Вот, Антон Иванович, машинистка, о которой я вам говорил.
Забелин (машинистке). Вы прикомандированы к нам работать… Душевно рад. Забелин. И вы не удивляйтесь, если мы сейчас экстренно начнем работать. Усаживайтесь. (Ходит, думает вслух.) Идея… идея… Нет, мы начнем так-с. Электрификация России является величайшей идеей современности на долгие времена… (Машинистке). Можно?
Машинистка. Все готово.
Забелин. Я, обыкновенно, диктую и хожу при этом. Итак, пожалуйста, начнем. «Председателю Совета Народных Комиссаров…».
Картина втораяСлужебный кабинет Ленина в Кремле. В кабинете находятся английский писатель и секретарь. Они сидят друг против друга.
Англичанин. Разрешите посмотреть иллюстрации в этом журнале?
Секретарь. Пожалуйста.
Входит Ленин.
Ленин. Я заставил вас ждать? (Протягивает руку.) Ульянов-Ленин. Милости прошу!
Английский писатель ритуально раскланивается. Ленин приглашает его садиться. Сели. Секретарь уходит.
Слушаю вас.
Англичанин. Я, конечно, не верю рассказам, что вы масон[35].
Ленин. А в Лондоне еще водятся масоны? Боже мой, какая дичь!
Англичанин (не теряя достоинства). Но мне кажется, что вы плохо знаете русскую жизнь. К вам очень трудно проникнуть. Здесь так много часовых. Как же вы можете иметь связь с вашим народом?
Ленин. Связь с народом от часовых не зависит.
Англичанин. Я собираюсь написать обширную книгу против Маркса.
Ленин (улыбнулся). Это интересно.
Англичанин. Он мне надоел.
Ленин. Кто?
Англичанин. Я сказал кто. Я сказал, Маркс.
Ленин. Ну что ж, валяйте!
Англичанин. Что это такое — валяйте?
Ленин. Действуйте… работайте!
Англичанин. Я не понимаю, как вы, мистер Ленин, можете делить мир на бедных и богатых. Это примитивно, грубо. Среди богатых есть честные люди, как и среди бедных. Вот эти честные люди из богатых и бедных должны объединиться и построить разумный социализм. Я вижу по вашим глазам, что вы не верите в эту идею.
Ленин. Ни на грош не верю.
Англичанин. Я готов спорить.
Ленин. Я слишком ценю ваше время, чтобы спорить о таких вещах.
Англичанин. О-о… Это же фанатизм — верить только в одну идею большевистского социализма!
Ленин. Ваше правительство истратило много денег, чтобы пушками доказать несостоятельность наших идей.
Англичанин. Я был одним из тех, кто протестовал.
Ленин. Да-да, я знаю, вы один из тех честных, и не помогло!
Англичанин. Не помогло.
Ленин. А почему же не помогло?
Англичанин. Потому что у них власть.
Ленин. У них банки, у них пушки… А у вас честность. Что такое ваша честность по сравнению с плохой пушкой? Только вы соберетесь начать свой разумный социализм, а они поставят одну самую плохую пушку, и бац по вашим милым социалистам! Послушайте, это ведь вещь вполне возможная… Что же тогда вам делать? Отстреливаться? Но ведь это же большевизм. Бежать? А как же социализм?
Англичанин. Мистер Ленин, это обычная красная пропаганда.
Ленин. Но я же самый настоящий красный!
Англичанин. Мистер Ленин, я удивлен…
В это мгновение доносится звук курантов — две-три ноты из «Интернационала».
Ленин (прислушиваясь). Чем?
Англичанин. Вы находите в себе юмор, а между тем всякому беспристрастному наблюдателю, явившемуся с Запада, легко заметить, что вы на краю гибели.
Ленин (серьезно). Пожалуйста, расскажите, что вы у нас заметили?
Англичанин. Я заметил, что люди в России очень плохо побриты.
Ленин. Да, побриты они неважно.
Англичанин. К тому же они все страшно оборванны… Может быть, вам эта тема неприятна?
Ленин. Пожалуйста, продолжайте. Мне очень интересно, что вы у нас увидели!
Англичанин. Все люди ходят с какими-то свертками. Я сначала не мог понять, в чем дело. А потом мне рассказали… Это их пища, паек… Они из своих учреждений несут домой в газетах вареную кашу. У вас никто не гуляет по улицам. Все куда-то бегут. У Максима Горького всего один костюм.
Ленин. Неужели? Он вам говорил?
Англичанин. Мне сказали его близкие.
Ленин (как бы про себя, задумчиво). Всем трудно. Горькому тоже трудно. (Вдруг, прищурившись.) А сколько у вас костюмов?
Англичанин. Я не помню… как у всякого порядочного человека… десять… двенадцать…
Ленин. У вас двенадцать, а у Горького один… Видите, какая разница! Но продолжайте, пожалуйста!
Англичанин. Когда я простудился, то в аптеке не нашлось никаких лекарств.
Ленин (горько). Вот это ужасно… я знаю, это ужасно!
Англичанин. Я ел хлеб, который не годен для пищи, но я слыхал, что где-то в районе реки Волги русские едят друг друга. Правда ли это?
Ленин. Правда.
Англичанин (патетически). Человеческие силы не в состоянии остановить эту катастрофу! В России в скором времени никого не останется, кроме деревенских мужиков. Железные дороги заржавеют, так как ваши города перестанут существовать. Я вижу Россию во мгле, в страшной мгле ее конца… катастрофы, гибели…
Ленин (просто, задумчиво). Наверно, мы производим жуткое впечатление… «Во мгле»… Наверно, и мгла есть. Нет-нет, я не спорю, наверно, все это так и кажется.
Англичанин. Я слышал, что вы предлагаете план электрификации России.
Ленин (вдруг, удивленно). Как — слыхали?
Англичанин. Я имел беседу с одним господином, который…
Ленин. Я знаю, с кем вы имели беседу. Что же говорит этот господин?
Англичанин. Он остроумный человек, он шутит, он говорит — не «электрификация», а «электрофикция».
Ленин. Да, он остроумный господин.
Англичанин. Вы мечтатель, мистер Ленин. Перед вами огромная, плоская, замерзающая страна, скорее с азиатским, чем с европейским населением, страна, испускающая смертельный крик… а вы мечтаете дать ей электричество. Вы странный мечтатель, мистер Ленин!
Ленин. Приезжайте к нам через десять лет.
Англичанин. Но будете ли вы через десять лет?
Ленин (весело). Будем. Не верите? Приезжайте и увидите, что будем. Я мечтатель. Мне кажется, что вообще мы — навеки.
Англичанин. Если вы так верите, то у вас есть тайны, которых мы не знаем.
Ленин. О, напротив, мы очень откровенны… слишком откровенны!
Англичанин. Если так, то скажите, почему вы верите и мечтаете?
Ленин. Так вы же рассердитесь. Вы скажете, что это обычная красная пропаганда. Я верю в рабочий класс, вы — нет. Я верю в русский народ, вас он ужасает. Вы верите в честность капиталистов, а я — нет. Вы придумали чистенький, милый, рождественский социализм, а я стою за диктатуру пролетариата. «Диктатура» слово жестокое, тяжелое, кровавое, мучительное. Таких слов на ветер не бросают, но иначе нельзя мечтать об электрификации, социализме, коммунизме… История покажет, кто из нас прав.
Англичанин. Ваша вера может потрясти… или свести с ума! Это невозможно понять! Перед вами бездна несчастий, ужасов, а вы над пропастью говорите об электрификации… Я отказываюсь понимать!
Снова бьют куранты — опять две-три ноты «Интернационала».
Ленин. Приезжайте к нам через десять лет…
Англичанин. Нет, вы что-то скрываете. Вы знаете что-то, чего не знают у нас на Западе, но не говорите!
Ленин. Даю вам честное слово, что мы все и до конца говорим открыто.
Англичанин. Вы утомлены. Я это заметил, когда вы вошли… До свидания, мистер Ленин! Благодарю вас за беседу. Может быть, вы и правы, а я неправ. Будущее покажет. До свидания!
Ленин. До свидания! А все-таки вы к нам через десять лет приезжайте.
Английский писатель уходит.
(Задумался и вдруг засмеялся.) Какой мещанин?! А?! Какой безнадежный филистер!
Входит секретарь.
Инженер Забелин ждет?
Инженер Забелин ждет?
Секретарь. Да, Владимир Ильич.
Ленин. Просите.
Секретарь уходит. Входит Забелин.
Забелин. Здравствуйте, Владимир Ильич.
Ленин. Здравствуйте Антон Иванович. Как здоровье, настроение?
Забелин. Благодарю. Настроение у меня… прогрессирует.
Ленин. Чудесно, если прогрессирует… Но, между прочим, вам доводилось в жизни встречать мещан?
Забелин. Мещан?.. Каких?
Ленин. Обыкновенных, настоящих, тех самых, которых так живо изображает писатель Максим Горький…
Забелин. Возможно… да….. встречал…
Ленин. Вот видите… Мы все уверены, что мещанин — существо ископаемое. Живет в Коломне, за кисейными занавесками и носит серебряную цепочку на жилетке. Это величайшее заблуждение. Мещанин — мировая категория. Я сейчас видел образцового мещанина в лице всемирно известного писателя. И он как две капли воды похож на наших российских мещан, коих имеется великое множество во всех слоях нашего общества.
Забелин. Да, они имеются во всех слоях, но я не хотел бы оказаться в числе оных. И цепочки не ношу.
Ленин. Не носите?
Забелин. И был бы убит… если б я был похож на них.
Ленин. О нет, нет… У каждого из нас есть свои недостатки, но вы — не то. Садитесь. Где же ваш доклад?.. Я его читал с карандашом в руках. Сложнейший труд. Долго работали?
Забелин. Срок был малый. Но я медленно работать не умею, если уже взялся за работу.
Ленин. Это сказывается.
Забелин. Как сказывается?.. Простите… отрицательно?
Ленин. Отчего же непременно отрицательно?
Забелин. Видите ли, Владимир Ильич, для меня это как экзамен… на старости лет.
Ленин. Если уж экзамен, то будем считать, что вы его сдали на пятерку. Превосходный труд… великолепный, и горячо изложено.
Забелин. Я счастлив, я благодарен… Это же мое призвание, которое я, стало быть, вновь обрел. И вообще каждый ученый-энергетик, если только он любит Россию, должен признать, что со времен Петра Первого ничьим умом не владели столь смелые, столь величественные идеи. И все же могу ли я задать вам один очень важный вопрос?
Ленин. Спрашивайте, спрашивайте… Вы начинающий и в этом смысле молодой работник.
Забелин. Я и мои коллеги, которые честно идут к нам работать, не сомневаются в победном будущем электрификации… но у нас есть все же «но».
Ленин. Какое?.. Очень любопытно.
Забелин. Буду краток — не рано ли?
Ленин. Не рано ли приступать к электрификации? Я понял вас.
Забелин. Откровенно говоря, этот вопрос меня ужасно мучает.
Ленин. И меня ужасно мучает. Но я безумно мучаюсь оттого, что дело у нас ползет архимедленно. Это громадный, коренной вопрос нашего развития. Сегодня мы отстали от цивилизованного мира, мало сказать, на триста лет. И все мы от мала до велика находимся во власти этой чудовищной отсталости. Как только возникает какая-нибудь смелая мысль, тут-то и начинается брожение умов. Не рано ли? Нет, батенька, не рано. Если бы мы пришли к власти в девятьсот пятом году, то сразу же приступили бы к электрификации. Вообразите, где была бы теперь Советская Россия?
Забелин. Да, конечно, я понимаю. Я начинаю входить в политику.
Ленин. А что такое политика? Это ведь концентрированное выражение экономики. А наша с вами экономика такова, что потребуются гигантские усилия, жертвы целых поколений, чтобы совершить неслыханный переворот во всех областях жизни. А между прочим, вас не обижает, Антон Иванович, что вам дали в помощники матроса Рыбакова? Знаменитый инженер, профессор, и нате вам — матрос-комиссар?
Забелин. Представьте себе, Владимир Ильич, — нисколько. Дельный малый… Он мне с первого раза понравился.
Ленин. Очень рад.
Забелин. Я понимаю ваш вопрос, но, конечно, мне больше подходил бы какой-нибудь теоретик-марксист.
Ленин. А зачем вам теоретик?.. Зачем?..
Забелин. Вы так весело говорите, что я могу принять ваши вопросы за шутку.
Ленин. Я не шучу. Зачем вам теоретик?
Забелин. Я, как теперь говорится, буржуазный спец. Меня, по всей вероятности, надо школить, а?
Ленин. Но мы пригласили вас не для того, чтобы вы проходили курсы марксизма. Нам надо, чтобы вы работали, и работали во все тяжкие, и это будет лучший марксизм как для вас, так и для нас. Саша Рыбаков — теоретик неважный, а исполнитель блистательный. И я направил его к вам с тем, чтобы он осуществлял при вас диктатуру пролетариата. Ибо без диктатуры пролетариата мы никакой электрификации не осуществим и вся ваша работа пропадет даром. Возьмите ваш доклад, ознакомьтесь с пометками и готовьтесь к заседанию Совета Труда и Обороны. До свидания, товарищ Забелин.
Забелин. До свидания, Владимир Ильич.
Входят секретарь, Дзержинский, Рыбаков и часовщик.
Ленин. Минуточку… Минуточку!.. Это очень важно… очень радостно…
Секретарь. Товарищ Ленин, вы приказали пригласить часового мастера в тот момент, когда кремлевские куранты…
Часовщик. Тсс… умоляю.
Дзержинский. Извините, Владимир Ильич, за это стремительное вторжение, но… волнующая штука… часы…
Часовщик (Дзержинскому). Прошу вас… осталась одна секунда.
Ленин. Часы пустили?.. Саша…
Рыбаков. Будто бы… Сейчас… сейчас…
Начинается бой часов.
Забелин. Что это? Часы на Кремле?.. Ну да, они.
Дзержинский. А вы, наверное, ругали нас… что вот-де у большевиков и часы на Кремле замолчали?
Забелин. Было.
Дзержинский. Крепко ругали?
Забелин. По-всякому.
Ленин. Слышите… а? Играют… Это великое дело. Когда сбудется все, о чем мы теперь лишь мечтаем, из-за чего спорим, мучаемся, они будут отсчитывать новое время, и то время будет свидетелем новых планов электрификации, новых мечтаний, новых дерзаний.
Занавес
Третья, Патетическая
Пьеса в четырех действиях, тринадцати сценахДействующие лица
Владимир Ильич Ленин
Мария Ильинична Ульянова — его сестра
Федор Дятлов — рабочий, в настоящее время чекист
Ипполит Сестрорецкий — инженер-коммунист
Ирина Александровна — врач, сестра Ипполита
Валерик — их брат
Гвоздилин — капиталист-заводчик
Настя — его дочь
Кумакин Лавруха — художник
Клава — его жена
Проня
Кузьмич
Сухожилов — мастер
Рабочий в картузе набок
Замкнутый рабочий
Рабочий с бородкой
Абдула дворник
Господин с толстой тростью
Господин с животом
Господин в лаковых башмаках с замшей
Докладывающий
Рабочие, девочка
Действие с первой по одиннадцатую сцену происходит весной — осенью 1922 года, двенадцатой и тринадцатой сцен — в январе 1924 года.
Действие первое
Сцена перваяДвор при старинном московском особняке. Большая цветочная клумба. Летние сумерки. Настя, Клава.
Настя. Ох, и бесновались мы вчера… Даже сейчас угар в душе. Вот что значит нэп, Клавочка, новая экономическая политика Советской власти. Петь охота. (Поет под гитару.)
Клава. Романс… (вздохнула — зависть) модный.
Настя. Живу по моде и пою по моде, и не выношу, Клавочка, анахронизмов.
Клава. Это что ж такое… ано… рхо… изм? И не выговоришь.
Настя. Вчерашние моды и вчерашние взгляды, ласточка. Возьмем для иллюстрации сестру нашего прославленного инженера Ипполита, Ирину Александровну… Анахронизм.