(кап-кап)
«Ты тоже знаешь, что в вашей главной Книге всё немножко по-другому? – подумал Фёдор, всё ещё благодарно-слезливо улыбаясь брату Дамиану. – Но вычислительная машинка в твоей голове не смогла просчитать случайной встречи умирающего брата Фёкла с Брутом? Я тебя в этом не виню. Никто бы не смог. Тем более встречи того, чего не существует. Двух белых мутантов, которых нет, последних из которых у вас побили камнями. Нет, не виню. Просто совпало много случайностей. И не просчитать. Благородных порывов у воришек и столь сильной привязанности брата Фёкла к девочке, что его посмертная воля заставила действовать вместе и живых, и мёртвых. Не просчитать! А вот… такое с вычислительными машинками бывает».
Фёдор брал себя в руки, отирая ладонью собственные слёзы. Ему удалось не переиграть. Едва отплакав, он тут же начал торговаться. Это встретило у брата Дамиана ещё большее понимание и почти успокоило его. Не до конца – Светоч Озёрной обители не доверял никому. Но, возвращаясь в камеру ожидать в темнице скорого суда, Фёдор был уверен, что в самое укромное место, в чрево троянского коня, брат Дамиан так и не заглянул.
Что-то заставило Петропавла свернуть. Что-то его задержало. И сейчас ночь. Проходить ночью Водники, обрушенный мост и Хлебниковский затон не решится даже Петропавел. Слишком много связано у гидов с дурной славой тех мест. Значит, небольшой запас времени у них всё же есть.
Полоска лунного света упала на лицо его спутника, адъютанта князя Суворова, одного из четырёх. Темно мотнув головой, тот посмотрел на Фёдора. Монахам повезло, что они не определили под очищающий душ «глухонемого».
«Здесь, в Рождественно, они могут сбрасывать и надевать шкуры, когда захотят, – сказал о нём князь-призрак. – Но там, среди людей, может быть по-другому. Не бойся моих чудо-богатырей, молодой гид, но всё же лучше не смотреть им в глаза».
Фёдор начал вытягивать за спиной руки, чтобы ослабить верёвку. Молодой гид… Таким он и будет, пока всё не закончится.
– Закончится для всех, – прошептал Фёдор, но подумал о Хароне.
«А это зависит от тебя, молодой гид, – сказал ему Перевозчик в том месте, где канал можно пересечь только один раз. Он тогда успел, и тот ещё не переправил Хардова на другую сторону. – Всё теперь связано. Но торопись, иначе ты пожалеешь, что он не мёртв».
Фёдор расспрашивал его о Хардове, о том, каким он вернётся. Но оказалось, речь шла о большем.
(Всё теперь связано)
Не только о старом друге. И сейчас, затаившись во чреве троянского коня, он понял, о чём были слова Перевозчика.
3
Контур
– Всё теперь связано, – повторила Лия. Смотрела нежно, любяще. А Раз-Два-Сникерс боялась её перебивать. Боялась, что всё это ей грезится в городе безжалостных видений и в любой момент Лия исчезнет, развеется, растает. Наконец та отвела руку от морды громадной Королевы оборотней. – Ты сможешь вывести его отсюда. Ты и та, кто теперь любит его. Тебе придётся идти за ней.
– Лия, – прошептала Раз-Два-Сникерс.
– Не печалься обо мне, – попросила её Лия. – Но заботься о том, что ещё можно спасти. Хардова – можно. А ещё одну маленькую девочку, – она ей улыбнулась, качнувшись в полоске лунного света, и от этого у Раз-Два-Сникерс сжалось сердце, – которая когда-то потерялась в лесу.
Раз-Два-Сникерс робко улыбнулась в ответ.
С площади перед колокольней снова призывно завыли, и Королева оборотней мотнула в строну люка чудовищной головой и тихонечко заскулила.
– Что, парень с вороном, твоя новая семья зовёт тебя? – Лия коснулась густого меха. – Ступай. Иди к ним.
Но Королева начала стелиться вокруг призрака, действительно, как домашний щенок. А Раз-Два-Сникерс смотрела на тех двоих, что когда-то так сильно любили, и на то, что с ними стало, и сердце её сжалось ещё больше.
– Не печалься, – ещё раз попросила Лия. – Какая ты стала. – Она смотрела с восхищением старшей сестры, и от этого горечь заполнила всё горло. – Красавица.
Огромный пёс у ног призрака…
– Ступай, щенок. – Лия подталкивала его к люку. – Битва ещё не окончена, они без тебя беспомощны… Ступай!
Лия чуть отдалилась, огромный пёс заскулил, растерянно мотнул мордой и быстро проскользнул в люк, на лестницу, ведущую вниз.
– Лия… – горечь, ком горечи в горле.
– А я ведь обещала, что ты вырастешь красавицей!
Раз-Два-Сникерс печально усмехнулась, словно оправдываясь, пожала плечами:
– Не очень-то мне это помогло, – с трудом выдавила она.
– Не говори так, – серьёзно сказала Лия. – Я горжусь тобой. Каждый вправе заблудиться. Но ты сама нашла выход. Горжусь. И всегда верила.
– Лия, я теперь совсем не та! – горько отозвалась Раз-Два-Сникерс.
– Тс-с… Я всё знаю. Но ты вышла из леса гораздо более дремучего, чем тогда. И знаешь, что я тебе скажу? – Лия снова качнулась и всё же легко коснулась Раз-Два-Сникерс, и той показалось, что ей на грудь словно плеснули горсть ключевой воды. – В том сердечке, которое я всегда любила, огромная сила. Только это позволило сейчас мне быть здесь.
Лия обернулась на хлопанье крыльев и весёлое курлыканье – эта голубка, глупая птичка, горлица, которую совсем недавно так сильно звала Раз-Два-Сникерс, уселась в проёме звонницы, решив напомнить о себе.
– Раджа, спасибо тебе! – Лия протянула к горлице руку. – Ты успела вовремя.
На короткий миг лицо Раз-Два-Сникерс застыло. Возможно, она этого даже не знала.
– Лия, почему ты называешь её Раджой?
– Так она мне сказала.
Курлыканье сделалось ещё более весёлым. Глупая птичка забила крыльями, нелепо тыкая клювом на двух очень красивых женщин, одна из которых была мёртвой, а вторая совсем недавно чуть не стала самоубийцей. А за горлицей, снаружи колокольни воинство оборотней Икши во главе со своей Королевой изгоняло с площади последние остатки теней. Поклонники вынуждены были ретироваться. Те из них, кто пытался сопротивляться, разделяли участь хозяина площади – от зубов оборотней они рассыпались, как от серебряных пуль, распадались, превращаясь в облачко трухлявого дыма.
Строительный рабочий благоразумно покинул побоище со своей тачкой, но в прощальном взгляде, которым он одарил Раз-Два-Сникерс, светилось злобное предостережение. Этот город вовсе не отступится, пока не получит своё; он не любил живых.
– Сначала Раджа нашла Хардова, а потом тебя, – пояснила Лия. – И знаешь, по-моему, она хочет быть… Как ты, наверное, догадалась, она скремлин. И, по-моему, она хочет быть твоей. Она нашла тебя. И проведёт сквозь туман.
И снова Раз-Два-Сникерс на миг нахмурилась. Какое-то тёмное воспоминание, скорее даже только тень, коснулось её и сразу растаяло. Она улыбнулась горлице, и та совсем уж радостно забила крыльями. А Раз-Два-Сникерс почему-то почувствовала себя сбитой с толку.
«Тут что-то другое, – вдруг подумала она. – Раджа весёлая и добрая. Она спасла меня и желает помочь. Но… она не мой скремлин».
А потом над площадью у колокольни и над всем притихшим городом поплыл победный вой, тут же подхваченный со всех сторон. Для теней всё было закончено.
– Мой парень пробует голос. – Лия улыбнулась светло, мечтательно. И то, что она сказала дальше, было исполнено тепла и живых воспоминаний. – Парень с вороном, как же ты сводил меня с ума…
Но тут же Лия словно опомнилась, отгоняя от себя какую-то мысль, выглянула из звонницы на площадь: принцесса-призрак в высокой башне и верный пёс-оборотень внизу.
– У него теперь новая семья, – произнесла она. – Контур принял его. Потому что в нём сила Королевы – оборотня – он убил двух из них. Но они ему чужие. И каждый день, что Хардов находится здесь, Икша забирает его. Если он забудет…
Лия посмотрела на Раз-Два-Сникерс по-прежнему нежно, но что-то ещё появилось во взгляде – застенчивая, но требовательная просьба:
– Можешь пообещать мне кое-что?
– Конечно, Лия.
– Вы все теперь связаны. Даже попрочнее, чем их контур. Помни это.
– Конечно. Но…
– Пообещай мне, что поможешь ему. Поможешь вытащить Хардова отсюда. Даже если для этого придётся встать между ним и… живыми, между самыми близкими и преданными людьми.
– Хорошо, Лия. Но я не понимаю…
– А теперь слушай внимательно. Времени совсем нет, рассвет близок. На рассвете они начнут спуск в Икшу. И хоть туман их задержит, они идут сюда.
– О ком ты говоришь?
– Гиды Тихона. Спасательная экспедиция. Они идут за Хардовым. И за тобой.
Раз-Два-Сникерс с трудом удалось сдержать вздох облегчения.
– И с ним та, кто теперь любит Хардова. Рыжая Анна… – Лия как-то странно резко покачнулась, глядя в сторону, и, ни к кому не обращаясь, тихо произнесла: – Живая… Гид с огненными волосами. – А потом снова, будто опомнившись, посмотрела на Раз-Два-Сникерс. – Ты должна выйти к ним навстречу.
– Хорошо. Но…
– Раджа проведёт тебя. Рыжая Анна, та, кто так долго ждала… Она теперь тоже часть всего этого. Иди за ней. Оборотни пока пропустят, но всё равно будь очень осторожна.
– И с ним та, кто теперь любит Хардова. Рыжая Анна… – Лия как-то странно резко покачнулась, глядя в сторону, и, ни к кому не обращаясь, тихо произнесла: – Живая… Гид с огненными волосами. – А потом снова, будто опомнившись, посмотрела на Раз-Два-Сникерс. – Ты должна выйти к ним навстречу.
– Хорошо. Но…
– Раджа проведёт тебя. Рыжая Анна, та, кто так долго ждала… Она теперь тоже часть всего этого. Иди за ней. Оборотни пока пропустят, но всё равно будь очень осторожна.
– Но Лия, если они и так идут сюда, тогда зачем?
– Здесь, всё вокруг – это территория оборотней. И Хардов будет её защищать. Он Королева.
– Лия… – позвала Раз-Два-Сникерс. – Лия, не уходи.
– И для Королевы уже приготовлена серебряная пуля. Ты должна оказаться там раньше, чем они встретятся.
– Лия…
– Иди, защищай свой контур. Парень с вороном скоро забудет…
– Не уходи…
В Икше начинался рассвет.
Глава 13 Лабиринт Седьмого капитана
1
– Но как же такое может быть? – ошеломлённо спросила Аква.
– И мне кажется, я начинаю понимать, – Брут ей улыбнулся, однако было видно, что он всё ещё совсем слаб, – почему брат Фёкл считал это настолько важным.
– Потому что все монахи – вруны? – свой вопрос Аква умудрилась произнести как утверждение.
– Не только. Это значит чуть больше. – Брут отклонился к спинке стула. Белизна сошла с его щёк. Хотя несколько минут назад приступ казался настолько сильным, что Хоме пришлось прижать трясущуюся голову брата к своей груди. Да так он и стоял за его спиной, не размыкая объятий, и укачивал, как ребёнка.
Потом все услышали голос Брута:
– Перестань трясти стул, – попросил он. – И вообще, пусти!
Это уже не был голос Калибана, брата Фёкла и иных фантомов прошлого или настоящего. Это был голос озёрного братца, и требовал он, чтобы его оставили в покое.
– Выговорись, братушка, выкинь всё из себя! – счастливо запричитал Хома. – Беда ты моя… Выкинь. Особенно эту тьму, хромоногого Калибана.
– Хома… отпусти, ну! Со мной всё в порядке.
Сейчас Брут отклонился к спинке и задумчиво повторил:
– Чуть больше. Уже случалось. Вот как.
– Я… не понимаю, – отозвалась девочка. Но хозяин Суворов с интересом посмотрел на Брута и кивнул.
– Конечно, история с Седьмым капитаном многое меняет, – осторожно начал Брут, глядя на девочку. – Всё, как ты говоришь, догматы Возлюбленных. Но подлинная причина не в этом. И мне кажется, она радовала брата Фёкла.
– Радовала? – Аква нахмурилась. – Да у нас одно только подобное предположение сразу бы объявили непростительной ересью.
– Он это знал, поэтому молчал. Но понял, как это на самом деле важно.
Девочка ответила ему непонимающим взглядом.
– Ну как же, смотри: догматы, вруны, ересь, как ты сказала, пусть… – Брут наклонился к девочке, ему явно становилось лучше. – Но главное в другом. Когда брат Фёкл понял про Седьмого капитана, он понял ещё одну вещь. Гораздо более важную для нас. Что это уже случалось. А сейчас повторяется. Вот в чём дело.
Аква сморгнула, щёки чуть побледнели.
– Выходит… Это значит, он отпустит моего отца?
– Ну, не совсем. – Брут замялся.
– Это значит, что у всемогущего молодца действительно есть уязвимое место, – с мрачной усмешкой произнёс хозяин Суворов. – И мы в двух шагах от него. Верно?
Брут рассеянно покивал, а девочка откликнулась робким эхом:
– В двух шагах?
– Уже случалось. Было. И прошло. Понимаешь? – Суворов ей серьёзно кивнул. – А сейчас случилось снова. Сам он никого не отпустит. Но не просить мы у него собирались.
Аква посмотрела на князя-призрака, – и Брут с трудом сдержал улыбку, – как преданный солдат на своего полководца.
– Пощиплем молодца, – добавил Суворов. – По какой-то причине прошло тогда. Пройдёт и сейчас. А правда там, в этой Книге.
Глаза девочки вдруг гневно сверкнули:
– Выходит, всё это время, пока мой отец… монахи намеренно прятали… – Аква усмехнулась как-то уж слишком холодно и сурово для своего возраста, и в её взгляде, где только что плавала робкая надежда, опять мелькнула ярость волчонка.
«А ведь Хома прав, называя её принцессой», – неожиданно подумал Брут.
– Думаю, большинство монахов даже не догадывалось об этом, – сказал он ей мягко. – Истинно верующие, как твой наставник.
Брут указал на разложенные на столе листы бумаги – записи брата Фёкла.
– Это тайна Книги. Ведь на поверхности в ней всё по-другому. Она священна для монахов. И Возлюбленные пытаются постичь… смысл иносказаний, поэтических образов и всего такого, понимаешь? Ищут суть, аллегории внутри слов. Только слова надо было просто отбросить. И брат Фёкл прошёл чуть дальше. Двигала им вера и привязанность к тебе.
– Вера? – Аква не удержалась от несколько ехидного сомнения и напомнила: – «Но когда они соединятся, Лабиринтов больше не будет».
– Именно это, – горячо сказал Брут. И улыбнулся, поясняя: – Им действительно двигала истинная вера, что любая весть, заключённая в Книге, – благая. И он нашёл её! Понял, что Лабиринт может быть разрушен. Это и есть величайшая тайна Книги. Именно в этом благая весть. И спасение.
– Я не очень… – начала было Аква.
– Всё меняется: не служение Лабиринту, а освобождение от него. Таков истинный завет ваших Девяти Святых. Вот что понял брат Фёкл. Конечно, это стоило ему жизни.
Девочка поразмышляла над услышанным. Подняла взгляд, наполняющийся восхищением, на Брута. Затем снова немного нахмурилась:
– Но почему же он мне ничего не сказал? Про то, что Седьмой капитан…
– По той же причине. – Брут ей улыбнулся. – Твой наставник берёг тебя.
Потом он развернул разложенные на столе записи брата Фёкла так, чтобы было лучше видно им обоим:
– Думаю, мы уже рядом. Он выполнил основную работу. Нам осталось совсем чуть-чуть.
2
«Он увидел Седьмого капитана, – снова подумал Калибан. – Почему? Что ему известно? И кто он?»
Сразу, как брат Дамиан отпустил его, Калибан направился в свою келью. День выдался хлопотный, и, невзирая на поздний, или уже ранний, час, он собрался поесть в одиночестве и даже разжёг угли. Да так и оставил это дело.
«Он не тот, за кого себя выдаёт. И его брат не глухонемой».
Но и того «нечестивого» недуга, что связывал Калибана с почившим братом Фёклом, недуга белой кожи, у них не было. Там… что-то другое. Калибан принялся расхаживать из угла в угол, прихрамывая на левую ногу. Он знал, что за ним сейчас никто не следит; ему самому, мастеру по этой части, были хорошо известны все ухищрения соглядатаев, но сейчас в глухом тайном коридоре со стороны тёмной стены его кельи никого не было. Да только Калибан прихрамывал. Пожалуй, сильнее обычного. «К чему выдавать один недуг за другой? Если известно, что монахи всё равно развяжут язык? Но гораздо более важный вопрос, что произошло в Храме, пока он стоял под очищающим потоком Лабиринта?»
Калибан не зря определил его под благостные капли, что ниспадали с бычьей головы. Если его тревожные опасения напрасны и это ничего не значит, то следовало бы побыстрее всё закончить. Очищение оглушением просто развязало б воришке язык. Что и произошло: сломался он довольно быстро, и слёзы были самые настоящие.
(Если…)
Только от цепкого взгляда Калибана не укрылось, как он смотрел на ростру, величайшую святыню, вырезанную рукой самого основоположника Бориса.
(Такое уже случалось. Во времена Праотцев.)
Истинный облик святого Александра, защитника слабых, был скрыт от Возлюбленных братьев. Разумеется, кроме самого Светоча Озёрной обители. Но брат Дамиан знал; да и Калибан узрел святого Александра другим, подлинным, только когда узнал. Правда, он обрёл своё знание не благодаря истовой вере, подобно брату Фёклу или хотя бы рядовому послушнику, а тайком, исподтишка. Калибана не беспокоило, что это можно было назвать «воровством», «вламыванием в ванну», – он получил подобным образом все свои знания. Калибана вообще мало что беспокоило, – до поры до времени, – жизнь обошлась с ним несправедливо, закрыв для него много светлых прямых путей, но он отыграл своё на тайных и тёмных дорожках. Брат Дамиан лукавил, скармливал Калибану полуправду, умело дозируя информацию, это встречало у Калибана понимание, но он не брезговал зайти через чёрный ход. Так и вышло с Седьмым капитаном. Благодаря «недугу белой кожи», что связывал его с братом Фёклом.
Калибану странным образом даже нравился старик. Нет, правда, иногда он даже жалел, что не встретился с ним раньше, до тех пор, пока не превратился в преданную обезьяну Светоча Озёрной обители. Обезьяну-демона… А таким брат Фёкл его отверг, невзирая на общую тайну. А ведь Калибан дал понять, какие б у них открывались возможности. Но старик был чужд высокой интриги, увы, а может, и вправду брату Фёклу с его исступлённой верой было проще считать их недуг «нечестивым». Ведь, как Калибан понял, старик не раз подумывал открыть свою «болезнь» перед братьями, а там уж пусть Возлюбленные решат, и лишь привязанность и беспокойство за Акву останавливали его. Что ж, не зря…