Тогда-то он и повторил:
– Ма, я такая мразь!
– Да ты-то тут при чем! – снова переполошилась мать, подошла к нему и положила теплую ладонь на лоб. – Ты-то при чем, сынок, она каких-то дел натворила за твоей спиной, теперь вот расхлебывать всем вместе. И не хочется так говорить, а приходится. Света, она…
– Мать, я про Ольгу, – перебил Стас.
– А что Ольга?! Разве она в чем-то виновата? Ее же отпустили! Она ни в чем не виновата! – заспешила, заспешила мать.
– Вот именно! Она ни в чем не была виновата, а я ее как… – Стас зажмурился, роняя лицо в ладони. – Она не была виновата, что любила меня сильно и преданно! А я ее предал. Она не была виновата, что отпускать не хотела и таскалась к нам, и надоедала. А я ее…
– Она не таскалась, сынок, – мать погладила его по голове. – Она смириться не могла. И видеть тебя, наверное, просто видеть хотела.
– Да! Просто понял я это только пару дней назад. И еще понял, мать…
Он поднял голову и глянул жалко и виновато, ища поддержки, хотя и понимал, что в такой вот взрослой ситуации мать ему не помощник.
– Что ты еще понял, сынок?
– Что я по-прежнему люблю ее.
И видя испуг матери, начал говорить торопливо и сбивчиво, боясь, что она перебьет, не дослушает и понимания ему тогда и прощения, хотя бы от нее, никогда не дождаться.
– Пока Светка мелькала перед глазами, любила меня, обласкивала, баловала, не мешалась под ногами, как Ольга могла, ну, ты же помнишь… Как вобьет себе что-то в голову, начинает тянуть куда-то, я злюсь, но стараюсь делать все, как она хочет… А Светка то ли в самом деле была такой ненавязчивой, то ли хитрости в ней женской много больше, чем в Ольге, но она никогда не путалась у меня под ногами… Жизнь с ней меня не обременяла. Не очень, может быть, фонтанировала, но и не висела гирей на ногах… А теперь, после того, что произошло, я много думал…
– Сынок, – осторожно перебила его мать, прижимая ладонь к его губам. – Погоди, а то можешь наговорить такого…
– Я не могу больше молчать, мать! Я и так прожил последний год заведенной куклой!
– Что ты хочешь сказать? – ахнула она, отступая. – Что не ты всего этого хотел? Что женился и жил по чужой указке? Что это не было твоим решением?
– Не так! Да не так, мать! – Стас недовольно сморщился оттого, что мать, кажется, поняла все не так, как надо. – Не совсем все так, но!.. Может, и так. Может, и ведомым я был, а не ведущим. Все как-то внезапно свалилось на голову: Светкины чувства, Ольгин гнев, мое предательство, о котором я тогда не думал вовсе, считая свои действия вполне приемлемыми. А подло-то как! Как подло!!!
– А сейчас не подло грезить другой женщиной, когда твоя жена больна?! Или ты просто не выдержал испытаний? – Мать сурово поджала губы и уселась по другую сторону стола, и стол этот моментально словно баррикадой между ними сделался. – Ты принимал решение, сынок! Тебя никто к нему не подталкивал! Не Света сделала тебе предложение, а ты ей!
– Да, – согласно кивнул Стас, растерянно моргая. – И до сих пор не понимаю, почему я так поторопился.
Или его поторопили? Или он в самом деле стал великолепной игрушкой в умелых сильных руках?
– Нельзя снимать с себя вины, – мать осуждающе покачала головой. – Даже в том, что произошло со Светой, виноват в какой-то мере ты.
– То есть?! Что ты этим хочешь сказать?! – возмутился Стас. – Она вышла ночью куда-то, с кем-то встретилась, и этот кто-то едва не убил ее. В чем тут моя вина, мать?!
– В том, что к этому наверняка имелись предпосылки, которые ты старался не замечать.
– Не понял!
– Если тот, кто напал на нее, действительно с ней знаком, то, стало быть, они встречались не раз и не два за то время, что вы были женаты. Где в это время был ты? Наслаждался тем, что она не путается у тебя под ногами? Необременительностью отношений упивался? Да, Светлана не Ольга. Они совершенно разные. Ольга, она… Она занимает слишком много пространства. Но она такая, какая есть. И с этим ничего поделать нельзя! Зато… – мать глянула на него с укоризной. – Зато она была вся открыта для тебя, и ты всегда знал, о чем она думает. Так ведь?
– Да. – Это была сущая правда, спорить нечего.
– И со временем тебя это… – мать долго подыскивала нужное слово, – расхолодило, что ли. Ты перестал дорожить отношениями, потому что тебе казалось, что ничего другого уже не будет, все узнаваемо и предсказуемо и никуда не денется. Поэтому-то Светлане так ловко и удалось вбить между вами клин. Она быстрее тебя разобралась в ваших отношениях и нашла в них слабые стороны. Но…
– Но что?
– Но это ведь не значило, что отношения с Ольгой были обречены, сынок. Такое случается часто, когда кажется, что вы оба в тупике. Нужно было просто выждать и все. А подождать вам не дала Света. – Мать смотрела на него теперь как на несмышленыша. – Тут есть часть и моей вины, конечно. И я не собираюсь ее с себя снимать. Мне тогда казалось, что она больше тебе подходит; я ощущала в ней тот самый стержень, который не позволит никому ничего разрушить.
– У Ольги его не было?
– Ольга… Она очень мягка, непосредственна и доверчива. В этом ее сила и слабость. Мне казалось тогда, что тебе именно из-за этого будет с ней тяжело в будущем. И я… Я, наверное, виновата перед тобой.
– Так теперь ты на чьей стороне, мать?
– Я?! – Она удивленно округлила глаза, сняла очки и потерла покрасневшую от дужки переносицу. – Я прежде всего мать. Я не могу быть объективной. Ты знаешь, прожив долгую жизнь, всегда считала себя мудрой, но… Но судьба, кажется, много сильнее нашей мудрости. И опыт ничего не стоит. Это иллюзия, которой мы себя тешим. И всегда будет недоставать именно того пучка соломы, который надлежало подстелить, чтобы не убиться… Надо слушать сердцем, а не разумом. Что тебе говорит сердце, сынок?
– Оно… – Он крепко сжал губы, чтобы они предательски, как в детстве, не дрожали, когда он, размякнув от материной поддержки, готов был зареветь. – Оно просто болит. Сильно болит! Я предал Ольгу, Света предала меня… Это закономерно, так? Но не Светкино предательство меня так ранит, а мое! Моя собственная подлость заставляет страдать!
– Понятно…
Они долго молчали потом и так и разошлись по комнатам, не сказав больше ни слова. Стас по привычке зашел перед сном в спальню Светланы, постоял над ней, послушал ее дыхание и впервые вышел, не поцеловав ее.
Почему? От нежелания притворяться? Или оттого, что кожей чувствовал страшную ее вину перед всеми? Или из-за тайны ее, тщательно сохраняемой, он злился?
Он не стал бы утверждать, что знает ответ, как не знал, что ответить, когда его спрашивали, а не пожалел ли он, что расстался с Ольгой.
Нет, ну надо было так запутаться в том, что сейчас кажется таким простым! Что для этого должно было произойти, что? Что, непременно должна была случиться беда, чтобы он прозрел?! Или достаточно было промерзнуть на скамейке в сквере, чтобы понять? И что ведь самое страшное – выхода не было! Он не знал, что делать, не знал, как станет разбираться со своими чувствами и со своими женщинами. Он ведь не мог, как его мать, принять свою сторону просто лишь потому, что сильно любил себя. Не мог! А как быть?..
…Утро началось с головной боли, недовольного покрикивания Светланы из-за дверей спальни и телефонного звонка. Все ему приготовили, все сделали, осталось заплатить. Это немного подстегнуло, вытеснив из организма душевную ломоту. Он быстро собрался, успев дать указание по телефону проводить оперативную перекличку на фирме без него. На бегу позавтракал, что под руку попалось. Мать напрягать не хотелось, достаточно ей Светкиного недовольства. Давно пора было сиделку нанять, мать просто из сил выбивалась. Но обе капризничали и противились, не желая видеть в доме чужого человека.
– Ма! – крикнул он от порога, трусливо обежав дверь Светкиной спальни стороной. – Я ушел!
И ускакал, хлопнув дверью, и выдохнул лишь на улице возле машины.
Сначала вчера, теперь вот сегодня утром он не поцеловал Светку. Как она это расценит, интересно?..
– Интересно твои девки пляшут, Стас! – воскликнул давний приятель, вручая ему раздутый от бумаг файл.
– Что ты этим хочешь сказать? – спросил он, хотя тут же догадался: негодник проявил любопытство и полазил по распечаткам.
– Такое ощущение складывается, что общение друг с другом они ведут через посредника, – хохотнул тот. – А может, у них того… Один и тот же хахаль, а? Я тут, опережая твою просьбу, запрос попросил сделать по номеру одному, что особо часто у обеих твоих дам обнаружился. Прямо с минуты на минуту будет ответ. Подождешь?
– Нет, – еле выдавил Стас, пятясь к двери.
Желание дать в морду нахалу становилось все острее.
– Ну и ладно. Перезвоню, как узнаю. Так что…
– Пока.
– Пока, пока, – приятель уже слюнявил купюры в конверте, которые ему Стас передал после рукопожатия. – А ты более чем щедр, старик. Тут не захочешь, станешь помогать! Ладно, жди звонка.
Он еле до машины добрел, такая слабость навалилась. И ворох бумаг под мышкой казался неподъемным. Швырнул его с отвращением на пассажирское сиденье рядом со своим. Сел за руль, скосил глаза вправо.
Что там? Что там кроется? Что такого интересного нашел его приятель, взявший на себя право лезть в его дела? Какие десять совпадений наскреб? С чего так многозначительно улыбался?
Нужно было место и время, где он смог бы во всем этом разобраться. Дома нельзя. На фирму ехать? Да, видимо, придется. Не на снегу же в парке ему бумаги расстилать, предаваясь анализу. А там запрется в своем кабинете, разложит все на столе для совещаний и начнет сличать. А Галке даст строгие указания, чтобы никто его не беспокоил.
Она молодец, она намертво будет стоять и никого не пропустит.
– Здрассте, Станислав Викторович, – поздоровалась Галина, старательно пряча от него лицо за веером из бумаг.
– Привет, Галин, как дела?
Он всегда у нее о делах спрашивал. И совсем не о делах фирмы. Ему об этом диспетчер докладывал, куда он прямиком шел, едва заходил в здание с улицы. И охрана рапортовала еще даже раньше диспетчера. Он всегда ее домашними делами интересовался. Пускай и не родным, но и не чужим ему была человеком на фирме. И с Ольгой у них всегда любовь была, в том смысле, что приятельствовали очень тепло и тесно. Этого после трагедии со Светланой Стас все Галке простить не мог, теперь, наоборот, благодарен был.
Умница! Не предала Ольгу, когда весь мир против нее ополчился. Хотя, с другой стороны, мир сузился до одного-единственного человека – до него конкретно то есть. Но все равно, гнева вот его не побоялась, спорить даже с ним пробовала и сердилась. И так они дулись друг на друга и не разговаривали почти. И косились время от времени друг на друга, но как-то так, чтобы другому заметно не было.
Что бы сделать для нее такого хорошего, а? Может, зарплату ей повысить? Рвется человек между приемной и бухгалтерией, а доплату наверняка ей жмут.
– Галь, как дела-то, спрашиваю?
Стас встал возле ее стола и с изумлением наблюдал за тем, как его бухгалтер, взвалившая по необходимости на себя роль секретарши, полезла вдруг с чего-то под стол, пропустив его вопрос мимо ушей.
– Нормально, – глухим утробным голосом ответила она оттуда и не подумала вылезать.
– Что происходит, Галь?!
Он уже всерьез озаботился. То бумагами от него отгораживается. Он же не дурак последний, понял, что смотреть на него не желает. То вдруг под стол полезла, будто что-то обронила и ищет теперь.
Ага, а то он ее не знает! Станет она по полу ползать в поисках закатившейся кнопки! Чего-то не то…
Может, все еще из-за Ольги дуется, а?
– А ну вылезай! – повысил Стас голос и кулаком об стол грохнул, не сильно, а так.
Кряхтя и нарочито охая, Галина полезла из-под стола, но лицо повернула к нему лишь правой щекой, уводя взгляд в сторону. Теперь она на дверь его кабинета таращилась, будто отсылала норовистого босса поскорее к себе, чтобы тот не приставал и не мешал работать.
Это совсем ни в какие ворота не лезло! Такого же не было никогда раньше! Она, рада не рада, всегда смотрела ему прямо в глаза. То с улыбкой, то с укоризной, то с одобрением, но и осуждением, случалось. Но никогда не мимо, никогда!
– А ну повернись ко мне немедленно, Прошина! – рявкнул на нее Стас и, перегнувшись через стол, ухватился за ее пухлый подбородок и с силой развернул на себя. – Что за черт, твою мать???
Теперь стало понятно, что именно с таким усердием прятала от него Галина.
Синяк!!! Размером с хорошую картофелину, он обрамлял ее левый глаз сверху и снизу, и никакие утренние ухищрения с пудрой и кремами не смогли скрыть его лиловой свежести.
– Кто??? – заорал Стас не своим голосом.
– Станислав Викторович, – губы у Галки задрожали. – Не надо, пожалуйста, я вас прошу!
– Убью! Кто посмел?!
Попадись ему сейчас этот мерзавец под руку, точно убил бы. Сам никогда не трогавший женщин, Стас не презирал – нет, ненавидел ублюдков, которые упражнялись в рукоприкладстве.
Пускай она была стервой, гадиной и сукой! Уйди, разведись, брось ее, но не бей никогда! А Галка тем более не была ни гадиной, ни сукой, она была хорошим, добрым, отзывчивым человечком. Она даже Ольге мясо жареное в тюрьму носила, об этом Стасу донесли местные доброхоты. И картошку. И на костер за нее лезла, когда он сам лично готов был Ольгу растерзать, ну не в прямом смысле, конечно.
– Кто посмел, Галь?! Говори, или я… – Он едва зубы не сточил до десен, с такой силой они скрежетали друг о друга. – Так, а ну запирай тут столы все свои, к чертовой матери, и идем ко мне!
– Но, Станислав Викторович, – пискнула она жалобно, обводя рукой ореол над заваленным бумагами столом. – У меня столько работы!
– К черту!
Он сгреб все бумаги в одну большую кучу, открыл верхний ящик стола и спихнул туда, запер потом на маленький изящный ключик, который Галка ему передала трясущейся рукой.
– Идем живо!!!
Она засеменила за ним следом в кабинет. Подождала, сцепив руки на животе, возле двери, пока он снимал пальто. Потом покорно присела напротив, когда он занял свое кресло. Покосилась на толстую папку бумаг, едва вместившуюся в перфорированный файл, который он нянчил с подозрительной любовью, и спросила:
– Что-то срочное?
– Ты об этом? – Он потряс в воздухе бумагами.
– Ага…
– Да нет… Хотя срочно, наверное. И ты, возможно, сумеешь мне помочь. Ладно, потом, сейчас не это важно. Давай рассказывай, что случилось?
– А-а-а, что случилось? – Она сделала глупое лицо и быстро-быстро заморгала.
– Кто тебя ударил, Галя? Не испытывай мое терпение! Кто-то здесь посмел?!
Однажды у нее случился конфликт с кем-то из снабженцев. Он тогда был в отпуске. И толком так ничего и не понял. Да и замять все успели к его возвращению. Намекали со смешками, что, мол, Галка на расправу сильна. Может, мол, и без башки оставить. То ли кого-то с левой приложила, а она левшой была от природы. То ли с лестницы спустила. Ну, не помнил он теперь, вот и решил сейчас, что снова конфликт с кем-то из сотрудников у его бухгалтерши и секретарши одном лице.
– Нет, не здесь, Станислав Викторович. – Она жалко улыбнулась и опустила лицо.
– Соседи? Свекровь? Прохожий? Ну кто, кто, Галь?! Не тяни ты мне душу, и так слава богу!
– Простите меня… – Она вздохнула, судорожно дернув полными плечами. – Простите, что заставляю нервничать. В самом деле, у вас своего… Муж меня так, Стас. Он, родимый!
– Муж???
Скажи ему сейчас, что Галка ходит в любовницах у американского президента, он и то бы меньше был удивлен. Мало ли у кого какие вкусы, так ведь? А встреча могла состояться где угодно, они ведь бывают иногда случайными!
Но чтобы Галку побил ее собственный муж! Нет…
Так не бывает! Так не может быть! Это неправильно, это несправедливо!
Галкин муж…
Тот самый, который ее обожает как ребенка, пестует, лелеет и балует! Тот самый, который из каждой своей поездки – а он пару лет назад открыл модный магазинчик, натаскавшись вволю в челноках сумок из-за бугра – вез ей что-нибудь необыкновенное, пускай и не всегда ей подходящее! Тот самый муж, который даже нижнее белье ее мог постирать, если сломалась машинка и она не успевала с работой и вечными пробками на дорогах.
Он не мог поверить и поэтому первое, что сказал:
– Этого не может быть, Галь! Ты наговариваешь!
– Вот-вот, я так и думала. А что еще может сказать мужчина о мужчине? Эта ваша отвратительная цеховая солидарность… – Она, едва касаясь, потрогала синяк. – Это не свидетельство, нет? Мои слова, стало быть, тоже? Нужно что-то еще, чтобы вы поверили, Станислав Викторович? Его сюда нужно представить в безобразном состоянии?
– Он что, пьет, что ли?! – изумился Стас. Как все-таки много он пропустить успел, Ольга вот наверняка об этом знала. И он вдруг спросил: – И Ольга знала, что он пьет?
– Нет, – Галина покачала головой, грустно усмехнувшись. – Ольга не знала, что он пьет, потому что он не пьет, Стас. Ну не то чтобы вовсе, но как нормальные люди, может выпить, но без запоев и все такое…
– Как все нормальные люди он не пьет, а как ненормальные – жену бьет, так, что ли?! – снова начал закипать Стас. – Знаешь, Галь, может, это и грубым тебе покажется, но я ему одно место вырву и на дерево повешу перед окном, как напоминание!
– Не надо!!!
Она так сильно перепугалась, что с места привстала и руки на груди, будто на молебне, сложила.
– Ни в коем случае, Стас, я тебя прошу!!! Не смей!!!
– Ты его так боишься?! – ахнул он.
– Я… Я не его боюсь… – она вдруг закусила трясущуюся верхнюю губу и всхлипнула. – Я боюсь его потерять!
– А что, есть опасения?
Спросил, идиот, и тут же пожалел.
А у его Ольги, что же, основания были для такого вот страха? Она вообще жила в неведении, пока они со Светкой ей сюрприз не преподнесли. Она не боялась, что он ее бросит, и не ждала этого никогда, а он взял и бросил.