В эту секунду двери отворились и приятели увидели довольную плоскую, как блин, улыбающуюся физиономию младшего Бизневского:
– Привет всей честной кампании!
Флюсов неторопливо приподнялся со стула и стал ждать, когда Евгений к нему подойдет, растопырив пальцы правой руки:
– Иди, иди сюда, сучара, давай я тебя облобызаю.
– Привет, классик. Саныч, а тебе только что звонил какой-то писака, вроде бы Ерофеев, но не Венедикт.
– А-а… это Витенька… известный придурок. Однажды за него попросила одна моя хорошая приятельница, с тех пор много лет он пользуется у меня неограниченным кредитом, без всяких там расписок и на любое время. Он так часто и верноподданнически шестерил, что однажды уговорил меня прибыть к нему в гости. Что поделать – я человек мягкий. Вот народ – полтора года упрашивать меня об этой сиюминутной услуге и так нетактично себя повести, когда я наконец, дав себя уговорить, все-таки заехал. Витя сидел перед новеньким телевизором с дистанционным управлением – вещью у нас почти еще невиданной – и с настойчивостью идиота переключал программы. Оторвать его от этого занятия было невозможно, ни о какой беседе не могло быть и речи: передо мной сидел наглухо отмороженный клиент со слюной на губах и улыбкой восторга. «Вот, – обратился он ко мне, видимо, ожидая сочувствия, – прислали мне оттуда, чтобы я расплатился с долгами, то есть – с тобой, а я влюблен в него, я не могу с ним расстаться, рука не поднимается его продать. Поэтому, старичок, придется тебе маленечко подождать…» Я хлопнул дверью и гордо удалился. Меня уже тогда поразило его почти полное отсутствие интеллекта. А сейчас он известный писака, видимо, очень хорошо стучал.
– Саныч, – ухмыльнулся братец, – так из этой публики кто только не стучал… если только мы с тобой.
– Ох уж эти мне творческие работники. Гнида на гниде.
– Саныч, я могу обидеться. – Флюсов заерзал на стуле.
– Ты знаешь, классик, я тут позволил себе небольшой гешефтик… Ты, когда к дому подъезжал, лужайку большую видел?
– Само собой…
– Так вот, не поверишь – полтора месяца назад я выписал сюда весь артистический бомонд во главе с Эскиной. Обошлось мне это тысяч в десять-двенадцать, но сколько удовольствия! Столы стояли на улице, сервированные на девяносто персон со всеми прибамбасами: осетрина, форель, кавиар… Пейте, ешьте кто сколько хочет! Основное удовлетворение заключалось в следующем: пить-то они пили и запивали в три горла из двух рук, но вот в туалет в доме ходить было запрещено. Только четыре раза забегала Эскина – у нее энурез, и Ширвинд однажды упросил запустить. Ну этого-то я с детства люблю – пустили Александра Анатольевича.
– Не любишь ты людей, Шура.
– Так артисты – они ж не люди, – съехидничал младший Бизневский.
– Ну, ты-то вообще молчи, тебе слово никто не давал.
Часы показывали половина пятого, а господина Гастарбайтера все не было.
– Наш иностранный друг задерживается.
– Ничего страшного, завтра ты все равно с ним увидишься в кабинете на старом Арбате.
– Имеет смысл дальше ждать?
– Трудно сказать. Но, например, я никуда не тороплюсь. А ты у нас все-таки юморист, поведай что-нибудь смешное, повесели душу.
– Что я тебе – клоун? Хотя… расскажу небольшую, близкую тебе историю. На прослушивании соискателей Международного конкурса имени Чайковского в Москве, восхищаясь красотой одной из его участниц, кто-то сказал: «Посмотрите, это же настоящая Венера Милосская! Не правда ли?» – «Да, – подтвердил профессор из жюри. – Только для большего сходства нужно было бы отбить ей руки».
– Грустная история, – резюмировал Саныч, – грустная и неправдоподобная. Зачем ты мне ее рассказал, какую цель преследовал?
– Да пошел ты…
Глава двенадцатая
Сон Флюсова был неспокоен. Он воевал с аборигенами на островах Зеленого Мыса в кафтане за шесть миллионов долларов, который купил у Гастарбайтера-старшего по двойной цене. Потом внезапно появился Воронин с чемоданом, содержимое которого в красивых импортных бутылках поблескивало и переливалось всеми цветами радуги, призывно манило, но было недоступно, так как предназначалось для Володи Грушевского, идущего почему-то в парандже под руку с Юрием Ивановичем. А рядом, пафосно цитируя «Песню о выборе», отплясывал сам Саша Бизневский на непонятно откуда появившемся гладком журнальном столике…
Сергей проснулся в холодном поту и, залпом выпив остаток минеральной воды, испуганно огляделся. Не было ни Бизневского, ни Воронина, не было даже злополучного кафтана, из-за которого ночь превратилась в кровожадную баталию. Подойдя к шкафу и с трудом отыскав завалявшуюся там полупустую бутылку бальзама, он налил себе полстакана и, на секунду задумавшись, залпом выпил лекарство от страха. Ожидая его волшебное действие, Сергей сел на корточки и уставился на обшарпанный холодильник.
Понятно, что причины возникновения во сне подобной ахинеи общеизвестны и давно изучены психотерапевтами, психоневрологами вкупе с другими представителями познания персонифицированного мира психики человека, но ведь ни один из вышеперечисленных субъектов не способен при всем своем багаже, состоящем из абстрактных сухих теорий, тупого анализа и порой совсем не логичных выводов сыдентифицировать себя предмету своего исследования, а значит, и до конца понять его.
«Старый пруд… Прыгнула лягушка… Всплеск в тишине…» – быстро пронеслось в голове.
– При чем здесь тишина? Не знаю никакой тишины и знать не желаю. И вообще, сколько в мире разной белеберды, абсолютно никому не нужной! А почему – не нужной? Для кого-то и самая последняя ерунда – благо.
Мысли вслух скакали вразнобой, как табун необъезженных молодых лошадей во время перемещения по степи под хлесткими ударами неумелого пастуха.
«Взять, к примеру, вчерашнего мудака Гастарбайтера. Кто из нас двоих умнее или полезнее друг для друга? Одного поля ягоды. Только я полезная, а он – нет. И не просто «нет», а ягода ядовитая – попробуй тебя кто-нибудь сожри! Особого ущерба здоровью это не принесет, но понос на несколько дней будет обеспечен. Мне его эротическая какофония нужна? А придется теперь на него работать. А почему? Ведь что такое «быдло» в простоте понимания? Это группа лиц, беспокоящаяся только о материальном состоянии, а мне как интеллигентному человеку, их симфонические надои не нужны. На хрена мне это все? Их всех волнуют частности, а меня – закономерности. Да будь он трижды талантлив! В его неполные двадцать лет этого все равно никто никогда не поймет и не оценит. Молодо – зелено. А вот интересно… У меня же была классификация подобных инквизиторских отрядов. Как там у меня… Дураки – это те же умные, только без мозгов. Мудаки – это те же дураки, но только с претензией на мозги.
Говнюки – это смесь мудаков с дураками и еще с активной жизненной позицией. Долбоебы – об этих и говорить не стоит. Стоит отметить лишь их исключительную живучесть и фантастическую работоспособность. А может, послать их всех вместе с Бизневским на три буквы? Бабу какую-нибудь позвать с потными ляжками или в кино сходить? А может, поехать сообщить по секрету семье Гастарбайтеров… так, на ушко… что-нибудь из мудрого, собственного сочинения, но покороче, чтобы поняли? Кстати, где вся эта зарубежная сволочь учится русскому языку? Надо будет спросить. Что же выбрать? Ну, например, для них сойдет фраза: талант стремится к совершенству, гений – к истине. Ах, как хорошо! Но с музыкой все-таки будут проблемы. Как было бы замечательно, если бы этот альпийский стрелок, эта жирная горная лаванда хотел стать полноценным поэтом. Этих бы я ему вмиг предоставил. Все вместе эти современные рифмоплеты гроша ломаного не стоят, а с музыкантами хуже… А, действительно, если не умеешь играть на фортепьяно или скрипке, что тут сказать. Да и клановости у них поменьше. Давно я что-то в консерватории не был. Какой там буфет – люкс! А может быть, все-таки принять на себя обязанности обслуживающего персонала? А удастся ли мне это? И если – да, то каким образом? Придется подводить идеологическую базу. Буду стимулировать себя морально, что, в конце концов, должно вылиться в хорошее материальное вознаграждение. С дураками у нас разговор короткий: или взять в долг, или дать в морду. Неплохо бы было бы и в Боснию прокатиться на халявку. Бизневский – аферист. Еще неизвестно, что он затеял. Пока явным криминалом не пахнет, но, зная Сашины жизненные коллизии с метаморфозами, невольно задумаешься. Что он в школе вытворял! В родной 379-й школе, и никто ничего не мог поделать! Собака страшная – даже выпускные экзамены не сдавал. Сказал, что не будет, – и не сдавал. Весь сраный педсовет посылал систематически куда подальше. А вообще-то, может, правильно и делал. Интересно, я бы послал, если бы у меня была такая возможность вкупе с Сашкиным нахальством? А может, это и называется поступком. Поступком с большой буквы, только непонятно, с какой. Хотя вчера общались достаточно мило… да и обещал я ему подъехать. Стопроцентно заниматься проектом не обещал, а подъехать – было. Тогда что я теряю? Ничего. Все. Сказано – сделано. Привожу себя в порядок – и в путь. Только есть ли у меня для этого нелегкого творческого пути свежие брюки? Да и наличие финансовых возможностей пока непонятно. Но в любом случае их необходимо изыскать. Чтоб потом поганые капиталисты не измывались. А может быть, Сережа, сделать как раз наоборот – и прибыть на трамвае? Жалко, блин, трамваи до Арбата не ходят.
А ведь раньше иностранцев у нас воспринимали как инопланетян. Сейчас все встало на свои места, пришло четкое понимание, кто такие мы, а кто такие они. Объединяет нас то, что все мы – люди, по большому счету, а разнят разные мелкие детали. У этих Гастарбайтеров наверняка в кабинете имеются отличный стол, стулья, кондиционер с телефоном и даже крайне удобные канцелярские принадлежности: разноцветные фломастеры, чтобы подчеркивать нужные строчки, ножницы, скрепки и прочая мишура…
Сергей Сергеевичу всегда казалось, что многие жизненные постулаты он понимал абсолютно правильно. А для того чтобы понимать, их надо было прочувствовать на собственной шкуре. Хотя с другой стороны, принимать чужие истины, то есть истины, выработанные другими людьми, он себе особо не позволял; он должен был прийти к ним своей собственной дорогой, а уже потом, сравнив с идеями великих мыслителей, удовлетворенно хмыкнуть, обнаружив если не полное сходство, то все же некоторое подобие.
Понимание, что важно в жизни, а что – не очень, то есть правильная расстановка приоритетов в море житейских дел, было если не важнейшим, то, во всяком случае, одним из главных из этих принципов.
Большинству из так называемых реальных людей всегда казалось, что искусство является инструментом в руках литераторов для описания реальных событий. Флюсов никогда не мог понять, почему «Горе от ума» считается гениальным произведением. Понял он это совсем недавно: потому что там описан типичный случай из жизни так называемого высшего света. Он абсолютно был уверен в обратном. Во-первых, описание временной конкретики литературой есть частный случай, кроме которого существовало и существует еще масса других предназначений литературы.
Всякая ахинея, типа: искусство должно быть партийно или народно – не вызывало у нашего героя ничего, кроме желания плюнуть в раскрасневшуюся рожу какой-нибудь снобистской дуры, излагавшей очередную подобную ерунду с безапелляционностью фанатика Павки Корчагина.
Сегодняшние чаяния людей завтра забываются ими так же легко, как прошлогодний снег. Полковник никогда не вспомнит из тех времен, когда он носил на свои худосочных плечах лейтенантские погоны. Он, конечно, может, их и вспомнит с улыбкой умиления на дегенеративном лице, перепутав не только основные, но и второстепенные детали, чокаясь за праздничным столом стаканом душистого самогона с такими же дураками, как и он сам, но это его взволнует только лишь на одну-две минуты, потому что с течением времени человек может вспомнить то, чего вообще не происходило никогда, и это касается не только полковников – этому подвержено все человечество, если не сказать больше. Это характерно и для животных, птиц, растений и даже неодушевленных предметов.
Историческая память коротка, и только искусство или в данном случае литература – разумеется, если она правдивая, – сможет восстановить реальную последовательность конкретных событий, когда-либо происходивших, если она, конечно, не лживая и точная.
Любой человек всегда стоит перед выбором. Ну, например, чем ему заняться в первую очередь, имея перед глазами список из многочисленных позиций. И только немногие знают, как сделать оптимальный выбор, могущий повлиять на все, включая и самое важное – эволюцию конкретного индивидуума. Вот они-то и должны научить остальных. Другой вопрос, что «немногие» просто не захотят объяснять или же их никто не будет слушать. И с течением времени «немногие» начнут понимать: «А на хрене козе баян?».
Божий план – спасение человека…
Глава тринадцатая
Гений – человек, который хотя бы частично смог реализовать свое предназначение, данное ему свыше. Попробуйте сформулировать, кто такой гений, забыв на время вышеупомянутое утверждение, – и у вас ничего не получится. А с позиции веры, то есть божественного происхождения мира, – все получается, все встает на свои места.
Входя в кабинет бывшего министра культуры Демичева, расположенного на седьмом этаже также бывшего Министерство культуры СССР, а ныне – Центрального дома актера, Сергей Сергеевич думал как раз об этом.
Да… Лица наших боснийских друзей совсем не отягощены печатью мудрости.
Все мило поздоровались. Все – это Александр Александрович Бизневский – спонсор и меценат будущего проекта, писатель-сатирик Сергей Флюсов, директор ЦДА Маргарита Николаевна Эскина – предводительница и идейный наставник банды «сливочного» общества актеров страны, и оба Гастарбайтера: младшенький – пухленький и розовощекий Клаус и старший – бородатый посол Боснийской республики, который, изъяснясь на довольно приличном русском, пояснил, что как государственный деятель высшего разлива имени не имеет, а располагает только фамилией.
– Господа, давайте работать… – Спонсор Бизневский посмотрел на золотые, стоимостью двадцать тысяч долларов часы. – У меня, к сожалению, сегодня время строго ограничено. Дело в том…
– Саша, – перебила его Маргарита Эскина, лицемерно состроив на отекшем лице хлебосольную улыбку, – так сразу нельзя, надо чем-нибудь для начала угостить столь дорогих гостей. Господа, пожалуйста, выбирайте: кофе, чай, вино, водка.
Папа Гастарбайтер с умилением принял посыл директриссы:
– Будьте любезны, мне, как очень старому русскому – сто пятьдесят «Столичной» и полный самовар русского чая.
– Русского чая не бывает, – пояснил Бизневский.
– Бывает.
– Грузия – это не Россия…
– А Россия – не Грузия. Что вы меня путаете, обещали чаю с водкой – так несите. А там, как выпьем, разберемся, где его выращивают, кто этим занимается и на каких основаниях.
После получасовых препирательств, обильно сдобренных язвительными улыбками и на первый взгляд безобидными шутками, гости остановили свой выбор на четырех чашках ароматного бразильского кофе после чего наконец-то, перешли к делу.
Пятым был Клаус Гастарбайтер. Он, скромно потупив опухшие глаза и довольно бесцеремонно почесав в нескольких местах свой надутый, вываливающийся через брючный ремень живот, с некоторым раздражением пояснил:
– Мне кофе нельзя – у меня диабет.
Все сочувственно закивали, а Маргарита Эскина, вероятно, сильно расстроившись из-за Клаусовского недуга, ни с того ни с сего – раньше за нею ничего подобного не наблюдалось – начала обильно потеть. Ее лицо покраснело, а на морщинистом лбу выступили огромные капли пахнущего косметикой пота.
– А как же ты петь-то собираешься, если у тебя такое серьезное заболевание? – от нечего делать спросил Флюсов.
Клаус удивился:
– Почему петь?
– Вы спутали, уважаемый Сергей Сергеевич, мой сын – известный композитор. Он нигде ничего не поет и тем более – не пляшет.
Писатель-сатирик понял: столь резкой репликой его хотят уже сейчас, с первых минут знакомства поставить на место, Сергею захотелось достойно моментально ответить на незаслуженный выпад, но он сдержался… Ну в самом деле, не плевать же в эту нахальную рожу, полную ненависти ко всему на свете вперемежку с капиталистическим апломбом. Поэтому он просто сказал:
– Да какая разница, это сути дела не меняет!
– Не понял, – удивился, немного обидевшись, Гастарбайтер-старший.
Господин Флюсов просто хотел сказать, что «отпиарить» и раскрутить он может абсолютно любого гражданина как нашего, так и любого другого дружественного России государства. – Бизневскому уже начинала надоедать манера господина посла на все обижаться.
– Извините, а что это за странное слово – «отпиарить»? – Клаус с удовольствием опять почесал свой объемный живот. – Я живу с папой в России много лет и, кажется, уже слышал этот термин. Нет ли здесь чего-нибудь нехорошего или неприличного?
– Ну что вы, дружок! Это самое безобидное словцо, – медленно произнесла Маргарита Эскина, с ужасом почувствовав, что вспотела еще больше.
Александр Александрович в задумчивости потрогал указательным пальцем кончик Клаусовского носа:
– То, о чем вы подумали, – совсем другое. Как-нибудь в более подходящей обстановке мы обсудим этот вопрос поподробнее. Где-нибудь поближе к фестивалю…
– Кстати, а кто подразумевается в качестве самых почетных гостей фестиваля, если он, разумеется, будет?
– Да кто угодно – были бы деньги! Сергей Сергеевич, к примеру, наверняка пригласит туда своего любимого политика Казимира Карловича. Как, уважаемый, позовете?
– Обязательно. Златопольский – личность настолько цельная и многогранная, что вне всякого сомнения может украсить любой самый экстравагантный и многозначительный форум.
– Да, но он же пацифист! – Младший Гастарбайтер оказался явно смущен первой кандидатурой будущего фестиваля.