, взять в ту ночь – в сейфах, в банковских ячейках, она тоже ждала, лет семь, наверное, из одиннадцати ждала – приедут и за ней, за сыновьями, потому что ОН со всеми этими деньгами где-нибудь все же засыпется, проколется. Раскроют менты, псы, это дело и пойдут их всех метелить беспощадно. ОН засыпется и сдаст ее и сыновей ее – Гришку с Петькой, как своих соучастников прежних. Но за ней во все эти годы никто так и не приехал. И это означало, что ЕМУ все сошло с рук вполне удачно. Его не взяли за то ограбление банка. ОН забрал себе все и где-то жил, пользуясь, наслаждаясь, транжиря, покупая себе тачки крутые и не только тачки… Телок молодых длинноногих…
Дела химчистковые… И дома покоя не дают, ей, бизнесменше из подмосковного Дзержинска…
Когда-то дело с банком выгорело, она все ждала… Ждала каждую ночь – приедут на машинах, как, бывало, приезжали за Жоржем Кудрявым – менты, прокуроры, псы… Не приехали. И потом, когда ОН уже слинял со всем, что удалось там, в банке, взять в ту ночь – в сейфах, в банковских ячейках, она тоже ждала, лет семь, наверное, из одиннадцати ждала – приедут и за ней, за сыновьями, потому что ОН со всеми этими деньгами где-нибудь все же засыпется, проколется. Раскроют менты, псы, это дело и пойдут их всех метелить беспощадно. ОН засыпется и сдаст ее и сыновей ее – Гришку с Петькой, как своих соучастников прежних. Но за ней во все эти годы никто так и не приехал. И это означало, что ЕМУ все сошло с рук вполне удачно. Его не взяли за то ограбление банка. ОН забрал себе все и где-то жил, пользуясь, наслаждаясь, транжиря, покупая себе тачки крутые и не только тачки… Телок молодых длинноногих…
ВЫРВУ ГЛАЗА ТВОИ, ПАЦАН, И СОБАКЕ СВОЕЙ СКОРМЛЮ…
Сколько раз она давала себе эту клятву: найду, все равно ведь найду тебя, звезда моя, ненаглядный мой, и кровью твоей упьюсь досыта… А потом…
Могла бы она простить ЕГО – через все эти одиннадцать лет, через всю эту ложь, обман, побег?
Питбуль Рой скулит, жрать, наверное, хочет, не кормили его сынки, куда-то улимонили оба. И нет их до сих пор.
Ну пойдем, пойдем, псина, на кухню пойдем, дам тебе пожрать и сама что-нибудь возьму, съем… Сала бы сейчас хорошего на кусок бородинского или шпикачку поджарить… Да нельзя, и так одышка, жир уже душит. Зашла тут в магазин белья, спрашиваю у продавщицы: бюстгальтер «100 F» есть? Номер мой есть в продаже? А продавщица, коза, только плечом повела – таких размеров не держим-с…
Все только для них, для молодых, худых, стерв поджарых, а нам, нам в наши шестьдесят что теперь делать? В землю, что ли, живыми до поры до времени зарываться?!
Ну и морды были у тех колдовок с Малой Бронной, когда сказала она им, что просит найти любовника… Хорошо еще, она им вперед за сеанс не заплатила. А сеанса-то никакого и не вышло – девка ихняя младшая припадочная оказалась, эпилептичка…
ВЕЗДЕ ОДИН ОБМАН. СПЛОШНОЙ ОБМАН.
И по телевизору…
И с деньгами…
И с колдовством-ясновидением…
И в любви…
И ТОЛЬКО В ПОДВАЛЕ, здесь, в доме, никакого обмана не было. Сыграли в открытую.
– Помнишь меня? Узнала? Знаешь, где ОН? Скажешь, где ЖЕНЬКА живет, от меня скрывается?
Одиннадцать лет назад, уже после ЕГО исчезновения, она, Лариса Павловна Дьякова, узнала про нее – Марину Заборову. Когда искать начала ЕГО, сбежавшего, кинувшего их всех после такого дела, после такого фарта, тогда и узнала, что у него молодая зазноба имелась – любовница, причем там же, в этом же банке. ОН, еще до ограбления, помнится, все заливал: мол, у меня человек есть, информацию поставляет, если нужно, мол, достанет сведения насчет сигнализации… как, мол, отключить по-умному… Не за деньги ему ту информацию поставляли, за любовь. За кульбиты в постели, на которые он такой мастер был. С ней, с этой Маринкой, кульбиты… Она тогда, сука, совсем еще молоденькая была…
Одиннадцать лет потребовалось на то, чтобы найти ее, отыскать как иголку в стоге сена. С прежнего адреса она своего уехала, квартиру вон поменяла на новостройку в Домодедове. Наверняка с доплатой, а кто ей ту доплату мог организовать? Конечно же, ОН по старой памяти, по старой дружбе бросил кусок от больших щедрот… Значит, жив, где-то обретается…
Сынки в поисках не помогли. Все сама сделала – старые, еще Жоржика-мужа, связи опять подключила, в ноги кое-кому пришлось кланяться, просить, ну и заплатить, конечно… Но нашли, нашли Заборову эту самую – нашли, менты так не найдут, а эти помогли, отыскали… Подкинули адресок, ну а дальше действуй сама. Тут уж и сынкам-дуракам дело нашлось. Следили они за ней пару недель – когда на работу уезжает, когда приезжает. Когда смену сдает в валютном пункте в аэропорту. Туда на автобусе едет, а обратно частенько машину ловит, этим вот и воспользоваться можно.
Не хотелось ей светить в таком деле свои собственные машины – «Шевроле», «Фиат». Предлагала сынкам – угоните, мол, какую-нибудь тачку. И этого не смогли!
Дождь, на их счастье, в тот вечер хлестал сильный… Она на остановке стояла после работы, частника ловила. Гришка, который за ней следил, недолго думая, и подрулил на пикапе – решил, что зря время терять? Повезло им – села она к нему в пикап, ждать, видно, терпения уж не было на дожде. Сто пятьдесят рублей посулила – довези, мол, до шестого микрорайона, тут недалеко.
Проехали они немного, когда она полезла в сумку за сигаретами, Гришка ее шарахнул по голове – вырубил. Очнулась она уже на крюке в подвале. Петька-старший соорудил там внизу что-то вроде ворота-подъемника или дыбы.
Сам он ее не трогал – не бил, не жег. Правда, глядел во все глаза, когда Гришка-младший с ней развлекался. К полу спиной прижал, ноги раздвинул и давай долбить… «Мама, я поиграю, можно? Я с ней поиграю, пока она еще на бабу похожа, не на кучу говна…»
МОЖНО, СЫНОК. ИГРАЙ. ТЫ ЭТО ЗАСЛУЖИЛ. ТЫ ВЕДЬ ЕЕ ПРИВЕЗ. ТЫ СПУСТИЛ В ПОДВАЛ. ЛОХОМ ПРИКИНУЛСЯ НА ПИКАПЕ, ТАК ЧТО ОНА СЕЛА К ТЕБЕ, МОЕМУ КРАСАВЦУ…
Изнасиловал, значит, сломал. Теперь она заговорит, все им скажет о НЕМ. Так Лариса Павловна рассуждала. Но она не заговорила – неделя прошла, десять дней, а она все твердила, уже кровью харкая: «Я ничего о нем не знаю! Клянусь, я давно его не видела, он пропал!»
Может, правду она им сказала?
Нет, все ложь. Они просто поспешили с ней, не дожали до конца. Пытать надо было до тех пор, пока… А этот придурок Гришка ножом в брюхо ей…
А может, правда…
Нет, нет, нет, нет, нет, нет!! Так хоть есть надежда и через одиннадцать лет найти, отыскать, забрать то, что ему никогда не принадлежало, забрать их долю.
Ведь без нее, Ларисы Дьяковой, – тогдашней своей любовницы, ОН никогда бы не решился на такое дело, он бы не смог все сделать один, без нее и ее сыновей.
Но, возможно, у него был и еще кто-то, кроме них? Знакомых у него было много, вот и там, по тому адресу в Москве, который опять засветился в газетах, ОН ведь тоже бывал… Ездил туда. Что там было тогда до пожара? Какой-то магазин?
Наверное, у него еще кто-то был… Ведь была же у него она, эта Заборова, его тайная любовь, которую он так тщательно скрывал. Кто-то из его прежних знакомых? Из той, его прежней жизни, о которой она, Лариса Дьякова, так мало знала тогда и так мало знает до сих пор.
Могла бы она простить его через столько лет, переступив через все – разом? Вот что надо было бы спросить у тех сестер-колдовок… Нужно ли прощать, можно ли прощать… Но это в церкви о таком спрашивают. А эти сестры-колдовки неизвестно еще какому богу молятся, какому дьяволу…
А насчет прощения… Сначала бы кожу с живого с тебя содрала, пацан, мальчик мой золотой, Женька мой, Женечка… Кожу бы с живого – там, в подвале, на крюке… Сама бы ножом орудовала, как в мясном цеху разделочном, и сынков бы к тебе не подпустила, потому что пытать тебя – ПОСЛЕ ВСЕГО, что меж нами было, после этих одиннадцати лет – такое наслаждение, такой кайф… Всего бы выпотрошила, все бы достала, узнала, забрала все, что ты украл у меня и детей моих, до копейки. А потом… не знаю, возможно…
Может быть, и простила бы – потом…
Простила бы тебя, мальчик…
Все куски, что вырвала, вырезала из твоего тела, на место бы вернула, живой и мертвой водой бы полила, как в сказке…
Только сказок не бывает на свете, мой ненаглядный, проклятый…
Глава 21 АРХИВ
Дело об ограблении банка на Новой Риге срочно подняли из архива. Полковник Гущин, к удивлению Кати, начал звонить не в МВД и не в МУР коллеге Елистратову, а в службу экологической милиции.
– Сейчас отыщем Лямина… был бы только на месте он, пусть к нам, сюда на Никитский, подъедет, – Гущин, сопя, нашел в справочнике нужную фамилию. – Он в УБОПе тогда работал и дело это должен помнить в деталях со всеми подробностями. Эх, ребята, с тех пор как екнулся ваш УБОП, где вы только, родные мои, пенсию себе не высиживаете, в каких только службах… Лямин в экологи вон подался, по свалкам они, бедолаги, оперативные рейды теперь устраивают… Дожили…
Часа через три подполковник Лямин уже сидел в кабинете Гущина, прихлебывал кофе и комментировал фотографии из архивного дела. Катя скромненько строчила в своем репортерском блокноте, но мысли ее по-прежнему были далеко, и она заставляла себя сосредоточиться на деле этой самой Марины Заборовой из Куприяновского карьера. В случае удачного раскрытия этого убийства могла бы выйти отличная статья. Этим не стоило пренебрегать.
Фотография самой Заборовой в архивном деле, так, увы, и оставшемся на тот момент висяком, имелась. Одиннадцать лет назад потерпевшая была настоящей красоткой с фарфоровой кожей, с ямочками на щеках. Катя вспомнила снимки, сделанные в карьере. Нет-нет, что толку сравнивать теперь… Бесполезно…