— Тогда ты должна немедленно позвонить Шустову и рассказать, что подозреваешь в убийстве Петрика.
— Я его не подозреваю! Он совсем в другом месте был… — Соня замолчала, и Лидочке показалось, что она слышит тихий неразборчивый голос, словно кто-то шепчет на ухо Соне. — А еще что ты узнала? — спросила Соня. — Какие-нибудь подозрения есть?
— Я уехала, я не стала дожидаться. Там Шустов.
— А ему там что делать? Там же внуковская милиция должна быть.
— Не знаю, меня это не касается.
— Нет, Лидочка, ты только не вешай трубку. Мне так страшно! А что там еще было?
— Тот человек, который со мной был, ты его не знаешь, считает, что убийцы что-то искали — весь домик вверх дном перевернули.
— И нашли?
— Откуда мне знать, если я даже не знаю, что они искали.
— Ну хорошо, — сказала Соня. — Тогда до свидания, я тебе еще позвоню, хорошо?
— До свидания, — ответила Лидочка. Потом она услышала щелчок — кто-то положил параллельную трубку. — Ты здесь? — спросила Лидочка.
— Спокойной ночи, — сказала Соня. И всхлипнула.
— А у тебя два аппарата? — спросила Лидочка.
— Нет, один, — быстро ответила Соня, — спокойной ночи.
Короткие гудки.
Лидочка не поверила Соне.
Разумеется, у нее не было основания строить догадки, но Лидочке показалось, что Соня говорила неестественно, словно задавала вопросы по подсказке. И разговор подслушивали. Может, это тот самый Петрик, охотник за долларами? А может быть, усатый тип в джинсовой куртке. А может, и третий, совершенно неизвестный Лидочке. И что им всем нужно? От мертвой Алены, от мертвого Осетрова, от перепуганной Сони, от Лидочки, наконец.
Никто не ответил на эти немые вопросы.
Как бывает в детективных романах? Загадочная карта, на которой указано место закопанного пиратами или разбойниками клада. Проклятие близнецов — один из них идеальный и жертва — например, Осетров, другой — злодей и убийца, рассчитывающий на наследство… Но все наследство пока что переходит к толстой и немощной Татьяне. А она менее всего похожа на убийцу. Даже если она и захотела кого-то убить, то в ночь Аленкиной смерти она точно была в Переделкине, а к тому же ей трудно было бы пытать Осетрова.
Лида начала дозваниваться на междугороднюю, чтобы заказать Каир. На любое время ночи. Только обязательно. Срочно. Если для этого придется разбудить президента Мубарака, будите президента!
* * *Президента Мубарака разбудить не удалось, в Каире вообще было трудно кого-нибудь разбудить. В три часа Лидочка свалилась без сил и задремала, а в четыре позвонил Андрей, который и не подозревал, что его разыскивает жена, но сам беспокоился, почему несколько дней от нее нет весточки.
— Господи, Андрюша, я уж не чаяла тебя услышать!
— Неужели так плохо? — этот мерзавец даже не встревожился. У него был сытый голос человека, только что слезшего с пирамиды, где он пил портвейн и закусывал омарами.
— Андрей, перестань быть таким довольным жизнью! — взмолилась Лидочка.
— Ты здорова?
— Я совершенно здорова, но уже два человека убиты, и нашлась шкатулка, но пустая. У тебя сколько денег?
— Что ты несешь, мой ангел?
— Мне нужно пять минут, чтобы тебе все рассказать, я не могу тебе не рассказать, я не представляю, что делать дальше, хотя, вернее всего, я и не должна ничего делать.
— У меня хватит денег на твою исповедь. Но лучше начинай без предисловия.
Десяти минут вполне хватило на рассказ, несмотря на то, что Андрей несколько раз перебивал Лидочку, потому что ей казалось, что известное ей, виденное ею должно быть так же очевидно и для Андрея.
Вердикт Андрея был стандартным вердиктом обыкновенного мужа — немедленно собирай сумку и перебирайся к Гале или к Ахметовым.
— Нет, мне не очень страшно, меня охраняет лейтенант Шустов.
— Он может быть лучшим в мире лейтенантом, но сейчас он спит. И будет завтра на службе. А ты одна. Пожалуйста, Лидочка, скройся.
— Но почему ты так настаиваешь на этом?
— Я не верю в то, что это история о несчастной любви. Мне кажется, что за этим стоят деньги или преступление, которое надо сокрыть. А получается, что ты слишком приблизилась к эпицентру событий. Хоть бы тебя не понесло вчера на эту дачу!
— Я там не заметила ничего, достойного внимания.
— Это ты так думаешь. Когда ты стояла у окна на кухне, тебе тоже казалось, что ты не видишь ничего особенного — номер машины, несколько лиц — всего-то делов…
— Это ты во всем виноват, повелитель, — ответила Лидочка. — Кто, кроме тебя, выбирает самолет, к которому приходится вставать в то время, когда по улицам ездят только бандиты?
— Хорошо. Я во всем виноват. Но я не хочу быть виноватым в том, что тебя не предупредил. И предупреждаю, если ты не уедешь немедленно…
— Сейчас? Когда на улицах только бандиты?
— Утром! Первым делом как проснешься. И не говори мне сейчас, куда ты собралась — у них есть замечательные средства прослушивать телефонные разговоры. И никому не открывай дверь.
— Ты говоришь, как мой лейтенант Шустов.
— Отношения с Шустовым мы разберем, как только вернемся в Москву. Ты обещаешь уехать?
— Обещаю.
— Спокойной ночи. Проверь, закрыт ли второй замок?
Лидочка честно проверила второй замок. Он был открыт. Она закрыла его. Но спать не было никакой возможности. До разговора с Андреем Лидочке в голову не приходило бежать…
Телефон зазвонил вновь. И вновь междугородный.
Это был Андрей.
— Я вспомнил, — сказал он, — извини, если разбудил, но я вспомнил.
— О Татьяне?
— О какой еще Татьяне? О шкатулке! Ты не спала?
— Прошло всего пятнадцать минут после твоего звонка!
— Неужели? А у меня ощущение, словно два часа. Потому что я интенсивно думал. Ты уверена, что шкатулка пустая?
— Разумеется.
— Понимаешь, прошло черт знает сколько времени, но у меня есть глубокое убеждение в том, что у шкатулки было двойное дно. И оно открывалось. Я совершенно не помню, как это делалось — хоть убей, не помню. Но чтобы не заниматься пустыми поисками сокровищ, проверь меня: смерь сантиметром высоту шкатулки снаружи, а потом внутри. Если разница сантиметра в два — имеет смысл поискать, что лежит в том пространстве. Может быть, дневники или хотя бы часть их? Ты меня поняла?
На этом связь прервалась. Но Лидочка даже не расстроилась, потому что у нее было занятие, достойное Шерлока Холмса. Каменщик Саша умер бы от зависти.
Следовало определить, есть ли в шкатулке двойное дно, а если таковое обнаружится, то в полости, скрытой веками от человеческих глаз, могут таиться не только дневники Сергея Серафимовича, но и секретный рескрипт Екатерины Второй о даровании дворянства их роду. Впрочем, шкатулка была не такая старая.
Лидочка принесла шкатулку из шкафа, поставила на кухонный стол, взяла с письменного стола линейку и открыла шкатулку. Золотистое сукно, которым шкатулка была обтянута изнутри, потерлось, но не очень. Лидочка приставила линейку к внутренней стенке, глубина шкатулки оказалась тринадцать с половиной сантиметров.
Ничего не получится, уговаривала себя Лидочка, чтобы потом не расстраиваться, не бывает в шкатулках второго дна, это все из плохих романов, зачем второе дно шкатулке, в которой хранились пуговицы и нитки? Однако эксперимент Лидочка продолжила. Она вынула линейку из шкатулки и приложила ее вертикально к стенке снаружи. На линейке было 164 миллиметра. Лидочка повторила упражнение.
Никаких сомнений не было. Если линейка не обрела способность удлиняться или укорачиваться по собственной воле, то, значит, низ шкатулки был необычайно толст. Или Андрей прав — в шкатулке есть второе дно. Конечно, туда не засунешь дневники Сергея Серафимовича, но ведь шкатулка была сделана куда раньше дневников, и там могли таиться другие сокровища.
Лидочка подняла шкатулку. Она была умеренно тяжелой, так что если там и находилось что-то, то не металлическое и не каменное — иначе бы руки подсказали мозгу, что вес не соответствует размерам ящика.
Лидочка легонько встряхнула шкатулку. Шкатулка молчала, не желая подсказывать Лидочке, есть ли в ней тайна. Лидочка простучала рукояткой ножа дно шкатулки — оно отзывалось так, словно там была пустота.
Затем Лидочка отыскала лупу и стала тщательнейшим образом обследовать стенки шкатулки с целью обнаружить в них тонкую щель. Попытки вставить в несуществующую щель лезвие ножа успехом не увенчались. Если какой-то старый мастер и сделал тайник, то он позаботился о том, чтобы Лидочка через двести лет его не увидела.
Отчаявшись увидеть следы тайника, Лидочка принялась искать его замок на ощупь. Но пальцы скользили по гладкому полированному дереву, им не на чем было задержаться.
Отчаявшись увидеть следы тайника, Лидочка принялась искать его замок на ощупь. Но пальцы скользили по гладкому полированному дереву, им не на чем было задержаться.
Лидочка потратила не меньше двух часов, чтобы раскрыть секрет шкатулки, но ничего из этого не вышло. Дозваниваться в Каир было бесполезно, потому что если бы Андрей вспомнил, то позвонил бы сам обязательно.
Заснула Лида под утро, но несколько раз просыпалась оттого, что ей казалось, как во сне к ней пришло решение. Но вокруг царила тишина, и никакого решения наяву не оставалось — оно растворялось вместе со сном.
Проснулась она разбитая, будто и не спала вовсе.
Она вошла на кухню, с ненавистью поглядела на шкатулку, которая тупо возвышалась посреди кухонного стола, и тут все ночные размышления, все попытки догадаться слились в одном незаметном для Лидочки усилии — она сообразила, что второе дно выдвигается проще простого: надо перевернуть шкатулку и, сильно нажимая ладонью на дно, выдвинуть его вперед.
Что Лидочка и сделала.
Шкатулка покорно перевернулась — дно ее было неполированным, шершавым. Лидочка нажала на дно ладонью — точно в центре. Что-то внутри тихо щелкнуло, и Лидочка вовсе не удивилась — она была убеждена, что действует правильно.
Тонкое днище, выструганное из твердого дерева, выехало, словно крышка пенала, и от этого движения пачки денег, которыми был набит тайник, начали вываливаться на стол, а одна даже упала на пол.
Это были пачки стодолларовых купюр. В каждой по пять тысяч, всего семь пачек. Правда, и число их, и количество денег в каждой пачке Лидочка узнала позже, когда пересчитала все деньги. А сначала она решила почему-то, что это старые деньги, пролежавшие в шкатулке сто лет. Потом только увидела, что новые, некоторые даже 1993 года.
* * *Лида сидела, разглядывая купюры. Потом только начала их считать, да и то машинально, чтобы удобнее было думать. Она умела считать и думать. Она раскладывала деньги на стопки по десять бумажек в каждой — по тысяче долларов. Получилось тридцать пять стопок, тридцать пять тысяч долларов.
К тому времени, когда Лидочка кончила считать, она уже успела многое обдумать. Во-первых, она решила, что деньги не могли лежать в шкатулке со времен Маргариты Потаповой. Какой бы богатой бабушка ни была, покойнице никак бы не удалось пользоваться деньгами прошлого года. А раз так, значит, о двойном дне узнал или догадался случайно один из тех, кто имел доступ в квартиру Алены…
Скорее всего, Маргарита рассказала о двойном дне внучке. А та ни с кем, даже с Соней, секретом не поделилась, но сама им воспользовалась.
Кому принадлежат доллары? Алене? Или они получены на сохранение? Сумма достаточно велика, чтобы ради нее пойти на преступление. Она могла возникнуть от финансовых дел, от крупной продажи бабушкиных драгоценностей, но была слишком мала, чтобы оказаться тайным золотом коммунистической партии. Впрочем, и коммунистическую партию нельзя сбрасывать со счетов.
Значит, главная проблема — кому принадлежат тридцать пять тысяч долларов. Принадлежать они могли любому из действующих лиц драмы. Алене — в первую очередь: они хранились в ее шкатулке.
О тайнике никто, кроме Алены, не знал. Соня наверняка искала в квартире Алены триста долларов, которые якобы исчезли после ее смерти. Но, даже зная, что шкатулка стоит у Лидочки дома, совершенно не обращала на это внимания. Вторая жертва — Осетров — сам принес шкатулку в милицию как вещь совершенно ненужную. Значит, тоже о двойном дне не знал. И о долларах не догадывался. Допустим, о деньгах знала Татьяна Иосифовна — недаром она три дня вела раскопки в квартире. Но о шкатулке она не подумала. Тогда остается лишь Алена. Только она знала о секрете шкатулки. Только она могла спрятать туда деньги. Это для следствия важно…
Лидочка в задумчивости зажгла газ, поставила на плиту чайник.
Но если она знала о деньгах и прятала их в месте, неизвестном даже возлюбленному, даже лучшей подруге, значит ли, что она им не доверяла? Нет, она могла прятать эти деньги от неизвестного убийцы и хранила молчание, чтобы не подвергать опасности друзей и любимых. Подумав так, Лидочка тут же сама себя остановила — это маловероятно.
Кофе горчил. Больше, чем нужно. Может, кто-то хочет ее отравить? Но ведь никто еще не знает, что ключ ко всем убийствам лежит у нее на кухонном столе.
Лидочка отодвинула стопки денег.
Что же теперь делать? Впрочем, выбор невелик — дождаться, пока придет Шустов, и отнести ему деньги. Пускай разбирается.
А откуда у Алены такие деньги? Кто их оставил ей, кто доверил? Для кого она их прятала?
Надо позвонить Шустову, чтобы он приехал. Андрей просил не выходить на улицу. Но ведь Лидочку никто не подозревает…
Прежде чем Лидочка успела позвонить в милицию, ей позвонила Соня. Как на работу. Дня не проходило без ее звонка. Этой толстухе до всего есть дело — то она мчится к чужой маме, чтобы та спасала дочку от смерти… Но ведь оказывается права. Если бы Татьяна приподняла свой зад и отправилась в Москву, Алена, скорее всего, осталась бы жива.
— Я тебя не разбудила? — спросила Соня.
— Нет.
— А что ты делаешь?
— Завтракаю.
— Ты счастливая, Лидка, ты можешь спать и есть. А я не могу.
— Почему?
— Мы все для тебя чужие. Совсем чужие. Ну, убьют меня сегодня — ты взгрустнешь на две минуты и пойдешь дальше своим путем.
— Соня, не говори красиво.
— Я стараюсь вообще говорить поменьше. Мой язык — мой враг. Если бы ты знала, сколько раз я себя подставляла. Скажи, можно я к тебе приду?
— Я собираюсь уходить…
— У тебя кто-то есть? У тебя мужчина?
— У меня нет мужчины.
— Но ведь твой муж в командировке.
— Если ты выйдешь замуж, то будешь ждать, когда муж уедет в командировку, чтобы поскорее ему изменить?
— Может быть.
— Тогда тебе нет смысла выходить замуж.
— Вот меня никто и не берет, — Соня засмеялась. — А куда ты собралась?
— К Шустову.
— Что-нибудь обнаружилось?
— Ничего особенного.
— Нет, ты скажи, скажи! Пойми, как мне это важно.
— Я обещала к нему пойти.
— Зачем?
— Ну, потому что я вчера нашла труп Осетрова. Ты что, забыла? — придумав убедительный предлог, Лидочка обрела уверенность.
— Он тебя с утра вызывает?
— С утра. А как ты думаешь, что они искали? — Лидочка перешла в наступление.
— Кто «они»?
— Убийцы.
— Деньги, конечно же, деньги.
— Те триста долларов, про которые ты говорила?
— Нет, про те они не знали. Они их у меня хотят отобрать. Они другие деньги искали.
— Откуда же деньги у старшего научного сотрудника?
— Им всем раздали, когда компартию распустили. Руководящим работникам по несколько тысяч долларов, это всем известно.
— Значит, это твой однокашник?
— Кто? — не поняла Соня.
— Петрик. Он же ссужает деньги.
— Ой, не знаешь, помолчала бы! Петрик — честный мужик. Ему чужого не надо.
— Почему же его боишься? Сама говорила, что он за триста долларов голову оторвет.
— Ты меня не так поняла. Сейчас у Петрика кризис. У него каждый бакс на счету. Он за цент глотку перегрызет. Потому что человек в стрессе меняется.
— И он мог убить Осетрова за триста долларов? — настаивала Лидочка.
— Он вообще никого не в состоянии убить! — Соня встала на защиту своего однокашника. — Он у нас в классе почти отличником был. Если бы ты знала, какое у него было тяжелое детство.
Спор был не по существу, о чем Лидочка и сообщила Соне. Соня обиделась на нее, и тут Лидочка, чтобы остановить поток слез, готовых вырваться из Сони, спросила, как оказалось, ошибочно:
— А сколько ему нужно, чтобы убить из-за этого человека?
— Я тебя не поняла.
— Ну сколько, тысячу долларов, три тысячи, десять тысяч?
— Нет! Нет!
— Двадцать тысяч? — Лидочка вдруг почувствовала себя подобно ведущему телевизионной игры, который спрашивает: «Ну, приз или миллион рублей?», и на очередное «нет» Сони, она произнесла:
— Тридцать пять тысяч?
— Сколько? — спросила Соня.
— Тридцать пять тысяч, — слово уже вылетело.
— Не надо, — после долгой паузы сказала Соня. — Глупый спор, и ничего мы с тобой не вернем. Мне страшно и одиноко. Можно, я приду к тебе погреться? Возле тебя тепло.
— Нет, Соня, давай перенесем встречу на вечер. Сейчас я в самом деле ухожу к Шустову.
— Вечером меня может не оказаться в живых.
— До вечера, — сказала Лидочка и повесила трубку.
Не надо было произносить цифру тридцать пять. Если Соня откуда-то знает о деньгах, именно эта сумма должна ее насторожить. Но вроде бы она не обратила внимания…