— …однако ей под силу предоставить вам альтернативный исход.
Повисло молчание.
— Что это значит? — спросил наконец папа.
— До тех пор, пока вам не имплантируют узлы и не проведут полную активацию, ничего сказать наверняка не могу, но полагаю, что вы, скорее всего, будете помнить похищение сына…
Мама недовольно хмыкнула.
— …но закончится все гораздо благополучнее. Его найдут живым, возможно, он как-то пострадает и ему потребуется лечение и реабилитация — так вам внушит Лета, когда вы привыкнете к новому Оуэну, — однако он выживет. Программа создаст его из ваших воспоминаний, он будет расти, развиваться, взаимодействовать с вами, как делал бы ваш настоящий сын. То есть, по сути, он воскреснет. И разницы вы не заметите.
Мама открыла рот, но голос внезапно сел, и ей пришлось откашляться.
— А я смогу до него дотронуться? — спросила она хрипло. — Ощутить его запах? — Она зажала рот рукой, не в силах договорить.
— Да. Сможете. Коннект — это не игра в мир. Это и есть настоящий мир, помещенный в безопасное место. Ваша работа, дом, семья — все будет прежним, друзья останутся с вами — по крайней мере, те, кто тоже подключится, но скоро подключатся все. Он неотличим от настоящего, потому что он абсолютно настоящий.
— А как мы будем общаться с теми, кто не подключился? — поинтересовался отец.
Мама снова хмыкнула, словно глупее вопроса в жизни не слышала.
Женщина из агентства и бровью не повела:
— В этом и заключается основная хитрость. Мы поменяли миры местами. Когда вы там, то виртуальным представляется здешний мир, и вы взаимодействуете с ним соответствующим образом. Шлете такие же электронные письма и прочее. А если кто-то попытается открыть вам глаза, то Лета раз за разом будет погружать вас обратно в забвение. Но имейте в виду, — посерьезнела она, — мы действительно близимся к краю пропасти. Очень скоро такие вопросы утратят смысл, потому что настоящего мира попросту не останется и взаимодействовать будет не с чем. Мы все будем в другом, лучшем мире, который еще не окончательно истощился.
— Я не хочу жить здесь, — высказалась мама. — В смысле, в этом городе. В этой дурацкой стране. Можете как-то посодействовать?
— Опять же, нам не под силу устроить вам новую жизнь с нуля, поскольку не от чего будет отталкиваться, но переезжать там можно так же спокойно, как и здесь. Если захотите уехать, уедете.
— Я хочу уехать. — Мама обвела взглядом гостиную. — И я уеду.
— В практическом отношении все просто, — перешла к делу женщина. — Мы имплантируем узлы, активируем память, потом укладываем вас в спальные капсулы. Нынешнее помещение почти переполнено, но мы постоянно расширяемся. Если понадобится, можно без труда установить капсулу хоть здесь, в вашем собственном доме, и уложить вас, когда придет время.
— Так просто? — удивился папа.
— Недели хватит, — заверила женщина. — Вы снова увидите сына, и вся боль пройдет.
Мама с отцом помолчали секунду, потом посмотрели друг на друга. Отец взял маму за руку. Она сперва хотела выдернуть, но отец держал крепко, и мама сдалась.
— Он будет не настоящим, — прошептал отец. — Всего лишь программа.
— Вы не почувствуете разницы, — напомнила женщина из агентства. — Никогда и ни за что.
— Я не могу, Тед, — сказала мама. — Не могу жить в мире, где его нет. — Она повернулась к женщине: — Когда можно приступить?
Женщина улыбнулась:
— Прямо сейчас. Я принесла бумаги. Вы удивитесь, как быстро мы все провернем. — Она вытащила из портфеля три пухлые папки. — Это вам, миссис Уэринг. Мистер Уэринг. И юному Сету.
Родители обернулись, только сейчас осознав, что он все это время сидел рядом.
— Видимо, женщина из агентства угадала, — подытоживает Сет. — В какой-то момент мир покатился под откос быстрее, чем ожидалось. И меня просто не успели перевезти из дома в тюрьму. — Он смотрит на Реджину: — И тебя тоже. И никакой Водитель ни за тобой, ни за мной присматривать не приехал. Наверное, они так и не отладили систему до конца. Пришлось сохранять имеющееся и надеяться на лучшее, поскольку мир оказался на краю. — Сет выдыхает. — А потом рухнул.
— Но… — с сомнением тянет Томаш. — Нельзя же взять и заменить целого человека. Твоего брата, например…
— Да, — с жаром подхватывает Реджина. — Почему мама вышла замуж за этого урода отчима, если можно было вернуть папу?
— Не знаю. К каждой разгадке прилагается сотня новых, как ты сказала, белых пятен. — Он поворачивается к могиле. — Но мне кажется, было примерно так. Сначала просто забава — ныряешь в виртуал и выныриваешь. Потом люди начали задерживаться, убегать из реала, и власти разных стран подумали: ага, нам это на руку. Людей начали туда заманивать, потому что, ну как же, и средства экономятся, и ресурсы, и, может, в качестве бонуса мы вам сотворим что-нибудь, чего вы здесь лишились. А потом, наверное, все слишком быстро полетело кувырком. И людям пришлось остаться в виртуале, как и говорила эта тетка, потому что настоящий мир стал нежилым.
— И теперь все здесь, — заканчивает Томаш. — Даже те, кто писал программы, воскресившие твоего брата. И некому починить этот мир. Некому его улучшить.
— Да. Оуэн так и не поправился.
— Так ведь разницы-то никто из них не видит, — с неостывшей злостью выпаливает Реджина.
— Не уверен, — возражает Сет. — Думаю, они чувствуют, где-то в глубине души. Чувствуют какую-то неправильность, но гонят бесполезные сомнения прочь. У тебя вот никогда не возникало ощущение, будто должно быть что-то еще? Где-то рядом, рукой подать, только дотянись?
— Постоянно, — тихо произносит Томаш. — Каждую секунду.
— У всех возникало, — подтверждает Реджина. — Особенно в нашем-то возрасте.
— Родители наверняка знали. На каком-то уровне. Что Оуэн не настоящий, хоть и кажется настоящим. Неужели можно совсем забыть такой ужасный выбор? Поэтому они так со мной обращались. Я был напоминанием. Грузом на душе. — Голос Сета срывается. — А я думал, они не могут простить меня за то, что Оуэна похитили на моих глазах.
— Вот почему ты говорил, что в этом есть твоя вина, — осознает Томаш.
Сет кладет руку на могилу Оуэна:
— Я почти никому не говорил. Разве что полицейской, а она сказала родителям, но больше никому. — Он смотрит на солнце и думает о Гудмунде. — Даже когда мог бы.
— Какая теперь разница? — вставляет Реджина. — Все равно твоя правда уже не правда.
Сет смотрит на нее в изумлении:
— Как это «какая разница»? Это же все меняет!
Реджина моргает недоуменно:
— Все уже изменилось, дальше некуда.
— Нет. Нет, ты не понимаешь, — качает головой Сет.
— Так объясни, — просит Томаш. — В конце концов, ты видел мое самое страшное воспоминание, мистер Сет.
— Не могу.
— Не хочешь, — поправляет Реджина.
— Да? — Сет начинает закипать. — Как, говоришь, ты погибла? Случайно свалилась с лестницы?
— Это другое…
— Почему? Я вот только что выяснил, что убил собственного брата!
Из зарослей травы, хлопая крыльями, взлетает напуганная возгласом стайка голубей. Сет, Реджина и Томаш провожают ее взглядом, пока она не исчезает в глубине кладбища, растворяясь в тени разросшихся деревьев.
И тогда Сет начинает рассказывать.
61
Он держал Оуэна за руку. Мама велела не двигаться с места, и они послушно уселись на пол рядом с обеденным столом, когда устали стоять.
И тут раздался стук. Не во входную дверь, а в кухонное окно, с заднего двора, из сада, который выходил только на череду заборов за заборами.
В окно заглядывал человек в синей рубахе со странным воротником.
— Привет, парни. — Оконное стекло заглушало голос. — Поможете мне?
— Сет? — встревожился Оуэн.
— Уходите! — велел человеку Сет, пытаясь казаться храбрее, чем есть. Но ему было восемь, и кто этих взрослых разберет, поэтому он добавил: — Что вам нужно?
— Мне нужно войти. Мне плохо. Мне нужна помощь.
— Уходи! — крикнул Оуэн, повторяя за Сетом.
— Не уйду. Даже не надейтесь, парни. Я никогда не уйду.
— Я боюсь… — прошептал Оуэн, крепче цепляясь за Сета. — Где мама?
Сета вдруг осенило.
— Вам не поздоровится! — крикнул он человеку. — Мама вас схватит! Она тут. Наверху. Сейчас я ее приведу!
— Ушла твоя мама, — невозмутимо возразил человек. — Я видел. Думал, сейчас вернется, потому что кто же оставит таких козявок одних, даже на пару минут, но нет, похоже, и впрямь умотала. Так что повторяю, парни, откройте дверь и впустите меня. Мне нужна помощь.
— Если бы вам правда нужна была помощь, — сказал Сет, — вы бы попросили маму, пока она не ушла.
Человек помолчал, словно признавая промах.
Человек помолчал, словно признавая промах.
— Мне не от нее нужна помощь. А от вас.
— Нет… — почти в панике прошептал Оуэн. — Не надо, Сет.
— Я не буду, — заверил Сет. — Ни за что.
Лицо человека наполовину тонуло в тени, и у Сета мелькнула мысль, что он же, получается, совсем коротышка, если в окне видно только течи и голову. Папе, чтобы заглянуть в окно, приходилось наклоняться.
— Я не хочу повторять дважды, — с нажимом произнес человек.
— Придется подождать, пока придет мама, — сказал Сет.
— Как бы вам попонятнее растолковать? — Голос у человека был спокойный, без злости. — Если вы меня впустите… Если вы меня впустите, я не стану вас убивать.
И он улыбнулся.
Крошечные пальцы Оуэна впились Сету в ладонь.
— Как тебя зовут, парень? — спросил человек, склонив голову набок.
— Сет, — ответил Сет, не успев сообразить, что можно было промолчать.
— Так вот, Сет, я могу высадить вашу дверь. Мне и похуже доводилось вещи творить, поверь. Высадить, войти и убить вас, но я этого не делаю, а прошу впустить меня по-хорошему. Если бы я хотел вас обидеть, стал бы я просить? Спрашивать разрешения?
Сет промолчал, только сглотнул нервно.
— Поэтому повторяю, Сет. Пожалуйста, впусти меня. Если впустишь, обещаю тебя не убивать. Честно. — Человек приложил ладони к стеклу. — Но если мне придется просить трижды, я войду сам и убью вас обоих. Мне бы не хотелось, но раз таков твой выбор…
— Сет… — прошептал Оуэн, весь съежившись от ужаса.
— Не бойся, — шепнул ему Сет, не потому что у него появился план, а потому что так всегда говорила мама. — Не бойся.
— Считаю до трех, — сказал человек. — Раз.
— Нет, Сет, — прошелестел Оуэн.
— Обещаете не убивать нас? — спросил Сет.
— Зуб даю, — заверил человек. — Два.
— Сет, мама велела не…
— Он обещает нас не убивать.
Сет поднялся.
— Не надо…
— Сейчас будет «три», Сет, — предупредил человек.
Сет не знал, как быть. Опасность сочилась отовсюду, ею пропитался сухой, застоявшийся воздух дома, которому раньше не страшны были никакие беды. Опасность плясала вокруг человека, словно пламя.
Но Сет не понимал, в чем именно опасность. Что опаснее — если он сделает, как его просят, или наоборот? Высадить дверь этот человек сможет запросто — взрослым такое раз плюнуть, — так что, может быть, если послушаться, может быть, он…
— Три, — сказал человек.
Сет метнулся к черному ходу и задергал ручку, чуть наваливаясь, чтобы замок открылся.
Потом отошел. Человек шагнул от окна к двери. Рубашка со странным воротом оказалась на самом деле верхом комбинезона. Человек поглаживал подбородок, и Сет заметил шрамы на костяшках пальцев, странные белые отметины, словно от ожогов.
— Ну, спасибо тебе, Сет. Большое тебе спасибо.
— Сет? — позвал Оуэн, выглядывая из-за двери в гостиную.
— Вы сказали, что не убьете нас, если я вас впущу, — напомнил Сет.
— Сказал.
— У нас есть бинты, если вы ранены.
— А… нет, я не ранен. Мне не поэтому плохо. Это скорее дилемма, чем рана. — Человек улыбнулся. Нехорошей улыбкой. — Я возьму одного из вас с собой прогуляться. — Он наклонился, уперев руки в колени, и посмотрел Сету в глаза. — Мне все равно кого. Правда, все равно. Но только одного. Не обоих, не никого. — Он показал один палец. — Одного.
— Мы никуда не пойдем, — заявил Сет. — Мама сейчас вернется…
— Один из вас отправится со мной, — перебил его человек. — И точка.
Он перешагнул порог и зашел в кухню. Сет попятился к плите, не отрывая взгляда от человека. Оуэн по-прежнему стоял вцепившись в дверной косяк, весь съежившийся, белый от страха, и круглыми глазами смотрел на чужого человека посреди родной кухни.
— Вот что я придумал, Сет. — Человека словно осенила гениальная идея. — Я предоставлю тебе выбор. Ты сам выберешь, кто из вас пойдет со мной.
62
— Ой, мистер Сет, — бледнеет Томаш. — Ужас!
— Я подумал, — говорит Сет, не глядя им в глаза, — что я быстрее Оуэна смогу поднять тревогу. И лучше сумею объяснить, что случилось, чтобы они схватили этого типа как можно скорее. Оуэну было всего четыре. Он еще не очень хорошо разговаривал, и я подумал… — Сет поворачивается к могиле. — Не знаю, на самом деле, что я подумал. Вообще не знаю, правда это или версия, которую я сам себе сочинил.
— Но это же невозможно! — взмахивает руками Томаш. — Ты был маленький. Совсем маленький. Как ты мог сделать выбор?
— Достаточно большой, чтобы отдавать себе отчет. И честно говоря… — Сет сглатывает. — Честно говоря, я боялся. Боялся того, что будет, если пойду я, и я сказал…
Он умолкает.
Томаш подается к нему:
— А если этот тип сейчас тебя спросит?
— Что?
— Если этот человек сейчас придет к тебе на кухню и снова задаст свой вопрос. Скажет: или ты, или твой брат, выбирай. Что ты ответишь?
Сет в замешательстве трясет головой:
— К чему ты?..
— Тебя спрашивают сейчас, — настаивает Томаш. — Вот прямо сию секунду, кого взять, тебя или брата. Что ты ответишь?
Сет сдвигает брови:
— Это не одно и…
— Что ты ответишь?
— Чтобы взял меня, конечно!
Томаш удовлетворенно отступает:
— Именно. Потому что теперь ты взрослый. Это взрослый поступок. А тогда ты был маленький.
— Ты тоже был маленький, в том контейнере с мамой. Но ты пытался ее защитить. Я это чувствовал.
— Я был старше. Старше восьми. Я уже был не ребенок.
— Но и не взрослый. Ты и сейчас не взрослый.
Томаш пожимает плечами:
— Ну, есть же что-то посередине.
— Ты не понимаешь, — повышает голос Сет. — Я его убил. И я только сейчас это выяснил, неужели не ясно? Я-то всегда думал, его нашли живым. Покалеченным, нуждающимся в лечении, что тоже не сахар, но… А теперь… Теперь…
Он поворачивается к могиле. В груди теснит, горло сжимается, дышать нечем, словно все тело сдавливают в тисках.
— Прекрати, — сперва тихо, потом громче повторяет Реджина. — Прекрати, Сет, хватит.
Он качает головой, уши словно ватой забили.
— Ты просто жалеешь себя! — Звенящий от ярости голос прорывается сквозь вату в ушах.
Сет оглядывается на Реджину:
— Что?
— Не винишь же ты себя на самом деле.
Сет смотрит покрасневшими глазами:
— Тогда кого винить?
Брови Реджины взлетают на лоб.
— Убийцу, например, ты, чучело! Или мать, которая оставила дома двух маленьких детей, заведомо неспособных справиться с такой ситуацией.
— Она не знала…
— Какая разница, знала или нет? Ее дело — защищать вас. Ее дело — устроить так, чтобы вы не вляпались ни во что подобное. Это ее обязанность!
— Реджина! — Томаш вздрагивает от зашкаливающей громкости.
— Да, я понимаю, почему ты винишь себя, и представляю, как родители могли в тебе это ощущение вины поддерживать, но ты никогда не думал, что, может быть, дело вообще не в тебе? Может, это твоя мама прокололась? Такое случается даже с хорошими людьми. И не ты своей ошибкой вызвал подобное с собой обращение, а они сами. Может, они попросту забыли о твоем существовании, потому что слишком увязли в собственных проблемах.
— И что, это хорошо, по-твоему?
— Нет, конечно! Не волнуйся, я не собираюсь выбивать у тебя из-под ног почву для самобичевания!
— Реджина, — предупреждает Томаш, — он же только сейчас выяснил, что его брат…
— Но может, — не унимается Реджина, — ты не был для них пупом земли, Сет? Может, они на себе циклились не меньше твоего?
— Эй… — начинает Сет.
— МЫ ВСЕ ТАКИЕ! Все! Такие уж мы есть. Мы думаем о себе.
— Не всегда, — тихо возражает Томаш.
— Достаточно часто! И может, вся эта драма в духе «я сделал неправильный выбор, и родители на всю оставшуюся жизнь от меня отвернулись»… может, тебе просто удобнее так думать, потому что легче?
— Легче? Что здесь легкого?
— Потому что тогда тебе не надо стараться самому! Ты виноват, и все, путь отрезан. Оступился, и лежи отдыхай. Можно не рисковать снова становиться счастливым.
Сет вздрагивает, словно от пощечины:
— Я рискнул стать счастливым. Рискнул!
— Недостаточно, раз все-таки свел счеты с жизнью. Бедняжка Сет, убитые горем родители его не любили. Ты говорил, нам всем хочется чего-то большего! Так вот, что-то еще всегда есть. Всегда есть что-то, чего не знаешь. Может, родители тебя и вправду недостаточно любили, и это паршиво, да, но вовсе не обязательно потому, что ты такой плохой. А просто потому, что на них свалилась страшенная беда, и они элементарно с ней не справились.
Сет качает головой:
— Чего ты добиваешься?
Реджина взвывает в отчаянии: