— Кто его знает, — сказал я. На самом деле я знал только, что в районе Сансет-парка живет не так уж много миллионеров, но не хотел ничего говорить Кэплену про Сансет-парк, да и вообще не был уверен, что оба они или все трое, если мы имеем дело с тремя, действительно там живут. Вполне могло оказаться, что у Рея апартамент-люкс в отеле «Пьер».
— И еще могу сказать: я бы с радостью предъявил кому-нибудь иск о возмещении ущерба. Может быть, эти мерзавцы взяли грузовик, который принадлежал какой-нибудь компании. Хотелось бы мне отыскать где-то соответчика, чтобы добиться приличной компенсации. Она заслужила это после всего, что ей пришлось пережить.
— И таким способом ваша деятельность pro bono сможет себя окупить, верно?
— Ну и что? Тут нет ничего плохого, хотя должен вам сказать, что для меня это не главное. Серьезно.
— Ладно.
— Она отличная девка, — сказал он. — Крутая и видавшая виды, но у нее какая-то невинная душа, понимаете, что я хочу сказать?
— Понимаю.
— А от этих мерзавцев ей действительно досталось. Она вам показывала, что они с ней сделали?
— Говорила.
— Мне она тоже говорила, но еще и показала. Можно бы думать, что после ее рассказа будешь к этому готов, но зрелище все-таки жуткое.
— Еще бы, — ответил я. — А она не показала заодно, что ей оставили, чтобы вы могли оценить масштабы ущерба?
— Знаете, у вас какие-то грязные мысли.
— Знаю, — сказал я. — По крайней мере, мне все это говорят.
Я позвонил на работу Джону Келли, но мне сказали, что он в суде. Когда я сказал, кто звонит, полицейский ответил:
— А, да, он хотел поговорить с вами. Оставьте ваш номер, я передам ему по пейджеру.
Через некоторое время Келли позвонил, и мы договорились встретиться в баре под названием «В ожидании приговора», рядом с районным судом. Я там ни разу не был, но он оказался точь-в-точь таким же, как бары-рестораны в центре Манхэттена, которые я хорошо знал: все отделано бронзой, кожей и темным деревом, а публика — большей частью полицейские и адвокаты.
Мы с Келли никогда не виделись — об этом обстоятельстве мы как-то не подумали, когда назначали встречу, но я его сразу узнал. Он оказался очень похож на отца.
— Я это всю жизнь слышу, — сказал он.
Он взял со стойки свое пиво, и мы уселись за столик в глубине зала. Официантка у нас была курносая и заразительно-веселая, и она его хорошо знала. Когда он попросил пастрами, она сказала:
— Это для вас будет слишком жирно, Келли. Возьмите ростбиф.
Мы взяли сандвичи из ржаного хлеба с ростбифом, нарезанным тонкими ломтиками и уложенным толстым слоем, а к ним жареный картофель и соус с хреном, от которого даже у мраморной статуи потекли бы слезы.
— Хорошее место, — сказал я.
— Лучше не бывает. Я здесь всегда обедаю.
Он взял себе еще бутылку «Молсона», а я заказал крем-соду, но официантка отрицательно покачала головой, и я попросил коку. Я видел, что Келли обратил на это внимание, хотя и промолчал. Но когда она принесла нам выпивку, он сказал:
— А раньше вы пили.
— Это вам отец говорил? Когда я его знал, я еще не так сильно пил.
— Это не он говорил. Я кое-кому позвонил и навел справки. Мне сказали, что у вас были неприятности, и вы бросили.
— Пожалуй, можно и так сказать.
— "Анонимные Алкоголики" — так это, кажется, называется? Замечательная организация, судя по тому, что я о ней слышал.
— У нее есть свои достоинства. Только это не то место, куда стоит ходить, если хочешь как следует выпить.
Он не сразу понял, что я пошутил, но потом рассмеялся и сказал:
— Так вы оттуда его знаете? Этого таинственного кавалера?
— На этот вопрос я отвечать не стану.
— Не хотите ничего о нем говорить?
— Да.
— Ладно, не буду к вам с этим приставать. Вы ведь привели ее к нам, спасибо и на том. Я не очень люблю, когда потерпевший является под ручку со своим адвокатом, но при данных обстоятельствах должен признать, что она поступила правильно. А Кэплен не такой уж и подонок. Конечно, в суде он кого угодно вываляет в грязи, если сможет, но какого черта, это его профессия, они все такие. Что ж теперь делать, повесить их всех до единого?
— Есть люди, которые сочли бы, что это неплохая мысль.
— В этом зале таких не меньше половины, — сказал он. — А другая половина — сами адвокаты. Но черт с ними. Мы с Кэпленом договорились, что будем держать это в тайне от прессы. Он сказал, что вы тоже согласитесь, он в этом уверен.
— Конечно.
— Если бы у нас были хорошие портреты обоих преступников, дело другое, но когда я посадил ее с рисовальщиком, мы добились от нее только того, что у каждого было по два глаза, нос и рот. Насчет ушей она не так уверена, думает, что тоже по два, но наверняка сказать не может. С таким же успехом мы можем напечатать на пятой полосе «Дэйли Ньюс» рисунок улыбающегося мужчины с рекламы: «Вы не видели этого человека?». У нас есть только связь между этими тремя случаями, которые мы теперь рассматриваем как серийное убийство, но какой смысл это оглашать? Чего мы добьемся, если не считать того, что перепугаем публику?
* * *Засиживаться мы не стали. Ему надо было к двум вернуться в суд, чтобы давать показания по делу об убийстве, связанном с наркотиками, — он был завален такими делами.
— И очень трудно заставить себя волноваться по поводу того, перебьют они друг друга или нет, — сказал он. — И лезть из кожи, чтобы их прищучить. Какого дьявола, я был бы только рад, если бы наркотики наконец разрешили, хотя, клянусь Богом, никогда не думал, что могу такое сказать.
— А я никогда не думал, что когда-нибудь услышу такое от полицейского.
— В наши дни это можно слышать на каждом шагу. От полицейских, от прокуратуры, от кого угодно. Только ребята из Агентства по борьбе с наркотиками дудят в свою дуду: «Мы выигрываем войну против наркотиков. Развяжите только нам руки, и мы с ними справимся». Не знаю, может, они в это и верят, только лучше уж верить в добрую фею. По крайней мере, тогда есть надежда проснуться и найти у себя под подушкой четвертак.
— Но как можно оправдать легализацию крэка?
— Знаю, это страшная дрянь. А ангельская пыль[23] еще почище. Стоит нормальному, тихому человеку ее нанюхаться, как он перестает соображать и начинает кидаться на людей. Потом, через несколько часов, приходит в себя, и кто-то уже убит, а он ничего не помнит и даже не может рассказать, приятный ли был кайф. Вы спросите, буду ли я рад, если ее станут продавать в каждой кондитерской? Господи, я понятия не имею, буду я рад или нет, только неужели ее будут продавать больше, чем сейчас, когда торгуют на улице у входа, в кондитерскую?
— Не знаю.
— И никто не знает. На самом деле сейчас ангельской пыли стали продавать не так уж и много, но не потому, что люди бросают. Ее вытесняет с рынка крэк. Дорогие болельщики, вот хорошая новость из мира наркотиков — крэк помогает нам выиграть эту войну.
Мы расплатились пополам и, выйдя на улицу, пожали друг другу руки. Я обещал держать его в курсе, если надумаю что-нибудь такое, что ему было бы полезно знать, а он сказал, что сообщит мне, если им удастся что-нибудь выяснить.
— Могу вам сказать, что на это будут брошены большие силы, — сказал он. — Нам очень хочется изловить этих типов.
* * *Я сказал Кинену Кхари, что во второй половине дня буду в его краях, и поэтому двинулся в том направлении. «В ожидании приговора» находится на Джорелмон-стрит — там, где Бруклин-Хайтс граничит с Коббл-Хиллом. Я дошел до Корт-стрит и прошел по ней до Атлантик-авеню, миновав контору Дрю Кэплена и сирийский ресторан, где мы были с Питером Кхари. Потом повернул на Атлантик-авеню, чтобы пройти мимо магазина Айюба и представить себе, как происходило похищение in situ[24], — еще одно латинское выражение, которое Дрю мог бы приобщить к pro bono. Дальше я собирался ехать на автобусе, но когда добрался до Четвертой авеню, автобус только что отошел. К тому же стояла прекрасная весенняя погода, и я решил идти пешком.
Шел я часа два. Вообще-то я не намеревался идти пешком всю дорогу до Бэй-Риджа, но в конце концов так и получилось. Я думал пройти кварталов восемь или десять, а потом сесть на первый попавшийся автобус. Но через некоторое время я сообразил, что нахожусь всего километрах в полутора от Гринвудского кладбища. Я взял левее, по Пятой авеню дошел до кладбища, вошел в ворота и минут десять-пятнадцать бродил среди могил. Трава была свежая и молодая, какая бывает только в самом начале весны, а вокруг надгробий и в вазонах вовсю цвели ранние цветы.
Кладбище было большое, и я не имел ни малейшего представления о том, где исчезла Лейла Альварес и где ее нашли, хотя в газете, возможно, что-то об этом и говорилось. Но если и говорилось, я ничего не помнил, и потом что это меняло? Я не рассчитывал, доверившись шестому чувству, узнать что-нибудь по вибрациям, которые испускает трава, где она лежала. Готов верить, что у некоторых людей есть такие способности и они могут с помощью ивового прутика отыскивать потерянные вещи и заблудившихся детей. Готов даже верить, что они могут видеть ауру, которая для меня невидима (хоть и сомневаюсь, что на это способна последняя подружка Красавчика Дэнни). Но я ничего такого не умею.
Однако если побывать на месте, это может навести на какую-то мысль, помочь сделать какое-то сопоставление, которое иначе не пришло бы в голову. Кто знает, как все это происходит?
Может быть, я пришел туда, чтобы обнаружить какую-то нить, ведущую к Лейле Альварес. А может быть, просто хотел хоть несколько минут погулять по зеленеющей траве и полюбоваться на цветы.
Войдя на кладбище с Двадцать Третьей улицы, я вышел с него километром южнее на Тридцать Четвертую. Теперь я уже миновал Парк-Слоуп и находился на северной окраине Сан-сет-парка, всего в одном-двух кварталах от маленького парка, по которому получил название этот район.
Я прошел через парк. Потом один за другим обошел все шесть телефонов-автоматов, откуда звонили Кинену Кхари, начиная с угла Нью-Утрехт-авеню и Сорок Первой улицы. Больше всего меня интересовал тот, что на Пятой авеню, между Сорок Девятой и Пятидесятой. Это был тот самый телефон, откуда они звонили дважды, поэтому его можно было считать ближайшим к их базе. В отличие от других, он был расположен не на улице, а в подъезде круглосуточной прачечной самообслуживания.
В прачечной находились две женщины, обе толстые. Одна разбирала белье перед стиркой, другая сидела на стуле у бетонной стены и читала журнал «Пипл» с портретом Сандры Ди на обложке. Ни друг на друга, ни на меня они не обращали никакого внимания. Я опустил четвертак и позвонил Элейн. Когда она взяла трубку, я сказал:
— Скажи-ка, во всех прачечных самообслуживания есть телефоны-автоматы? Это так положено, чтобы в каждой прачечной был автомат?
— Как ты думаешь, сколько лет я жду от тебя этого вопроса?
— Ну и что?
— Ты считаешь, что я знаю все, и мне это очень лестно слышать, только вот что я тебе должна сказать. Я много лет не была в прачечной самообслуживания. Я даже не уверена, была ли там когда-нибудь вообще. В моем доме есть стиральные машины в подвале. Так что ответить на твой вопрос я не могу, зато могу задать вопрос сама: а что?
— Два звонка Кхари в ночь похищения были сделаны с телефона-автомата в прачечной самообслуживания в Сансет-парке.
— И ты сейчас там. И звонишь мне с того самого автомата.
— Правильно.
— Ну и что? Какая разница, есть автоматы в других прачечных или нет? Не отвечай, я попробую сообразить сама. Нет, не могу. Ну?
— Я думал, они, наверное, живут где-то совсем рядом, если решили воспользоваться этим автоматом. С улицы его не видно, и тому, кто не живет в ближайших кварталах, и в голову не придет, что он тут есть. Разве что автоматы есть во всех прачечных.
— Ну, насчет прачечных я не знаю. У нас в подвале автомата нет. А ты где стираешь белье?
— Я? У меня прачечная за углом.
— Там есть автомат?
— Не знаю. Знаю одно: утром я сдаю белье, а вечером забираю. Все остальное делают они сами. Я сдаю его грязным, а забираю чистым.
— Могу спорить, что они не разбирают его на белое и цветное.
— Что?
— Не важно.
Я вышел из прачечной и выпил cafe con leche[25] в кубинской закусочной на углу. Он звонил отсюда, тот сукин сын. Он где-то поблизости.
Он должен жить где-то здесь. И не просто в этом районе, а почти наверняка в квартале или двух от прачечной. Я почти ощущал его присутствие где-то не больше чем в сотне метров от того места, где сидел. Но это, конечно, чепуха. Мне не нужно было настраиваться на вибрации, нужно было только прикинуть, как это происходило.
Они следили за ней с того момента, как она вышла из дома, ехали за ней до «Д'Агостино», отстали, когда мальчишка-посыльный проводил ее к машине, потом опять сели ей на хвост и ехали за ней до Атлантик-авеню. Когда она вышла из магазина Айюба, они схватили ее, затолкали в фургон и уехали. Куда?
Да куда угодно. В какой-нибудь переулок. В проезд позади складов. В гараж.
Между похищением и первым телефонным звонком прошло несколько часов, и, скорее всего, большая часть этого времени ушла у них на то, чтобы делать с ней то же, что и с Пэм Кассиди. Когда она была уже мертва, они направились в сторону дома и поставили машину на своей стоянке, а может, она уже там стояла. Над фургоном, надпись на борту которого гласила, что он принадлежит какой-то фирме по продаже телевизоров в Куинсе, надо было проделать кое-какую косметическую операцию. Они закрасили надпись или просто смыли ее, если она была сделана смывающейся краской. А может, в гараже у них было все, что нужно, и они перекрасили фургон целиком.
А что потом? Практическое занятие по рубке туш для начинающих? Они могли сделать это сразу же, а могли и отложить на потом. Это не важно.
Потом, в 3.38, — первый звонок. В 4.01 — второй звонок, первый звонок Рея из прачечной. Еще и еще звонки, пока в 8.01, после шестого звонка, братья Кхари не поехали передавать деньги. Сделав этот звонок, Рей или тот, другой, должны были занять удобную позицию, чтобы следить за автоматом на углу Флэтбуш-авеню и Фэррагет-стрит и набрать его номер, когда братья Кхари прибудут на место.
А была ли у них в этом нужда? Они велели Кинену быть там в восемь тридцать. Возможно, они звонили туда каждую минуту, начав незадолго до назначенного часа, — когда бы Кхари там ни появился, у него создалось бы впечатление, что они позвонили, как только они с братом подъехали.
Все это несущественно. Так или иначе, они позвонили, Кинен взял трубку, и братья поехали дальше, на Ветеранз-авеню, где их, возможно, уже поджидал один из похитителей, а может быть, и не один. Еще один звонок — вероятно, как-то приуроченный к появлению братьев Кхари, потому что на этот раз похитители должны были иметь возможность убедиться, что братья ушли, оставив деньги.
Как только они это сделали, как только скрылись из виду, как только стало ясно, что ни один из них не остался, чтобы следить за машиной, — Рей и его друг или друзья схватили деньги и скрылись.
Нет.
По меньшей мере один из них задержался и увидел, как Кхари заглянул в машину и не нашел там Франсины. Потом звонок по автомату, когда братьям велели ехать домой и сказали, что она будет там раньше их. А потом, пока они добирались до Колониал-роуд, похитители вернулись к себе. Поставили фургон и...
Нет. Нет, фургон оставался в гараже. Они еще не успели его перекрасить, и тело Франсины Кхари, вероятно, еще лежало в кузове. На Ветеранз-авеню они ездили на другой машине.
На «форде-темпо», который угнали для такого случая? Возможно. Или на какой-то третьей машине, спрятав угнанный «форд», чтобы воспользоваться им для одной-единственной цели — для перевозки останков.
Столько возможных вариантов...
Но так или иначе, теперь они погрузили изувеченное тело Франсины в «форд». Тело расчленили, каждый кусок завернули в пластик, заклеили лентой. Взломали багажник, набили его, словно холодильник, мясом и доехали на двух машинах до Колониал-роуд, до того места, где должны были оставить «форд». Поставили его, тот, кто сидел за рулем, пересел в другую машину к своему приятелю, и они поехали домой.
Где их ждали 400 000 долларов и чувство удовлетворения от того, что все прошло так гладко.
Осталось сделать только одно. Позвонить Кхари, чтобы послать его за угол к стоящему там «форду». Дело сделано, они торжествуют, надо еще только ткнуть его носом. Какое искушение воспользоваться собственным телефоном — тем, что стоит прямо тут, на столе! Кхари не вызвал полицию, не позвал никого на помощь, легко расстался с деньгами — как он может узнать, откуда ему звонили в этот последний раз?
Черт возьми...
Но нет, минутку. До сих пор все делалось правильно, сугубо профессионально, с чего бы на этот раз все портить? Какой в этом смысл?
С другой стороны, необязательно так уж педантично соблюдать правила. Они каждый раз звонили с другого телефона, стараясь, чтобы телефон, откуда они звонят, был, по меньшей мере, в полудюжине кварталов от всех остальных. На всякий случай — вдруг их попробуют выследить, вдруг у какого-нибудь из этих телефонов выставят засаду? Но засады не было. Теперь это уже ясно, ничего такого Кхари не сделал, так что теперь нет смысла чересчур осторожничать. Да, позвонить надо из автомата, это верно, но можно позвонить из ближайшего автомата, из того, который они наметили с самого начала, поэтому и звонили из него в первый раз.
А раз так, почему бы заодно и не постираться? Работа была кровавая, на одежде наверняка остались следы, так почему бы не сунуть ее в стиральную машину?
Нет, вряд ли. Ведь на кухонном столе их дожидались четыреста косых. Незачем стирать эту одежду. Проще ее выбросить и купить новую.
* * *Я обошел все улицы вокруг прачечной, внутри прямоугольника от Четвертой до Шестой авеню и от Сорок Восьмой до Пятьдесят Второй улицы. Не знаю, искал ли я что-то определенное, хотя если бы увидел голубой фургон со сделанной вручную надписью на борту, то, вероятно, присмотрелся бы к нему повнимательнее. Главным образом я хотел освоиться на местности и посмотреть, не привлечет ли что-нибудь мое внимание.