– Эти листочки фотобумаги мы помещаем в плотные конверты, которые вручаем нашим агентам. И каждому указываем место, где эти пакеты оставить.
– Ну, а где же они могут их оставить? – нетерпеливо перебил Криг.
– Я об этом тоже подумала. На каждом этаже есть пожарные краны. Они закрыты дверцами и опечатаны. Но конверты можно просунуть в щели.
– Да? – задумчиво промолвил Криг. Потом, ни слова не говоря, вышел в коридор. Через некоторое время он вернулся.
– Действительно можно просунуть. Ну, а дальше? Так и будут они там валяться?
– Неужели ты не понимаешь? Завербованный агент обязательно вскроет конверт и посмотрит на схему, прежде чем положить в потайное место. А фотобумага при этом засветится.
– А если оба откроют?
– Тогда расстреляем обоих, – ответила Маша.
– Ну, а где возьмем фотобумагу? – продолжал настырно вопрошать Криг. Ему мучительно не хотелось принимать вариант, придуманный не им, а супругой. Но, к сожалению, ему самому ничего в голову не лезло.
– Бумагу, проявитель, красный фонарь я беру на себя. Пойду к нашему милейшему Распорядителю, пусть обеспечивает.
Через несколько минут она вернулась сияющая и довольная.
– Распорядитель похвалил мою задумку и сказал, что все принадлежности для фотодела имеются. У него есть небольшая лаборатория. Начертим при красном свете схемы…
Они стали спорить, что им изобразить, потом решили начертить дом, забор, а дальний угол двора отметить крестиком. Все это нарисовали на твердых листочках фотобумаги и упаковали в конверты.
– При красном свете мы с тобой похожи на ужасных кровавых злодеев, – прошептала Маша.
– Ты у меня молодчина, догадливая, умница, – Захара Наумовича ни с того ни с сего, а может, из-за воздействия красного света, потянуло на ласку. Он привлек жену и крепко поцеловал ее в губы.
Маша задохнулась от неожиданности и удивленно вытаращила глаза. Потом, оправившись, сказала:
– Теперь сходи к нашим агентам и вручи каждому по конверту. Только не забудь, кому на каком этаже надо будет их прятать.
– Может, лучше ты сходишь?
– Захарчик, я вообще не должна их знать. И даже про Аню, что она на нас работает… Постарайся с ним помириться. Скажи, что не хотел его обидеть.
– Еще чего, может, прощения попросить?
– Прощения не обязательно, – вздохнула Маша. – Просто не надо самим себе портить отдых.
Захар Наумович потоптался, молча взял конверты и вышел. Сначала он зашел к Азизу, вызвал его в коридор и в укромном уголке разъяснил суть задания. Азиз уже не сопротивлялся и выполнял все, что ему поручали. На людях он демонстративно снимал тюбетейку и вытирал бритую голову белоснежным платком. По части платков, вероятно, старалась Анюта.
Потом Криг тоскливо поплелся к Шевчуку.
Игорь уже успел принять полбутылки водки, которую доставил кудесник Юм, и пребывал в добром расположении духа.
– Милости прошу! – громогласно выпалил Игорь, и Криг тут же забыл все приготовленные слова.
На этот раз Шевчук вскочил с постели, хватанул со стола стакан и наполнил его до половины водкой.
– Прошу не отказать! – Он решительно протянул стакан доктору.
– Видите ли… – начал тот, но отставной капитан не стал слушать, сунул в руку Захару Наумовичу водку и уже мягче произнес:
– Вы уж не сердитесь, Захар Наумович. На меня, бывает, находит. Это после контузии… Знаю, что надо сдержаться, да не всегда получается, и как понесет… да вы ведь доктор, наверное, понимаете, знаете…
– Полноте, полноте, – засуетился растроганный Криг. – Я и сам был не прав, наговорил вам…
– Давайте вмажем! – простенько предложил Шевчук и ровными глотками выдул содержимое.
Захар же Наумович, по-прежнему испытывая неловкость, опасливо примерился к стакану и вдруг ухнул его одним глотком.
– Это по-нашенски, – одобрил Шевчук.
– Теперь о деле, – переведя дыхание, строго произнес Криг. – Я, как ваш резидент…
Шевчук вскочил, вытянулся и четко, со стуком поставил стакан на стол.
– К вашим услугам…
– Такая предстоит вам задача: спрятать в укромном месте для нашего агента схему. На ней указано нахождение микропленки, из-за которой, вы понимаете, весь этот сыр-бор. Вот вам черный конверт. Положите его в нишу, где находится пожарный кран. Конверт надо просунуть за дверку. Она опломбирована, я сам проверял, но можно просунуть в щель. Пожарный кран на вашем этаже в конце коридора. Сделайте это, пожалуйста, до вечера.
– Я понял, – Шевчук взял конверт и сунул под тельняшку. – Я не спрашиваю, почему это вы не сделали сами, когда изучали щелочку под дверцей. Я служил в армии и привык беспрекословно выполнять приказы. Любые. Так что будет исполнено в надлежащем виде. Можете не сомневаться. Какие еще будут указания? Может, надо кого-нибудь нейтрализовать?
– Пока не надо… – Захар Наумович хмуро покосился на Игоря, – пока не надо… Всех благ. – И он поспешил уйти.
Шевчук покрутил в руках запечатанный конверт, сунул его в карман, прихватил с собой остатки водки и вышел в коридор. Возле пожарного крана он остановился, потрогал дверцу, жизнелюбиво хмыкнул и просунул конверт в щель. Потом Игорь спустился на первый этаж. Ему захотелось пообщаться.
Мигульский лежал поверх одеяла и ковырял в зубах спичкой. Он покосился на вошедшего, бросил короткое:
– Ложись!
Шевчук взял со стола стаканы, задумался на миг, потом сообщил:
– У нас парень был, так он, когда наливали, командовал: «Заряжай. Стакан… Огонь!!!» Снайпер его подстрелил. – Шевчук разлил остатки. – Давай, «огонь»!
Он выпил и лег на диван.
– Тошнит уже… – сказал Эд, но выпил.
– Знаешь, – не отрывая головы от дивана, заговорил Шевчук, – мне тоже не всегда лезет в горло эта проклятая водка. Но бывает, когда ты страшно одинок, где-то за окном шаркают люди, кто-то хохочет, визжит – и все это далеко-далеко от тебя… И вот наступает глухое позднее время. Спать не можешь… Тогда достаешь бутылку, молча наливаешь себе полстакана, запиваешь водой, потому как жрать тоже не можешь. Потом закуриваешь, сидишь молча, ждешь, когда голову окутает мягкая поволока, и вот уже чувствуешь, как отпустило, как размякла пружиночка, добавляешь еще чуть-чуть, в третий раз – за погибших ребят из роты. И начинаешь вспоминать Чечню. Все лица как одно перед глазами стоят. А по-трезвому не могу, не хочу – уж слишком тошно. Я как-то в парикмахерскую перестал ходить – звук машинки напоминал стрекотанье вертолета. Неприятно слышать – и все! Так и хотелось об пол ее трахнуть… И вот пьешь один, как нелюдь, и в эту жуткую пьяную ночь лезут в голову дикие, бредовые мысли, водка затмевает, чувствую себя счастливым в своей грязной кухне, вижу перед собой горы, палатки, рука автомат ощущает – я снова в Чечне. И я – счастлив…
– Ты прямо как философ. Алкогольный. Тебя бы с академиком Угловым схлестнуть, – вяло проговорил Мигульский и подумал: «Когда-нибудь в такую пьяную ночь он залезет в петлю или пустит в лоб пулю из своего пистолета. И будет прав…»
В жизни Эда тоже как-то случился затяжной пьяный период. Он неумолимо спивался, не желая признаваться себе в этом. Было это еще до поездок в Чечню и назначения его собкором центральной газеты. Мигульский ощутимо представил тихое погружение в пучину, зыбкий эфир обволакивает мозг, черная кухонька сливается с абстракцией безумных чувств. И в одночасье, после стакана натощак, все становится возможным и осуществимым, реальным, и чем более ирреально и призрачно обволакивающее видение, – тем более явственным и сущим кажется оно. В такие минуты рождаются идеи страшных преступлений и, наоборот, помыслы об облагодетельствовании человечества…
– Пожар, пожар!
За дверью послышались крики.
– Пожар?! – встрепенулся Мигульский. Он вскочил. – Вставай, ты что? Быстрей! Пойдем глянем.
– Вставать лень… – пробормотал Шевчук и повернулся на бок.
Мигульский выскочил в коридор и сразу увидел плотную завесу дыма. Мимо него промчался Криг, за ним змеился брезентовый рукав брандспойта. В зале было задымлено до такой степени, что свет лампы пробивался будто сквозь тройное матовое стекло. За этим «стеклом» метались супруги Карасевы, Виталий держал в руках огнетушитель и кричал:
– Я не знаю, как им пользоваться! Кто-нибудь знает, где его включать?
Из дыма подобно глубоководной рыбе выплыла Мария. Глаза ее были широко раскрыты, она растерянно улыбалась.
– Простите, вы не знаете, где горит? – спросила она.
– Не знаю! – возбужденно ответил Эд. – Я сам только выскочил из комнаты… Вам не кажется, что дым какой-то странный?
Маша пожала плечами. Тут из номера выглянул Шевчук. Он с любопытством огляделся, хмыкнул.
– Дым какой-то странный! – проорал сквозь всеобщий галдеж Мигульский.
– Очень знакомый дым, – сказал Игорь. – Горит какая-то пластмасса… Выделяется хлор. Немцы еще использовали… Отек легких – и через пару суток в ящик.
– Очень знакомый дым, – сказал Игорь. – Горит какая-то пластмасса… Выделяется хлор. Немцы еще использовали… Отек легких – и через пару суток в ящик.
– Проклятые канделябры из пластмассы! – взвизгнул кто-то.
В этот момент сработал огнетушитель. Пена почему-то хлынула на Виталия, щедро залила штаны, он судорожно отвернул от себя кипящую струю, и она бурно хлынула в скопление гостей. Раздались крики, женские визги, зазвенело разбитое стекло.
– Грудью прикрой, грудью! – закричал Шевчук.
Виталий догадался бросить огнетушитель на пол, и тот, конвульсивно вздрагивая, еще долго изрыгал пену.
– Надо срочно открыть окна! – Мигульский схватился за раму, стал рвать шпингалеты.
– Оставь, оставь! – заорал Виталя. – Нельзя! Доступ воздуха!
– Это ядовитый дым – горит пластмасса! Все во двор!
Мигульский первым бросился к выходу, упал, не заметив ступенек; резко открылась и хлопнула дверь.
– Ирка, вперед! – рявкнул Виталя и тоже рванул к выходу, уже с сумками и чемоданами.
Со стороны лестницы, со второго этажа послышались голоса:
– Горим? Пожар? А где горит? – кричали наперебой Анюта и ее друг Азиз.
Они скатились вниз, оба – в одинаковых халатах и шлепанцах.
– Все уже на улице, – разъяснил им Шевчук.
– Да? Тогда мы тоже, – заторопилась Анюта и вдруг вскрикнула: – А деньги, они же там!
Азиз бросился наверх, а Анюта зашлепала резиновыми подошвами к выходу.
– Вы забрали необходимые вещи? – осведомился Захар Наумович у Шевчука. В руках он держал спортивную сумку и чемодан. – Почему вы не эвакуируетесь?
– Ты, наверное, хочешь отличиться на пожаре? – усмехнулась Маша.
– Самое время закурить, – подчеркнуто невозмутимо сообщил Шевчук. И закурил.
– Непонятно, где горит, – торопливо пробормотал Криг, оглядываясь по сторонам. – Надо разобраться, где горит. Из-за дыма не видно огня… Я сейчас отнесу вещи и вернусь! – выкрикнул он. – Однако, дым очень нехороший…
Азиз, вернувшийся из номера, на ходу глянул на закурившего Шевчука, ничего не сказал, торопливо пробежал к выходу. Он уже был одет в белый костюм, держал в руках дамскую сумочку и два огромных чемодана. Шевчук в полном одиночестве продефилировал из вестибюля в залу, открыл окно и тут услышал за спиной грозное:
– Прекратить доступ воздуха!
– Есть прекратить доступ воздуха! – четко ответил Шевчук и по-уставному, с щелчком каблука, развернулся.
В тумане на него надвигалось нечто блестящее, отливающее золотом. Шевчук присмотрелся и понял, что это ярко надраенная пожарная каска.
– Доступ воздуха в очаг возгорания благоприятствует расширению очага возгорания, – произнес пришелец в каске, но окно закрывать не стал.
– И наоборот: отсутствие доступа воздуха…
– Совершенно верно, – согласился пожарный, – сужает очаг возгорания.
– Следовательно, – подумав, добавил Шевчук, – при абсолютном отсутствии доступа воздуха пожар затухает сам по себе.
– Совершенно верно, – опять согласился пожарный. – По мере выгорания всех горючих материалов.
У незнакомца слезились глаза. Одна слезинка скатилась в огромные усы и исчезла в них, как ручеек в джунглях.
Шевчуку пришелся по душе бравый пожарный, и он предложил ему сигарету.
– Зачем курить, когда не будет видно дыма? – заметил тот и снял сверкающий шлем.
Шевчук увидел лысину и сразу понял, что это Кент.
– Вчера надраил, – сказал Кент, отставив каску в вытянутой руке. – Как знал, что пожар случится. Не правда ли, отлично блестит?
Шевчук вежливо похвалил блестящую каску и спросил:
– Дымшашки какие использовали?
– Да самые обычные, маскировочные… Три на втором этаже, четыре на первом. Вон под диваном торчит, видите? В прошлый раз по ошибке одну дезинфекционную подожгли, ну, для травли насекомых. Так вот то был настоящий эффект: все задыхаются, кашляют, глаза, знаете, на лоб лезут. Я и в этот раз хотел запустить одну, да шеф запретил. Говорит, после этой шашки ужасная вонища стоит. Он у нас эстет. Только это между нами.
– Про дымшашки?
– Нет, про шефа. Про него – никаких подробностей. А про шашки – пожалуйста. Представляете, как у всех рожи вытянутся? – И Кент засмеялся неожиданно тонким смехом, потом спохватился, замолк и серьезно попросил:
– Про «рожи», пожалуйста, тоже только между нами…
Через некоторое время любители жанра потянулись в дом. Собрались в холле. Кент уже нахлобучил пожарный шлем и вновь стал неузнаваем.
– Попрошу тишины. Господа, уполномочен довести до вашего сведения, что пожар ликвидирован в самом зародыше. Вещи, предметы быта, оборудование не пострадали.
– А откуда был дым? – громко спросил Мигульский, выразив общий интерес.
– Дым шел из дымовых шашек, – ответил Кент, снял шлем, потом, морщась, оторвал усы (опять раздражение будет!).
– Кент?! – воскликнули все разом.
– Три такие выгоревшие шашки вы можете найти на втором этаже и четыре на первом. Вот, господин Криг, как раз под вами одна из них, – невозмутимо продолжил он.
– Так что, это была тренировка? – догадался Мигульский.
– Это был пожар, – строго ответил Кент.
– Хорош пожар…
– Недоволен, что никто не сгорел? – спросил Шевчук.
Женщины рассмеялись.
– Вообще-то надо предупреждать, – проворчал Криг. – Мало ли что, ведь могла возникнуть давка… – Он нервно рассмеялся, огляделся. – Я с ужасом думаю, какие еще штучки вы подкинете нам.
Он выковырял ногой из-под дивана металлическую коробку, брезгливо взял ее в руки и понюхал.
– Какая мерзость!
Дымшашка пошла по рукам. Все по очереди нюхали ее отверстия и морщились.
– Шевчук, будешь нюхать? – Виталя протянул дымшашку Игорю.
– Не буду. Такого дерьма я нанюхался в свое время на всю оставшуюся жизнь.
Поздним вечером, перед отходом ко сну, супружеская чета Кригов обсуждала итоги проделанной операции. Пожар был для них, безусловно, полнейшей неожиданностью. Но Захар Наумович, как известно, не растерялся, первым бросился к пожарным кранам. И теперь, нахваливая себя в душе, в конце концов пришел в приподнятое состояние. Он, конечно, успел быстро и незаметно вытащить оба конверта, и теперь они лежали на столе и ожидали своей роковой минуты. Криг выключил свет, зажег красный фонарь и, сгорая от нетерпения, сунул листок в проявитель. Листок остался белым.
– А если и второй не засвеченный? – страстно прошептал Захар Наумович. Его руки дрожали. Но второй листок предательски почернел.
– Чей это был конверт? – возбужденно спросила Маша.
– Как чей? Ты же подавала мне! – возмутился Захар Наумович.
– Не кричи, давай разберемся. На первом этаже кто у нас был?
– Шевчук!
– Да как же Шевчук? Азиз!
– Правильно. Значит, предатель Азиз. Я в правой руке держал его конверт…
А что же противная сторона? Контрразведка отнюдь не дремала, получив с помощью «завербованного» Азиза схему тайника, Юм, он же начальник секретной службы, и его помощник Карасев глубокой ночью начали производственное совещание; план, перечерченный наскоро, буквально за несколько минут до пожара, теперь лежал перед ними как символ его, Юма, хитроумия и коварства. Он прохаживался взад-вперед, засунув одну руку в карман, а другую – за борт кителя. Губы его сами по себе выдували какой-то незатейливый мотивчик. Присутствующий Карасев с любопытством следил за толстячком и размышлял на тему схожести ремесла агента спецслужбы и коммерсанта: и тех, и других недолюбливают в народе, но без их самоотверженного труда жизнь попросту невозможна.
– Тпру-пру-прули, вы продули, – напевал хвастливую складушку Юм, вдруг резко остановился посреди комнаты и сказал: – Лопата – на пожарном щите!
Потом он снова принялся расхаживать и напевать. Виталик заскучал, ему очень сильно захотелось сказать «заткнись», он шумно выдохнул и выдал:
– У вас такой отличный слух, а вы напеваете какую-то однообразную гадость.
Юм остановился, удивленно вскинул брови, потом смысл сказанного дошел до него.
– Я не напеваю. Я мурлычу, а мотив тут не обязателен. У меня был знакомый, дирижер с мировым именем, так вот он если мурлыкал, то всякую чушь, не разберешь. Как простой смертный. Ему, скажу вам по секрету, его личный психолог посоветовал мурлыкать. Так и сказал: «Больше напевайте себе под нос что-нибудь гаденькое и отвратительное и непременно без мелодии». Кстати, вам тоже советую мурлыкать. Хорошее средство от стрессов.
– Спасибо, но я не кошка, – холодно ответил Карасев. – И мне, пожалуй, пора к супруге.
– Хорошо, я отпускаю вас. Но в четыре тридцать утра милости прошу быть в известном месте двора.
– Я не проснусь.
– Я вам стукну в дверь.
Сообщники распрощались, Виталя поспешил к жене, у которой, по его наблюдениям, стал катастрофически портиться характер. А Юм рухнул в постель, укрылся с головой одеялом и через полминуты похрапывал жалобно и тревожно.