Тон Вуфнера многие коллеги считали чрезмерно язвительным. После семинара, в ванне с продвинутыми учениками, он выходил далеко за границы язвительности. В этой охоте за нутряным жиром он вонзал презрение, как гарпун, потрошил сарказмом, как разделочным ножом.
– Итак? – Старик погрузился под девушку и под воду еще глубже, до выпяченной нижней губы. – Der Kinder, кажется, заинтересовались законом укупоренной динамики? – Его пронзительный взгляд переходил с лица на лицо, но я чувствовал, что острие направлено на меня. – Тогда вас также, вероятно, заинтересует маленький бесенок, обитающий в этом сосуде, – демон Максвелла. Извините, дорогая…
Он сбросил судебную протоколистку с колен. Когда она вынырнула, отдуваясь и кашляя, он по-отечески потрепал ее по плечу.
– …будьте так добры, подайте мне брюки.
Она молча повиновалась – так же, как несколько часов назад, когда он велел ей не уезжать с государственным защитником из Омахи, который ее привез, а остаться с ним, с Вуфнером. Доктор вытер руку о штанину и залез в карман. Вынул оттуда шариковую ручку и чековую книжку. Потом, кряхтя, прошел по скользким дощечкам к самой яркой свече.
– Приблизительно сто лет назад в Британии жил физик Джеймс Клерк Максвелл. Он тоже был очарован энтропией. Ученый, он с большой любовью относился к чудесам нашей физической вселенной, и ему казалось жестоким, что все движущееся в нашем мире, все чудесные, вертящиеся, жужжащие, поющие, дышащие обречены на остановку, на смерть. Есть ли спасение от этой несправедливой судьбы? Эта проблема грызла его, и он с британским бульдожьим упорством грыз ее. В конце концов он решил, что нашел лазейку в одном из самых мрачных законов природы. И придумал он вот что…
Поднеся чековую книжку к свече так, чтобы всем было видно, он нарисовал на обороте чека простой прямоугольный ящик.
– Профессор Максвелл сказал: «Вообразите, что у нас есть ящик, запечатанный и наполненный обычным воздухом или газом, молекулы которого мечутся в темноте. В ящике есть перегородка, а в перегородке – дверца…»
Внизу перегородки он нарисовал дверцу с крохотными петлями и ручкой.
– «…И за этой дверцей стоит… демон!»
Он нарисовал примитивную тощую фигурку с тощей рукой, протянутой к дверной ручке.
– «Теперь представьте себе, – сказал наш профессор, – что этот демон обучен открывать и закрывать дверцу перед летающими молекулами. Когда он видит приближающуюся горячую, то есть быструю молекулу, он пропускает ее на эту сторону… – в правом отделении ящика доктор написал большую "Г", – а когда подлетает холодная, медленная молекула, наш послушный демон закрывает перед ней дверь, оставляет ее в этой, холодной половине ящика».
Мы увлеченно наблюдали, как морщинистая рука рисует «X».
– «В результате, – рассуждал профессор Максвелл, – левая часть ящика будет охлаждаться, а правая – нагреваться. И не нагреется ли настолько, что сможет вырабатывать пар и вращать турбину? Конечно, очень маленькую турбину, но тем не менее способную генерировать энергию – бесплатно и внутри замкнутой системы. И таким образом мы обойдем второй закон термодинамики – верно?»
Доббз согласился, что это может получиться, он сказал, что встречал таких демонов и по мускулам их похоже было, что они справятся с такой работой.
– А, вот именно – мускулы. Через несколько десятилетий другой зачарованный физик опубликовал статью, где доказывал, что, если бы даже такую систему можно было построить и демона-раба заставить работать без жалованья, все равно он не обойдется даром. Ему нужны мускулы, чтобы закрывать и открывать дверь, – а силы нужно поддерживать. Словом, нужна пища.
Прошло еще несколько десятилетий. Следующий пессимист указал, что демону понадобится освещение, чтобы видеть молекулы. Еще часть энергии отнимается от производимой. Двадцатый век породил еще более пессимистичных теоретиков. Они настаивают, что маленькому джинну Максвелла требуется не только еда и свет, но и некоторая образованность, чтобы отличать достаточно быстрые, горячие молекулы от слишком медленных, холодных. Мистер демон должен записаться на специальные курсы, утверждают они. А это означает преподавание, транспорт, учебники, возможно, очки. Дополнительные траты. Все это складывается…
Итог? В результате векового анализа мир физиков пришел к печальному выводу: маленький механизм Максвелла не только будет потреблять больше энергии, чем производит, и стоить больше, чем заработает, – происходить это будет в нарастающей степени! Дети, это ничего вам не напоминает?
– Мне напоминает, – сказал мой брат Бадди, – атомные электростанции, которые строятся там, на севере, в Вашингтоне.
– Правильно, да, только еще хуже. Так. Теперь представьте себе, пожалуйста, что этот ящик… – он нагнулся над картинкой и заменил «Г» на «Д», – изображает познавательный процесс современной цивилизации. А? И на этой у нас «Добро». А вот эта сторона – «плохая».
Он заменил «X» на вычурную «3» и помахал картинкой.
– Наше раздвоенное сознание! Во всем его обреченном великолепии! И прямо посередине сидит этот средневековый раб, обязанный сортировать лавину опыта и отделять зерна от плевел. Он должен обдумывать всё – и с какой целью? С целью продвинуть нас в каком-либо отношении. Дать преимущество в игре на бирже, магистерскую степень, очередную ступеньку на лестнице великой белиберды. Предполагается, что, если наш раб нагребет достаточно «добра», мы будем сказочно вознаграждены. Но есть одна зацепка: он должен успеть до того, как обанкротит нас. А от раздумий у него сильный аппетит. Ему нужно много энергии. Прожорлив!
Рука его опустилась на воду, по-прежнему с чековой книжкой в двух пальцах.
– В наших счетах все больше убытков. Мы занимаем у будущего. У штурвала мы чувствуем какой-то ужасный непорядок. Мы теряем ход! Мы должны держать скорость или потеряем руль. Мы стучимся в кочегарку. «Кочегар, больше горячих молекул, будь ты неладен! Мы теряем ход!» Но от нашего стука он только больше хочет есть. В конце концов становится ясно: этого кочегара надо уволить.
Мы следим за рукой. Она погружалась в темные воды вместе с чековой книжкой.
– Но эти кочегары за прошедший век образовали прямо-таки морской профсоюз и заключили железный контракт, привязывающий их присутствие на борту ко всей остальной команде наших душевных способностей. Если Кочегар уходит, то и остальные уходят – от штурмана до помощника сфинктера. Возможно, нас несет на скалы, но нам остается только беспомощно стоять у штурвала и ждать, когда корабль пойдет на… дно.
Последний слог он протянул виолончельно.
– Увы, мои матросы, то, что я сказал, печально, но правда – наш славный новый корабль тонет. С каждым днем все больше людей среди нас погружаются в депрессию, или безвольно дрейфуют по морю антидепрессантов, или хватаются за соломинки, такие как психодрама и катарсис через регрессию. Фэ! Проблема вовсе не в прошлых фантазиях на горшочке. Ошибка, которую мы запрограммировали в механизме нашего настоящего, – вот что нас топит!
Чековая книжка скрылась. Даже ряби не произведя. Наконец завороженное молчание нарушил невыразительный голос судебной протоколистки:
– Тогда что вы советуете делать, доктор? Вы что-то придумали, я поняла: вы нас к чему-то подводите.
Этот голос был единственное невыразительное, что она привезла из Небраски. Вуфнер посмотрел на нее искоса; по лицу его струилась влага – словно какой-то фавн вынырнул из моря. Он вздохнул и поднял чековую книжку, чтобы с нее стекла вода.
– Сожалею, милая. Доктор ничего не придумал. Может быть, когда-нибудь. А пока что его продуманный совет – жить со своим демоном по возможности мирно, уменьшить запросы и довольствоваться меньшими результатами… а самое главное, ученики, постоянно стараться быть здесь!
Мокрая чековая книжка хлопнула по воде. Мы опять подскочили, как вспугнутые лягушки. Вуфнер сипло рассмеялся и воздвигся над водой, объемистый и белый, как сам Моби Дик.
– Урок окончен. Мисс Омаха? Студентка в такой отличной форме, надеюсь, не откажется проводить бедного старого педагога до постели?
– Можно мне с вами? – спросил я. – Пора посмотреть, как там в автобусе.
– Ради бога, Девлин. – Он улыбнулся. – Тренированная и увлеченный. Вы можете нести вино.
Одевшись, я проводил старика и девушку до коттеджей. Мы шли по узкой тропинке цепочкой, девушка – посередине. Я был разгорячен после беседы на водах и хотел продолжения, но доктор не выказал никакого желания. Наоборот – он спросил меня о моей нынешней правовой ситуации. Он следил за разбирательством по газетам – действительно ли я был связан со всеми этими химическими экспериментами или это очередная брехня «Сан-Франциско кроникл»? Большей частью брехня, сказал я. Мне было лестно, что он об этом спросил.
Вуфнера разместили в коттедже декана – лучшем в институте и самом верхнем на горе. Протоколистка сделала крюк, чтобы забрать свой чемодан, а мы с доктором продолжали подъем, молча отхлебывая вино. Воздух был неподвижен и свеж. После полуночи прошел дождь, потом небо расчистилось, и в лужах там и сям купались бледные звезды. На востоке за горами занималась заря, словно золотой горн вдали играл побудку. Золото отражалось на лысой голове, слегка подпрыгивавшей впереди.
– Кхм, вы были правы, доктор, – начал я, – насчет моей увлеченности.
– Могу понять, – отозвался он, не оборачиваясь. – Но почему в такой степени? Не собираетесь ли вы воспользоваться секретами старого доктора и стать его конкурентом на поприще лечения психов?
– Разве что не по своей воле. – Я засмеялся. – Того недолгого времени, что я работал в больнице штата, мне хватило.
– Я слышал, вы там написали свой роман? – Слова и пыхтение, долетавшие из-за плеча, пахли, как пепельницы.
– Оттуда я набрал сумасшедших персонажей. Я был ночным санитаром в отделении невротиков и сдал все мои белые халаты, как только закончил черновик. Но увлеченности, как вы выразились, не потерял.
– Вы, вероятно, были вознаграждены за свою книгу, – сказал он. – Возможно, вы чувствуете себя в долгу перед этими сумасшедшими и называете это увлеченностью.
Я ответил, что, возможно, так оно и есть.
– Но думаю, не столько сами люди меня увлекли, сколько загадка. Например, кто сумасшедший? Что заставляет людей идти туда? Понимаете, очень интересна мне эта ваша метафора, если я правильно ее понял – что angst современной цивилизации в первую очередь механический и только во вторую – душевный.
– Не angst, – поправил он. – Страх. Пустоты. Начиная с промышленной революции цивилизация все больше боится опустошения.
Доктор дышал тяжело, но я знал, что он не остановится передохнуть: мне оставалось всего несколько десятков метров до его дома.
– И этот страх, – заторопился я, – заставил нас измыслить некоего брокера и поместить у себя в мозгу, чтобы он улучшил наш бюджет…
– В сознании, – пропыхтел он. – В способе мышления.
– …всознании. Чтобы он отслеживал наши доходы и делал умные инвестиции. Но он не может быть умнее нас, мы его сотворили… он и есть та подколодная змея, которая сводит людей с ума, а не всякие эти психологические штуки?
– Эти психологические штуки – то же самое, что пишет «Кроникл»… по большей части чушь.
Я молча шел за ним, дожидаясь продолжения. Пыхтение сменилось смехом.
– Но да, вы правильно поняли метафору. Он и есть подколодная змея.
– И никак его не выгнать?
Он покачал головой.
– А как его туда впустили? Что случится, если вы кого-нибудь загипнотизируете и внушите, что его вымышленного брокера больше нет? Прослышал, что идут аудиторы, и покончил с собой?
– Случится банковский крах. – Он усмехнулся. – Затем паника, затем коллапс. Сегодня слишком много инвестировано в эту выдумку.
Мы уже подходили к дому. Я не знал, о чем еще спросить.
– Мы экспериментируем, – продолжал он, – с некоей гибридной методикой, частично используя аудиторов хаббардовской сайентологии – «чистильщиками» зовут себя эти инквизиторы – в сочетании с сенсорным лишением Джона Лилли. Сенсорная изоляция в баке растворяет ощущение собственных границ субъекта. Его ящик. Аудитор находит демона и депрограммирует его – вычищает, такова теория.
– Вы кого-нибудь очищаете?
Вуфнер пожал плечами.
– С этими сайентологическими schwules[245] разве поймешь? А вы не хотите? Всю следующую неделю бак открыт для всех. Насколько вы увлечены?
Приглашение застигло меня врасплох. Сайентология и баки сенсорной изоляции? С другой стороны, отдых от возни с автобусом и возни с полицией представлялся заманчивым. Но прежде чем я успел ответить, доктор поднял руку и замер. Он повернул волосатое ухо и прислушался.
– Слышите, там шумят люди? Какой-то спор.
Я прислушался. Когда он стал дышать потише, стало слышно. За забором, ограждавшим коттеджи, слышался невнятный гомон. Как будто там был взвод солдат, и они подначивали друг друга. Или футбольная команда. Я-то, конечно, знал, что там, еще до того как мы с доктором подошли к воротам в заборе. Это был Хулихен, в единственном числе.
На фоне спокойного пурпура зари автобус выглядел таким кричаще пестрым, что, казалось, он едет, катится, хотя мотор молчал и в кресле водителя никого не было. Водитель был на площадке, среди мерцающих луж. Похоже, Хулихен где-то раздобыл еще амфетамина и забавлялся со своим трехкилограммовым молотом. Он выбрал удобное ровное место за автобусом, где можно было крутиться, подбрасывать молот и наедине с собой и последними тающими звездами нести какую-то высокооктановую ахинею.
– Невероятно, но вы сами видели движение – одна тридцатая секунды или даже быстрее! Ну что, моргалы, скептики, как вам синапсы и сухожилия чемпиона мира? Но что это? Опять? Чемпион не удовлетворен? Похоже, он идет на побитие рекорда – через нейтральную задним хватом. Три, четыре – считайте обороты, – пять, шесть… каким концом вперед? В какую руку – восемь, десять – в любую руку, Хулихен, не раздумывай, – одиннадцать, двенадцать, тринадцать, хумп, агаа.
Он бросал тяжелый инструмент за плечо, за спиной, между ног и ловил его в последний миг за мокрую от росы рукоятку. Или не ловил и тогда плясал в притворном отчаянии, проклиная свою бездарность, скользкую рукоятку и даже звезды, за то, что отвлекают.
– Промах! Что такое промах? Неужели успех разбудил в нашем герое тщеславие? Враждебные стихии проникают через самое слабое место. Или он разбрюзг оттого, что на него взглянул десяток небесных глаз?
Наклонившись, поднимал молот из лужи, снова подбрасывал высоко и выхватывал из разлетающихся брызг.
– Нет, только не этот парень, не всемирно знаменитый Мокрая… Ручка… Хулихен! Прошу не фотографировать, это религиозный акт.
Этот акт я видел много раз, потому сейчас наблюдал за доктором. Старик смотрел через забор на этот феномен с бесстрастным видом врача, наблюдающего за поведением душевнобольного через полупрозрачное зеркало. Но Хулихен продолжал и продолжал упражняться, и бесстрастность сменилась сдержанным удивлением.
– Это сам демон, – прошептал доктор. – Его химически выгнали из ящика!
Он отступил от забора и смотрел на меня, подняв брови.
– Так, значит, не только брехня «Кроникл», доктор Дебори? Изгнание химической силой. Впечатляет. А как с опасностью побочных эффектов? – Он положил мне руку на плечо и серьезно заглянул в глаза. – Не могут ли такие сильные дозы превратить вас в того самого жильца, которого вы пытаетесь выгнать? Но-но, не делайте такое лицо! Я шучу, мой друг. Дразню. Эти эксперименты, которые проводите вы и ваша автобусная семья, искренне говорю, заслуживают внимания…
Но его внимание было направлено на что-то у меня за спиной. С маленьким зеленым чемоданчиком и большой розовой подушкой к нам шла судебная протоколистка.
– …но в другой раз.
Он стиснул мне плечо на прощание и пообещал, что мы продолжим обсуждение этой загадки при первой же возможности. Сегодня вечером в ваннах? Я был польщен и обрадован приглашением. Он попросил меня подумать пока что и несколько часов спокойно поспать, да? После чего бросился догонять девушку.
Я вышел за забор и направился к автобусу в надежде утихомирить Хулихена, чтобы он дал мне спокойно поспать хоть несколько минут. Как бы не так. Увидев меня, он заржал, как полковой конь.
– Шеф? Ты ожил, слава всем святым. Все по местам!
Я не успел еще дойти до двери, а он уже вскочил в автобус через заднее окно, занял свое кресло и завел мотор. Я попытался сказать ему о приглашении доктора, но он продолжал трещать и гонять мотор, пока вся рассеявшаяся семья не сбежалась. Слишком многих мы оставляли раньше. Они сбежались, как недовольные поросята к свиноматке, кряхтя и жалуясь, что не готовы покинуть эту уютную лужу, подожди до завтрака.
– Мы сейчас же возвращаемся, – заверил всех Хулихен. – Решительно! Только небольшой крюк, купить тормозную жидкость – я проверил, у нас маловато… коротенький заезд в эту, как ее – «Летучую рыжую лошадь», если правильно помню… Держитесь, задний ход! Нет я не вру, а только малость загибаю…
Повез нас по проселку с глубокими колеями, по которому ламы отказались бы идти, и сломал кардан черт знает за сколько миль от шоссе, но по странной случайности рядом с хибарой дружка по битническим временам, изготовлявшего метедрин. Этот задубелый старый ящер надавал нам советов, напоил самодельным вином и познакомил со своими химическими ваннами. Только через день Бадди вернулся из похода за инструментами (одолженными). Только через неделю мы отвезли кардан в Монтерей, заварили и поставили на место, чтобы вывести автобус на цивилизованное дорожное покрытие.