Рыбаков. Да, Владимир Ильич, удивительное.
Ленин и Рыбаков уходят. Появляются трое трамвайных рабочих с тележкой: бородатый, подручный и старший.
Старший. Посвети! Посмотрим, какие тут у нас дела. Все в порядке… Поехали дальше.
Подручный. Видели? Ленин.
Бородатый. Без тебя видели. Узнал — и молчи. Осторожней надо быть.
Возвращаются Ленин и Рыбаков.
Ленин. Товарищи, скажите нам, который час?
Старший (подручному). Посвети. (Вынул часы с цепочкой.) Четверть третьего.
Ленин. Благодарю вас.
Старший. Прежде, бывало, кремлевские били. А теперь молчат.
Ленин. Это очень плохо. На Кремле никогда не должны молчать часы. Саша, найдите часовщика. Только тут нужен такой мастер, которому понятна старинная механика.
Рыбаков. Найдем, Владимир Ильич!
Ленин. Трудно найти. Многие часовщики брались пустить куранты и пасовали.
Рыбаков. Не может быть, чтобы не нашлось такого мастера.
Бородатый. Побудьте с рабочим классом, товарищ Ленин. Побеседуйте с нами.
Старший. Только он у нас шутник.
Ленин. А вам до шуток?
Бородатый. А чего тужить? Капитализм мы разбили.
Ленин. От разбитого капитализма сыт не будешь.
Бородатый. Теперь начнем социализм строить.
Ленин. А вы знаете, как его строить?
Бородатый. Свет не без добрых людей. Кто-нибудь скажет.
Ленин. Добрых людей много. Вы не всем верьте.
Бородатый. Мы с разбором. Кому вы поверите, тому и мы.
Ленин. А разве Ленин никогда в людях не ошибался? Тоже ошибался.
Бородатый. Зато мы в Ленине не ошиблись.
Ленин. Разрушить капитализм куда легче, нежели построить социализм!
Бородатый. Неужели, Владимир Ильич?
Ленин. Мы первые начинаем, перенять не у кого. К тому же мы пока что нищие люди.
Бородатый. Что правда — то правда. Обедняли.
Ленин. Строить придется… никто не поможет.
Бородатый. А чего Советская власть не сможет? Все сможет. Библейские жители хотели построить башню до небес в городе Вавилоне[27], и ничего не вышло. Почему? Пишут, смешение языков. А я вам говорю, потому что тогда не было Советской власти.
Ленин. Это хорошо.
Бородатый. Без шуток, Владимир Ильич, Советская власть что захочет, то и сумеет.
Ленин. А почему вы так верите в могущество Советской власти?
Бородатый. Дайте, я вам одну притчу обрисую. Вы не спешите?
Ленин. Не спешу. Присаживайтесь.
Бородатый. Вот перед вами трое людей. Московские трамвайщики, ночные рабочие. Пролетариат. Ни святые, ни грешные… народ. При какой другой власти эти люди станут по всей ночи работать за несчастный ломоть хлеба? (Вынул хлеб.) Ни при какой. А сейчас упадем, полежим, подымемся и опять паяем… Поэтому и верю я в могущество Советской власти.
Старший. Поговорили — и честь надо знать. Пора. Поехали дальше, а то некогда.
Бородатый. Извините за длинный разговор. Как умею.
Старший. Спокойной ночи, товарищ Ленин. Ленин. Спокойной ночи.
Рабочие уходят.
Любите русского человека, товарищ Рыбаков?
Рыбаков. Люблю, конечно.
Ленин. Поживите с мое, тогда полюбите! Если бы Толстой не придумал толстовства, то лучше его никто не представил бы нам русского человека. А вот рабочих старик не понимал… Не хочется домой. Вы влюблены… а мне почему не хочется? Не знаете? Ну так я вам по секрету скажу… иногда я мечтаю… Разгуливаю один и рисую перед собой невиданные вещи. Башню до небес мы строить не будем, но с нашими людьми можно дерзать, можно мечтать… (В сторону.) Кто-то идет…
Рыбаков. Кто идет?
Возвращается нищая старуха.
Нищая. Я иду.
Ленин. А вы кто ж, простите?
Нищая. Нищая. Подайте, барин, на пропитание печальной старухе.
Ленин. Саша, у вас что-нибудь найдется?
Рыбаков. У меня ничего нет.
Ленин. И у меня тоже ничего нет. (Нищей.) Извините!
Нищая. А еще пальто хорошее носите… сами вы хуже нищих.
Рыбаков. Ну, бабка, иди-ка ты спать!
Нищая. Я по ночам не сплю… я ночью работаю… Я по чайным да по вокзалам побираюсь.
Ленин. Вы это работой называете?
Нищая. Моя работа не хуже всякой другой. Теперь все один черт — ходят голодные как собаки. Ты вот человек, видно, умственного труда, а много ли сегодня кусал?
Ленин. Как это — кусал?
Нищая. Ел.
Рыбаков. Пойдемте дальше, Владимир Ильич…
Ленин (Рыбакову). Постойте! (Нищей.) А до революции вы чем занимались?
Нищая. Тоже нищей была.
Ленин. Чего же вы сердитесь? Вы ведь ничего не потеряли.
Нищая. Нет, дорогой мой, наш нищий класс больше всего потерял.
Ленин. Почему же ваш класс потерял?
Нищая. До революции я жила кум королю. В то время я юродивой ходила. У меня в банке три с половиной тыщи лежало золотом.
Ленин. Откуда же вы их взяли?
Нищая. У меня свои постоянные клиенты были. Я ведь ниже купеческих домов первой гильдии не спускалась! А теперь какой у меня профит?[28] Кто теперь нам подает? Ленин всю Россию в трубу пустил и сам, говорят, впроголодь в Кремле живет. Сам не живет и другим не дает. Маячьте дальше, а я по своим делам пойду. (Уходит.)
Ленин. Что скажете, молодой человек?
Рыбаков. Нахальная старуха, и больше ничего.
Ленин. Суть не в старухе, товарищ Рыбаков, но она в чем-то права. Если сейчас сесть на воздухоплавательный аппарат и подняться над нашей землей, то под вами окажется черное без огней пространство, подобное огромной пустыне. Как разорена Россия! Деревня вернулась к началу девятнадцатого столетия, к лучине. На заводах Урала, в Златоусте, например, люди вынуждены ручным способом приводить в движение механизмы. Донбасс затоплен белогвардейцами. (Длительная пауза). Вы умеете мечтать, товарищ Рыбаков?
Рыбаков (вначале невнятно). Я?.. Мечтать?
Ленин. Надо мечтать. Надо. Но имеет ли право мечтать большевик, марксист? А? По-моему, он имеет это прекрасное право, и он должен мечтать, если он понимает мечту как рост новых задач его партии, его народа… И еще, Саша Рыбаков, не надо бояться разлада между мечтой и действительностью, если вы серьезно верите в свою мечту, внимательно вглядываетесь в жизнь и работаете не покладая рук, страшно, адски работаете над осуществлением своей мечты. Еще в девятисотых годах мы в нашей партии мечтали о будущем России и строили планы электрификации… Нам приходится урезывать пайки, проводить жестокую экономию во всем, жить бедно, скупо, тяжело, но мы будем проводить в жизнь электрификацию России. Иначе невозможно. Сомнут, задавят, будет столетнее рабство, иностранное иго, позорная жизнь, гнет. Как по-вашему, Саша Рыбаков, пройдет теперь у нас электрификация?
Рыбаков. Владимир Ильич, вы за тысячу верст вперед видите, а что же я могу сказать?
Ленин. С нашим народом можно мечтать, можно дерзать!
Занавес
Действие второе
Картина перваяБульвар, у памятника Гоголю. На скамейке сидит старушка, рядом детская коляска.
Старушка. Вот и уснул мой мальчик. Спи, спи, милый, спи, мой ангел! (Успокоилась, задремала).
Вбегает Рыбаков. Осматривается вокруг и сник.
Рыбаков. Ушла! Вот тебе и Гоголь! (Вынул часы.) Гоголь остается Гоголем, а я опоздал на целых пятнадцать минут. При ее характере — это катастрофа. (Быстро, старушке). Товарищ нянюшка!
Старушка (обиделась). Молодой человек, почему вы думаете, что я нянюшка?
Рыбаков. Простите, мне все равно.
Старушка. Вам все равно, а мне нет.
Рыбаков. Ну вижу — люлечка, ребеночек… Я хотел у вас спросить…
Старушка. Не шумите, видите, он спит.
Рыбаков. Простите, не буду. Я хотел у вас спросить: до моего прихода здесь не прогуливалась ли одна молодая особа?
Старушка. Не шумите, видите, он спит.
Рыбаков. Простите, не буду. Я хотел у вас спросить: до моего прихода здесь не прогуливалась ли одна молодая особа?
Старушка. Ступайте, ступайте, ничего не слышу, что вы там бормочете.
Рыбаков (берет старушку за руку). Я очень прошу вас дать мне ответ.
Старушка. Куда вы меня тянете? Я подыму крик!
Рыбаков (увлекает старушку в сторону от коляски). Кричать бесполезно. Я сыщик. Я спрашиваю у вас: вы здесь у памятника молодую особу сейчас не видели?
Старушка. Молодую особу? Да-да… Рядом со мной сидела одна девица и любовалась моим внуком…
Рыбаков. Ради Христа, какая она? Она должна быть очень приятная, просто красивая… Черные перчатки были?
Старушка. Были, клянусь вам! Черные.
Рыбаков. Давно она ушла?
Старушка. Сейчас, сию минуту.
Рыбаков. В какую сторону?
Старушка. В ту сторону.
Рыбаков. Если я ее найду, то буду помнить вас всю жизнь. Благодарю! (Убегает.)
Старушка (пробует очнуться). Сыщик! И в безумном состоянии. Вот так, по нашей слабости, с испугу и погубишь чужую душу. Какой ужасный человек! Коршуном налетел. (Отдышалась, мысленно сотворила молитву, перекрестилась, села на свое место. Смотрит в ту сторону, куда убежал Рыбаков.) Нагнал… ведет сюда… Подальше от греха… Спаси, господи, и помилуй! (Уходит с коляской.)
Появляются Маша и Рыбаков. Идут порознь.
Рыбаков. Я виноват, но вы хоть внимание на меня обратите, я с ног валюсь. Я тут одну старушку насмерть перепугал!
Маша. Довольно, Рыбаков, я знаю все ваши манеры, этот стиль Циклопа[29] может надоесть. (Садится.)
Рыбаков. Циклоп… Пускай я Циклоп. А вы кто?
Маша. Вот уж не знаю, кто я в вашем представлении. Я много думала об этом. С того дня, как у нас в доме узнали о вас, я утратила равновесие в жизни, потеряла силы. Все равно, поймете вы или нет, но я должна вам сказать, что у меня надежда сменяется отчаянием, я ждала вашей помощи, этой ночью не сомкнула глаз, а вам все равно! Великое дело — свидание с барышней! Да и барышня, кажется, раскисла: сама зовет на свидание. За эти пятнадцать минут я этот памятник возненавидела. Именно мне в насмешку его и поставили.
Рыбаков. Маша, вы не даете мне слова сказать.
Маша. Я вам говорю, а вы ничего не понимаете.
Рыбаков. Если я дуб, то нечего со мной и толковать.
Маша. Как вы могли не прийти в такой день?!
Рыбаков. Как же я не пришел, когда я пришел!
Маша. Поймите, что это не простое свидание. Там, у нас дома, отец, и вы должны к нему явиться, представиться, говорить с ним. Вы не знаете, что это значит. Он страшный человек, он может вас выгнать — и тогда конец.
Рыбаков. А я не уйду.
Маша. То есть как?
Рыбаков. Не уйду и все.
Маша. Вот тебе и раз! С вами действительно рассыпаются все ужасы. Вам все легко, радостно. Вас ничто не тянет назад. Я же не все рассказала вам про моего отца. Он назло всем торгует спичками! Инженер Забелин ходит по Москве и продает спички!
Рыбаков. Чудак!
Маша. А мне он дорог, он мой отец, я его люблю. И если бы вы знали его, как я, то и вы полюбили бы.
Рыбаков. В чем же дело? Давайте его вместе любить и приводить в христианскую веру.
Маша. В том-то и горе, что на него страшно трудно влиять. Да что я говорю — влиять?! Он может высмеять вас зло, оскорбительно, и вообще я не знаю, что будет. Я думала, раз вы не пришли — значит, судьба.
Рыбаков. Я третий день на ногах. Я часовщика искал.
Маша. Так. Нашли причину! Лучше уж придумали бы что-нибудь другое. У вас была одна забота — починить часы!
Рыбаков. Совершенно верно, одна.
Маша. Благодарю.
Рыбаков. Будет вам, Маша, сердиться на меня. Я сюда рвался через дикие препятствия. Сажусь в трамвай — остановка. Почему? Току нет. Прыгаю на грузовик — в Котлы[30] едут. Сажусь на пролетку, квартал проезжаю — свисток. Что такое? Извозчик без номера. В Трамоте не зарегистрирован.
Маша. Что вы говорите? «Трамот», «пролетка»…
Рыбаков. Трамот — это транспортный отдел, пролетка — транспорт. Поймите, Маша, что мне поручено найти часового мастера, чтобы пустить в ход кремлевские куранты…
Маша. Рыбаков, вы чудак. Неужели вы воображаете, что все люди должны знать об этом. Я же ничего не знаю!
Рыбаков. Ничего не знаете, а обиделись. За что же тут обижаться?
Маша. Ну хорошо, а мастера вы нашли?
Рыбаков. Нашел. Но если б вы знали, чего мне это стоило. Кому ни скажешь, какие часы требуют ремонта, — все пугаются… Один древний, неслыханной древности часовщик в колпаке сел на пол, накрыл голову руками и сказал: «Стреляйте, но я не пойду!» От Марьиной рощи до Пресни я прощупал старую Москву и наконец нашел такого часовщика, что сам прихожу в недоумение. Он сегодня будет в Кремле, но боюсь, волнуюсь…
Маша. Почему?
Рыбаков. Я скрыл от него, какие часы требуют ремонта. Он думает, это вот, а это во… а там — башня, стопудовые гири… цепи… Если бы вы знали, Маша, под каким впечатлением я хожу! Случайно ночью, когда Москва спит, я встретил Ильича. Я не могу постигнуть, откуда берутся у него такие мысли. Я хожу какой-то удивительный самому себе, будто и я куда-то далеко вперед залетел, где еще никто не бывал. И мне неловко. Это же ничуть не я, а Ленин. Теперь я знаю на всю жизнь, что есть люди, которым ничего не далеко, ничего не страшно, ничего неудивительно.
Маша. Саша! Милый… с вами очень легко. Почему, не знаю, но вся моя драма окончательно расплылась. Что же вы, помните, сегодня суббота? Вас ждут у нас. Придете?
Рыбаков. Обязательно.
Маша. А если на вас отец накинется, найдетесь?
Рыбаков. Найдусь!
Маша. Я накинулась, вы не сразу нашлись?
Рыбаков. С вами… с вами я ручной.
Маша. Так ли?
Рыбаков. Люблю я вас. Я вам по ночам письма пишу, а утром рву их на части!
Маша. А вы их не рвите. Вы бы их посылали по адресу.
Рыбаков. Слов не хватает. Я думаю о любви, чувствую, что истинно люблю вас… Понимаете, истинно, без единой посторонней мысли… А выразить это все настоящими словами не могу. Слов не хватает…
Маша. Вот вы и выразили. Я верю — и достаточно. Сегодня я почему-то особенно вам верю. Но пора домой.
Рыбаков. Маша, позвольте проводить вас?
Маша. Я бы рада, да боюсь, что нас встретит отец.
Рыбаков. Что у вас за отец такой? Неужели это такая неприступная твердыня?
Маша. Подождите, сами увидите. Ну, будь что будет! Не хочу думать. Берите меня под руку.
Рыбаков. Мерси.
Маша (хохочет). Рыбаков, не надо. Будьте таким, как есть, без «мерси».
Рыбаков. Хорошо. С удовольствием. Буду всегда таким, как есть. Без «мерси».
Картина втораяВ доме Забелиных. Рабочий кабинет Антона Ивановича, где давно уже никто не работает. Вечер. В кабинете сидят Забелина и ее гости: дама с вязаньем и ее муж — оптимист, дама испуганная и ее муж — скептик.
Забелина (продолжая разговор). Антон Иванович делается все более и более невозможным. На днях я видела, как он бранился с каким-то монахом, а вчера, стыдно сказать, подрался с одним знакомым господином.
Скептик. В доме подрался или публично?
Забелина. У Малого театра в семь часов вечера.
Скептик. И кто кого?
Забелина. Антон Иванович одолел, конечно. Но если подумать, на какой почве вышел поединок… Господин этот был в подчинении у Антона Ивановича, а теперь, проходя в театр, позволил себе неприличную выходку. Он потрепал по плечу Антона Ивановича и допустил по отношению к нему покровительственный тон.
Дама испуганная. А господин этот не большевик?
Забелина. Не большевик, но настроен современно.
Дама испуганная. Антон Иванович рискует быть посаженным в Чека.
Скептик. А кто теперь не сидел? Все сидели!
Дама испуганная. Но ты же не сидел?
Скептик. Не сидел, так буду.
Дама испуганная. Замолчи, ради бога! Хоть здесь перестань пугать меня.
Забелина. А я, глядя на Антона Ивановича, держу узелок с бельем. Я начинаю верить, что его посадят.