Утро начиналось с привычных фраз: «Я не просила тебя себя рожать», «Знала бы, что такое получится, ни за что не стала бы».
Эмиль по утрам улыбался мне шире и лучезарнее, чем маме. По вечерам менял приоритеты.
Я все еще жила свой очередной год без любви. Иногда подумывала стать лесбиянкой или катилась к фригидности.
Мои чувства изжили себя, когда не прошел перевод и я не успела прилететь на похороны собственного отца.
Ему было всего шестьдесят лет.
Когда они с мамой познакомились, у него уже было трое или четверо детей, а она была его ассистенткой, носила кофе и слушалась во всем. Тогда театральные режиссеры были в почете, позднее в бедности, по большей части. Мой отец покинул театральный помост и занялся ужасной вещью — торговлей. Он всегда говорил, что данный вид деятельности до добра его не доведет. И не довел.
Магазины театральных костюмов приносили деньги. И больше ничего.
Я жила все тот же день без любви.
Сегодня любовнику моей матери исполняется тридцать лет, насчет того, что Эмиль старше меня всего на семь лет, я погорячилась в аэропорту, но он все так же с легкостью мог быть моим старшим братом. Он даже моложе Макса.
Макс втихаря признался, что и имя, и отчество, и даже фамилия начинаются с буквы «м», и я с чистой совестью обозвала его МММ`ом,[6] без оглядки на Мавроди.
Мысли о нем посещали меня со спонтанной регулярностью, кажется, я в действительности подписалась на спам-рассылку мыслей о человеке, которого я никогда не встречу, как в саундтреке к «Юноне и Авось».
Эмиль отмечал свое приближение к старости в небольшом трехэтажном ресторане на Сретенке. Один из залов был полностью закрыт под банкет.
Съехались красивые, но взрослые люди. Друзья, большей частью моей матери. На красивых и недетских машинах. С большими силиконовыми губами, тюнингованными лицами и задницами со штампом «липосакция произведена успешно», в зале ощущался мерзкий аромат «Летуаля» и «Арбат Престижа».
Несмотря на то что скоро мне стукнет двадцать один год, мне запрещалось употреблять алкоголь крепче вина на подобного рода мероприятиях и тем более курить.
Так я и бегала на этаж ниже. Садилась за барную стойку, пила лонг-айлэнд айс-ти, курила мамины сигареты и смотрела на счастливых людей.
Все люди, находящиеся за пределом моего круга общения, казались мне предельно счастливыми.
Я расплатилась с барменом.
Как вдруг увидела Макса. Он сидел за низким столиком в Каминном зале, уютно расположившись на глубоком белом диване. Счастливый человек.
У меня начался внезапный приступ тахикардии — я верю, что даже влюбленность и очарование могут нести неизлечимые болезни, которыми приходится болеть хотя бы в течение часа.
Мне казалось, что сердце уже разбилось о ребра и сейчас просочится сквозь поры и вытечет на пол, испачкав платье.
Рядом с Максом сидела хрупкая девушка чуть старше меня. Ей было около двадцати пяти. Она была простой внешности, не могу сказать, что красивая — скорее ухоженная. Тонкие губы, узкое лицо, аккуратный, чуть задранный кверху нос. И полное отсутствие груди. Она сидела в белом сарафане и периодически сливалась с диваном, мне приходилось заново фокусировать взгляд, чтобы ее заметить.
Какие у нее тонкие руки!
Еще более худощавые ноги.
Хотелось ледяного шампанского. Героини мамы всегда его пьют. На радостях. Я лично подумала, что бегать по ресторану в поисках корвалола достаточно глупо и можно просто загнаться алкоголем.
— Можно мне бокал самого дорогого шампанского, — попросила я шепотом у официанта.
— Девушка, самое дорогое шампанское у нас продается только в виде бутылки.
Мне стало обидно. Вот так оно всегда — соберешься пустить пыль в глаза. А реквизиторы всегда забудут про эту самую пыль, на бутылку у меня нет денег, можно было бы, конечно, прописать эту бутылку в счет банкета, но это так муторно.
Остается довольствоваться грязью, вроде «Кир-Рояля».
Я сделала пару глотков, достала из сумки кошелек. Двадцати рублей двумя бумажками не было. Надо нанимать реквизитора. Я взяла самую ровную и самую гладкую сторублевую купюру.
— У вас ручка есть? — спросила я у бармена. — А еще лучше фломастер.
— Есть только ручка!
— Давайте!
Я написала свой номер на купюре и внизу подписала «Нравятся мои визитки?».
Пошла к столу. Ноги чуть тряслись на каблуках. И это у меня??? Я живу жизнь без любви, у меня такого не бывает. Я же бесчувственная. Точно вам говорю.
Длинное шелковое платье прилипало к ногам, волосы путались и падали на губы, пока шла, пыталась выплюнуть несколько прядей, но они все так же прилипали к блеску. Одним словом, кинематографичной сцены так и не вышло.
Макс сидел ко мне спиной.
Девушка, видя, с каким упорством я направляюсь в их сторону, пыталась знаками показать Максу, что не самым плохим решением было бы обернуться.
Я резким движением положила деньги на стол. Если бы чуть промедлила, то моя нервозность быстро обнажилась бы.
— Вот, возвращаю свой долг. С процентами.
Девушка безумными глазами смотрела в сторону Макса, не понимая, почему незнакомая девица возвращает ему такой смешной долг, и что самое смешное, не зная, при каких обстоятельствах он был дан.
— Кстати, это Ника, — пытался представить нас Макс. — А это Света.
— Если честно, то Маша.
Лицо Макса насупилось.
Ника потеребила его по плечу. Она смеялась во весь голос.
— И не стыдно тебе путать имена! Машенька, простите, он у меня, правда, не всегда тактичный! А ну, извинись перед девушкой!
Он у НЕЕ. Все понятно. Отчаливаю.
— Учитывая обстоятельства знакомства, нет ничего страшного, — решила я хоть как-то сгладить ситуацию. Кривовато вышло.
Ника улыбнулась, но имела достаточную силу самообладания, чтобы не лезть с вопросами, что да как.
Поиски меня увенчались успехом, и я была обнаружена таким субъектом семьи, как Эмиль.
Он был лицом известным. Не то чтобы многие его знали, но узнавали. Он был режиссером-тусовщиком, который снял всего одну картину и с тех пор все время был «в запуске», одним словом, ждал у моря погоды под крылом у моей матери.
— Это твой возлюбленный? — не сдержала удивления Ника.
— Можно я буду звать тебя папой? — Я обернулась на Эмиля, который сначала покраснел, потом позеленел и сменял эти действия беспромедлительно, из-за чего напоминал клубничину.
— Тебя мама просила подняться, — сказал Эмиль, приходящий в себя.
— Это гражданский муж моей мамы!
— Вы же почти ровесники, — не выдержал Макс.
Ника оборвала его и начала отчитывать. Потом извиняться.
Ситуация достигла критической стадии неловкости.
Эмиль улыбнулся, представился повторно, пожал руку Максу, тот даже привстал с дивана и попросил меня немедленно подняться.
Ника улыбалась мне и Эмилю, держа Макса за руку, то поглаживала, то почесывала ладонь, в общем, делая все то, что я так сильно ненавижу. Терпеть не могу. Точнее, терпеть ненавижу.
— Я думаю, мне надо идти! Сохрани купюру, вдруг мне снова понадобятся деньги на метро! — Мама бы сказала, что я поступаю некрасиво, но, уверена, что, если бы она слышала мои сердечные ритмы еще пять минут назад, взяла бы свои слова обратно.
— Может, спустишься еще?
— Может, и спущусь, — ответила я и ушла.
Церемония тостов, подарков и прочей ерунды тянулась вечно. Мне казалось, что я целиком и полностью застряла в этом ненавистном празднестве.
Я пыталась выбраться под любыми предлогами.
В результате я не выдержала и написала родной матери sms: «Если ты сейчас не выйдешь со мной в туалет, я устрою публичный стриптиз и буду кидаться бокалами». Для правдоподобия пришлось уронить пару ножей.
Прямо посреди тоста мама попросила ее простить и потащила меня в туалет.
— Ну что такое? Что так срочно могло тебе понадобиться? Не «тампакс» же!
— Не «тампакс», — начала я отвечать, захлебываясь в собственной истории. — Помнишь, я тогда решила, что стану проституткой, и села в машину…
— В какую машину ты села? — Мама схватилась за сердце. — Я думала, что ты меня надула и спокойно поехала пить виски к Саше.
— Я просто не хотела, чтобы ты нервничала. Так вот, слушай. Он сидит там, внизу, и я в него влюблена.
Мама кричала, что сейчас упадет в обморок. Попросила тиснуть ее бокал со стола и принести прямо в туалет.
Официанты, как, впрочем, и Эмиль, на пару с гостями достаточно странно на меня посмотрели, когда я взяла два бокала и бутылку и со всем этим добром направилась в уборную.
— Ладно, дай я пойду на него посмотрю! Где он сидит?
— В каминном зале, на крайнем диване, с ним девушка — тощая, в белом сарафане.
Мама оставила меня наедине с шампанским. Я позвонила Другу из Бронкса поделиться случившимся.
— Ладно, дай я пойду на него посмотрю! Где он сидит?
— В каминном зале, на крайнем диване, с ним девушка — тощая, в белом сарафане.
Мама оставила меня наедине с шампанским. Я позвонила Другу из Бронкса поделиться случившимся.
Он начал кричать на меня, испугавшись, что я могла продаться кому-то знакомому и теперь ему будет неловко появляться со мной в обществе, а потом сказал, что перезвонит, потому что продает часть бизнеса армянам и уезжает жить на Таити.
Я подумала, что все это шутка, и повесила трубку.
Армянам?
Привет 90-е???
Тут влетела мама, волосы которой стояли дыбом, я в секунду обозначила ее схожесть с Самантой из «Секса в большом городе».
— Ты сдурела?
— В смысле?
— Ты знаешь, кто это?
Мама сказал мне его имя, которое для меня ничего не значило.
— Ну мам? Ну кто это?
— Мой первый издатель.
Вот и ходи после этого с душой нараспашку — все время задувает ненужных персонажей.
После десятиминутного молчания я все-таки смогла выдавить из себя словечко:
— Мама, скажи, что ты с ним не спала!
— Я с ним не спала.
— Поклянись.
— Клясться не буду.
— Но ты же сказала, что ты с ним не спала!
— Ты же меня попросила.
— О, господи! — Я начала пить шампанское прямо из бутылки, оно тихими пузырьками и моими воплями вылезало через нос.
— Ты же в него не веришь.
— После такого???
— Да, Москва — безумно тесный город. Прав был отец, что отправил тебя в Лондон.
— А то!
Облако № 4 Наука лжи. Канд. минимум
Знаете, некоторые уверены, что если день плохо начался, то это обязательно значит, что вечер принесет много радости, — можете отправить этих людей к черту. Я вам скажу, что если после первого бокала шампанского вас начинают с заразительной систематичностью преследовать неудачи, то мой вам добрый совет — езжайте домой и не повторяйте моих ошибок.
Я сидела в туалете ресторана и смеялась в тон маме, так и не добившись от нее ответа на вопрос о совместном ночепрепровождении.
Тут резко освободился Друг из Бронкса с просьбой разделить с ним один-другой бокал чего оставить покрепче, чем шампанское.
С чистой совестью я попросила у мамы денег на такси, которые она дала мне в счет зарплаты, и побрела на встречу с Сашкой.
Он сидел злой и нервный в небольшом баре на Якиманке.
— Ты откуда такая нарядная? — спросил меня он.
— У Эмиля день рождения был!
— А-а-а! Ну передавай мои поздравления! Маш, посмотри на меня, я молодой пиздатый парень, за что мне столько?
— Что случилось, Саш?
— Да ничего. Мне сегодня принесли видеозапись, как Женька целуется-обнимается с люберецкими бандитами. И что я должен делать? Она мне клялась, что я у нее был первым мужиком и единственным. Понимаешь?
— Сашкин, но ты же ей тоже изменял. Сам мне об этом писал.
— Да, но я при этом не клялся в вечной любви и не орал на все встречные и поперечные, что отдаюсь «тебе одному». Я же тебе всего не рассказал…
Ну вот, а вы говорите, что мы избалованные жизнью…
Знаете, что скрывалось за Сашкиной карьерой?
Когда он придумал саму идею интернет-ресурса, он сразу, без единой чашки кофе и не спав предварительно, засел за бизнес-план своего интернет-ресурса. Хотя это был больше, чем ресурс, — ему казалось, что впоследствии под этот бренд можно подписать полмира.
Знаете, сколько таких бизнес-планов пишется ежедневно?
Миллион.
А потом, распечатанные, они отправляются в мусорные баки, файловые в корзину и стираются навсегда. Из памяти, из жизни и с жесткого диска воспоминаний. Так опустошаются надежды.
Так рушатся мечты.
Но это был не Сашкин случай. Он был из того рода персонажей, которые напрочь отказываются обламываться. Нет у них этого резус-фактора в крови.
Друг из Бронкса подключил в разработке бизнес-плана одного финансиста из компании отца. Тут вы должны сказать, что с таким папой немудрено многого добиться, но именно в этот момент я должна вас остудить — выдохните пар, ваше мнение ошибочно. Отец редко потакал забавам сыновей — давал что нужно, некоторый минимум.
Сашка самостоятельно разложил по полочкам всю структуру сайта и возможность продвижения, он был слепо влюблен в ночь и Москву. И именно эта слепая и почти щенячья верность сопутствовала мужскому и зрелому не по годам напору. Он не верил — он не сомневался.
Я же всегда мечтала сменить московский потолок на кусочек неба.
Спустя время Сашка написал прекрасную концепцию интернет-издания с неограниченными возможностями развития.
Отправил на конкурс. Не выиграл, но жизнь его свела с двумя нужными ему на тот момент людьми — Ярославом и Владом, профессиональными хэд-хантерами.
Они встретились в маленьком кафе в здании ЦДХ, почему там, для всех загадка. Ярослав чуть не упал со стула, когда увидел 19-летнего мальчишку, в широченных штанах и кедах «Адидас», белых олдскульных.[7] Последнее он согласно носит до сих пор и ни минуты не комплексует по этому поводу.
Перед этой встречей он позвонил мне в пять утра по лондонскому времени и торжественно поклялся никогда не давать себя (ну и меня за компанию) в обиду, не покупать любовь и носить кеды «Адидас» до конца дней.
Знал ли Друг из Бронкса в тот день, что станет лишь пешкой в чужой игре?
Влад с партнером готовы были инвестировать шестьдесят процентов и сделать его генеральным директором. Если он найдет оставшиеся.
В девятнадцать лет генеральным директором компании? Представляете?
Тогда он представлял себе все, что угодно, — но не поездки на рынок «Лужники» за чеками для обналички, что постоянно придется ввязываться в сомнительные авантюры, продавать подаренные отцом часы, чтобы в трудный период расплачиваться с работниками. И никогда не рассказывать Жене об этих проблемах.
В день той встречи она купила первый в своей жизни номер журнала «Vogue» — заложила листком-самоклейкой страницу с понравившейся девушкой. И забыла про клятву, что никогда не будет красить волосы.
Она мечтала, что когда-нибудь Саша приведет ее в бутик, не на вещевой рынок, куда ее в детстве возила мать, и не в обычный магазин, а в бутик и купит платье от Oscar de la Renta. И тут она поняла, что нет пределов совершенству. И чуть не расплакалась от этой мечты. Ведь все люди как люди, а она обязательно станет Королевой.
А что потом — так это не важно. В ту секунду они были оба на Небе № 7 от рухнувшего им на плечи счастья. Или его иллюзии…
Спустя полгода она появилась на открытии ресурса в колье и браслете «Tiffany amp;Co», комплект которых стоит сто с небольшим тысяч рублей, сказав Саше, что вся родня скинулась ей на подарок, деревенская родня, не знающая, что такое ресторан, скинулась на колье Tiffany amp;Co??? Но Сашка верил, и никто не был в силах его разубедить.
Об этом мне только что поведал Сашка за очередной порцией односолодового виски.
— Машкин, мы можем заехать к Ярославу минут на сорок?
— Зачем?
— Мне нужно ему антибиотики вколоть, просто самому можно только под коленку, а это больно неимоверно.
— Хорошо. А что с ним?
— Да так, простуда, а таблетки ему нельзя пить.
Спросите, в чем залог идеальных отношений — в идеальной лжи. Думаете, я не знала, что Саша приезжал делать Ярославу уколы от венерических заболеваний, полученных от проституток? А Сашка был добрым — он не умел отказывать людям, которых уважал, в помощи — вколоть антибиотики, выбрать джинсы, подогнать девок… и так по нарастающей.
Такое приложение к игре во взрослую жизнь.
Мы поехали в сторону Сокольнического вала, где делал вторую по счету квартиру Ярослав, но продолжал жить с мамой.
— Саш, я понимаю, что не следует такое спрашивать, но почему твой отец дал деньги на ресурс?
— Потому же, почему твой отправил тебя в Лондон. Я до сих пор помню тот день. Я приехал с переговоров с Ярославом глубоко за полночь, уверенный, что он ни при каких условиях не даст мне сто сорок тысяч долларов. Это большие деньги. У меня рос младший брат, Мишка, кстати, ты в курсе, что Мишка гей?
— Как так? У него же девушка была? Помнишь, такая хорошенькая, с яркими глазами необычного кошачьего цвета, ты ее еще все увести хотел.
— Помню. Ну так как-то сложилось. Так вот… Тогда у Мишки был самый возраст сложный — он определялся, куда идти учиться, и, сама понимаешь, пример моих махинаций в семье был недопустим. Я был уверен, что отец этого не позволит.
У меня из головы все не вылетала мысль, что Мишка гей. Прошло три года. А если бы я прожила в Лондоне чуть больше — к чему бы я вернулась?