Двое приблизились. Испуганная женщина держалась сзади, касаясь локтя мужчины и находя в этом успокоение.
- Меня зовут Ульшин, - сказал мужчина.
Рудой оскалил зубы и зарычал.
- Девятикратный победитель дуэлей, - продолжил Ульшин.
Рудой опустил верхнюю губу.
- Приятно познакомиться, - сказал он. - А я здесь, видите, живу. У вас нет с собой пластилина? Мой весь кончился.
Ульшин протянул коробочку.
- Необычный цвет, - сказал Рудой, разглядывая. - Хотите быть непохожим на других?
- Я добавлял в пластилин чернила, чтобы создать цвет, похожий на цвет кожи.
- Я обычно добавляю кровь, - сказал Рудой, - иначе шедевры не сохраняются. Нужна хотя бы капля человеческой крови чтобы пластилин стал прочен. Хотите посмотреть?
Он показал рукой на пластилиновое дерево, больное ожирением ветвей. Все ветви были опущены.
- Вам нравится?
Ульшин промолчал.
- Очень нравится, - сказала женщина из-за спины. - А то, большое, тоже вы сделали?
- Нет, - ответил Рудой, - это Шао Цы. Но ведь мое лучше. Вначале я подражал этому китайцу, но потом нашел свой путь. Я искал его тридцать лет.
- Я тоже, - сказал Ульшин, - но я пока не нашел.
- Тебя я отпущу, - сказал Рудой, - ты разнесешь весть обо мне по всему миру. А женщину оставлю себе, мне нужна кровь для моих шедевров. Твоя женщина очень полнокровна. Как тебя зовут, женщина?
Полина попробовала убежать, но Ульшин схватил её за кисть.
- Мы пойдем, - сказал он, - до свиданья.
Рудой подошел, подпрыгнул и клацнул в воздухе пустым ртом. Потом впился в вязаный рукав Полины. Полина дернула рукой и Рудой упал как связка сухих костей. Он был очень слаб от недоеданий.
Он лежал, а мужчина и женщина удалялись. Уходила последняя надежда создать последний шедевр. На этот счет Рудой себя не обманывал. Жизнь уходила, жизни оставалось совсем мало. Юношей он отдалился от людей, вначале просиживая дни в музее, а ночи у его дверей; он оставил женщину, которую наверное любил (теперь не вспомнить), оставил больную мать, друзей и быструю карьеру впереди. Изучив основы, он начал творить. Никто не верил ему. "Упорство и талант победят все", - говорил он себе тогда, но нашел лишь нескольких не очень способных почитателей. Тогда, уйдя в дальние галереи, он стал копировать ажурного, избыточно изящного, великого Шао Цы. Иногда он терял сознание от голода, иногда замерзал, не имея одежды, шесть раз ему приходилось убивать человека, однажды он понял, что сходит с ума, но вот наконец нашел свой путь и вершинный Шао Цы остался внизу - но подходит смерть, а люди уходят. И уже негде взять каплю крови, чтобы сделать шедевр бессмертным. Он встал на колени и вынул из ящика нож.
- Пахнет духами, - сказала Полина.
Ульшин осмотрелся и увидел предмет из своих снов; тонкий стебелек с двумя большими зелеными пластинками и одной поменьше, сверху стебелька голубая, небывало прекрасная чаша. Чаша пахнет духами, особенными, никогда не знал, что такие бывают. Стебелек опущен в обыкновенную воду, в пластилиновую вазу.
- Что это? - спросил он.
- Это цветок! - сказал Рудой. - я его сделал из пластилина. Отдай мне женщину, мне нужна кровь.
- Ты сумасшедший, - сказал Ульшин, - цветок не из пластилина.
Он подошел и отобрал нож. Рудой встал на ноги, чуть пошатываясь. Полина закричала так, как будто её уже резали, а не только собирались.
- Я даю тебе кровь, - сказал Ульшин, - за цветок можно отдать все.
Полина перестала кричать и стояла с большими глазами: плавающие темные кружки были окружены белками со всех сторон. Она побледнела и веснушки казались яркими и ржавыми. Ульшин уколол себя в руку и подождал пока выступит капля. Подошел к пластилиновому дереву и капнул на него кровью:
- Теперь твой шедевр будет жить.
- Зачем ты это сделал? Он ведь сумасшедший, - мгновенно прийдя в себя, сказала Полина.(Ржавые веснушки с шорохом осыпались на пол.)
- Он только чуть-чуть больше сумасшедший чем я, - ответил Ульшин.
К концу для, когда лампочки уже начинали меркнуть, они вошли в большую пустую камеру и решили провести в ней ночь. Камера была особенной, в ней двигался воздух, хотя не было слышно гула вентиляторов; в ней пахло тем, чего ты никогда не видел, но к чему смутно тянулся всегда - бесконечностью, которой нельзя представить, не увидев. Ульшин видел, что Полина испугана.
- Кажется, здесь неплохо, - сказал он, - но у меня такое чувство, что я забыл свой настоящий мир. Я едва вспомнил цветок. Полина, я боюсь.
- А мне кажется, что мы не одни.
- Эти звуки?
- Да, эти звуки.
Камера была полна звуков, негромких, но отчетливых. И ни один звук нельзя было втиснуть в известные слова. Ульшин прошел вдоль стен и ничего необычного не увидел, разве что груду камней - остаток древней переборки, когда-то делившей камеру непополам - для начальства и для черни.
- Будем спать.
Они легли рядом, подальше от входа и от каменной груды (если была опасность, она исходила из этих мест) и Полина уснула на его руке. Ровно в полночь лампочки выключились и камера стала ещё более необычной. В ней хотелось дышать, воздух был вкусным. Он лежал и смотрел в потолок - самое удобное место для глаз, потолок никогда не меняется и поэтому не мешает размышлять. Но потолок сошел с ума: в нем появился квадратик иного, живого, цвета черноты. В квадратике горела яркая зеленая точка о восьми лучах. Ульшин прищуривал глаза и лучи удлинялись. Таких маленьких и ярких лампочек не бывает. Он поднес к глазу незажженную спичку, чтобы определить размер лампочки, но спичка неожиданно стала прозрачной и зеленный огонек, мигая, просвечивал сквозь спичку. Ульшин подумал, что спит. Было так приятно видеть небывалые сны, что он заснул по-настоящему. Ему приснился осиротелый диванчик, пластилин, банка пива, Полина с динозавром на стене. Проснувшись, он забыл свои сны.
Утром чудеса не исчезли. Квадратик в потолке горел синевой, более яркой чем любая лампочка. Лампочки по стенам совсем стушевались, чувствуя свою незначительность.
- Как ты думаешь, что это? - спросил он Полину.
- Какой-то особенный светильник. Я бы не стала вешать такой у себя в камере. Слишком яркий.
Что-то маленькое появилось в синем прямоугольнике и протяжно свиснуло, с радостью в голосе.
- Это не светильник, - сказал он. Я должен проверить.
- Я хочу есть, - сказала Полина, - мы пропустили две раздачи супа. Если не поторопиться, то пропустим и обед. Я умру с голоду.
- Ты обещала носить мне есть.
- Я схожу, но отдай мне нож и цветок.
- Зачем цветок?
- Я приколю его к платью. Закрою дырку, которую прокусил тот сумасшедший. Вот теперь начнет платье распускаться. Что я буду делать без платья? Или ты мне новое свяжешь?
Она приколола цветок на рукав и ушла.
Ульшин стал носить камни. Сейчас, когда он увидел нечто настоящее и приблизился к настоящему и даже держал это настоящее в руках, он ощущал яркую ценность своей жизни. До сих пор ценность жизни была тусклой: родился, жил, родил, работал, иногда веселился и умер, был счастлив потому что успел попробовать всех радостей. Сейчас он по-настоящему, до боли, боялся умереть. Еще вчера он поставил бы камни один на другой и взобрался бы по ним, не испугавшись возможного обвала. Сегодня он стал строить устойчивую пирамиду. Каждый камень весил килограмм пятьдесят, поэтому дело было нелегким и медленным. Голубой светильник стал ярче, потом превратился в ослепительно-белый, потом стал желтеть и голубеть снова. Когда синева начала темнеть, Ульшин положил последний камень, встал на него и просунул голову в отверстие. Он был в большом каменном дворе совсем рядом с высокой стеной. В дальнем конце двлра маршировали солдаты в форме Гамби. Над двором был высокий синий купол, неровно покрашенный - с белыми полосками здесь и там. Полоски перемещались, казалось, что купол медленно поворачивается. С темной стороны купола белых полос становилось совсем много (наверное, нехватило голубой краски), некоторые из них рельефно выпирали, группировались и быстро темнели. Невдалеке от солдат стояло зеленое дерево, даже более настоящее, чем у Шао Цы.
5.
Полина проскользнула по залам музея, никого не встретив по дороге. Была только экскурсия для совсем маленьких; две девочки, лет трех, отстали от группы (Одна почти налысо повыхваченная клочьями, другая с длинными светлыми волосами) чтобы поговорить. Они говорили громко и с недетскими интонациями, правильно выговаривая слова, но растягивая их посредине недавно научились говорить:
- Пиво было? - спросила одна.
- Не было, - ответила другая и сделала широкий жест, обозначавший эмоцию.
Полина пошла дальше.
Она думала о том, куда девался сумасшедший с клыками и о том, помогла ли капля крови ему, и о том, как её встретит вчерашний наблюдатель. А ещё хотелось есть. Женщины неприспособлены к таким мучениям, подумала она напоследок, и на этой думе увидела наблюдателя и дружески улыбнулась ему.
- Привет, - сказала она.
- Привет, сегодня в четыре, да?
- Да, ничего не изменилось. Когда ты сменяешься?
- Через сорок минут. Хочешь, подождем вместе. Потом погуляем.
Полина победила искушение:
- Не стоит. Но в другой раз обязательно.
И на душе стало очень тепло. Кажется, ничего и не было сказано, а вот тепло. Умеют же говорить некоторые. Ульшин, тот никогда не скажет ничего доброго. Что только я в нем нашла?
В своей камере она встретила Волосатика. Тот сидел на нарах и ел что-то неприлично желтое. Глаза так привыкали к мягким тонам, что любую яркость воспринимали как оскорбление. Он протянул яркий предмет ей.
- Что это?
- Апельсин называется.
Полина укусила и онемела от ощущения.
- Не бойся, это не запрещено.
Полина быстро доела, капая соком на платье, и стала рассматривать плотную кожуру.
- Такого не бывает, - наконец сказала она.
Волосатик засмеялся. Буква "О" у него выходила не совсем ровной верхняя губа приподнималась сильнее.
- Где Ульшин? - спросил он.
- Не знаю. Мы с ним гуляли, а потом я ушла.
- А что это?
- Это он слепил из пластилина. Называется цветок. Специально для меня.
Волосатик протянул руку и пощупал один из листков.
- Не похоже на пластилин.
- Это пластилин с кровью, - обяснила Полина, - капля человеческой крови делает пластилин очень прочным. Вы об этом не слышали?
- Слышал, именно сегодня, - сказал Волосатик. - Передайте Ульшину, чтобы не опаздывал. Все билеты проданы.
Когда Полина ушла, Волосатик откинул волосы со лба (нельзя же все время ходить слепым, глаза испортятся) и дважды стукнул в стену. Вошла группа людей, каждый из которых выглядел обыкновенно, но вместе составлявших очень тяжелый и неприятный образ.
- Ращщитайсь! - скомандовал Волосатик.
- Первый-второй-третий-четвертый-пятый-шестой-седьмой-восьмой!
- Все ко мне в кабинет, получите инструкции и оружие.
Он ненадолго остался в камере Полины, чтобы дочитать последние страницы дневника Шао Цы. Последние страницы великий китаец дописывал уже приговоренный к смерти, за несколько часов до того, как его втолкнули в яму. Неспособный сосредоточиться в такой момент он писал короткими отрывками, но очень сильно. Перед смертью каждому хочется сказать такое слово, которое приколет его образ к будущим векам как кнопка прикалывает открытку к стене.
"Истина искусства в том, - писал Шао Цы, - что оно разрушает темницы. Именно поэтому деспоты всегда преследуют искусство". Волосатик записал карандашиком на полях: "Истина искусства в том, что оно разрушает. Именно поэтому твой долг преследовать искусство."
Хороший получится плакат, - подумал он, - напишу так и повешу в своем кабинете. Тогда никто не скажет, что я не работаю над идеологией.
Полина вернулась поздно. Она пошла и потолкалась в центральной пыточной, чтобы встретить наблюдателя, встретила, погоревала о том, что приговоренный не явился (наглость какая! Что он себе думает?), потом вместе погуляли по коридорам, дождались ужина. Она взяла четыре обеда и два сухих пайка для ужина, но не удержалась и один паек сьела по дороге. Когда лампы включили в полнакала, она попрощалась с новым другом, договорилась о встрече и пообещала, что обязательно придет. Потом, ещё на радостной волне, пошла к Ульшину. У входа стоял незнакомый наблюдатель и смотрел на неё с натренированной подозрительностью. Полина назвала имя своего нового друга и была пропущена.
Подходя к той галерее, где вчера её кусал сумасшедший, она почувствовала предварительный страх. Но сумасшедшего творца нигде не было, вместо дерева торчал невысокий пень, срезанный очень аккуратно (только обломки веточек валялись здесь и там, да опилки подметены плохо, явно мужская рука). Пластилиновое дерево было повалено и раздавлено. По нему прошлись несколько мужских ног с разными размерами обуви и разным рисунком на подошвах. Из кусков пластилина на стене вылеплена игривая композиция, тоже в мужском стиле.
Ульшин сидел на камнях, из которых сделал символический диванчик для двоих (все же он у меня молодец) и держал что-то в руках.
Полина, не остывшая от чудесного дня, ожидала увидеть апельсин (мы слишком бысто привыкаем к чудесам, поэтому они не любят нам показываться), ожидала апельсин, но разочаровалась: Ульшин держал что-то серое.
- Смотри, - сказал Ульшин, - она умеет летать. Мне часто снились такие же и другие, разных цветов.
Он подбросил птицу и птица, описав красивейшую окружность (трепыхание вверх и плавное скольжение с поворотом), снова села Ульшину на колено и сказала что-то на собственном языке.
- Красиво, - согласилась Полина, - ты это сам слепил?
- Нет, это пришло ко мне сверху. Я не могу ничего хорошего сделать сам. Все прекрасное спускается сверху. Наверное, с Шао Цы было то же самое. Художник - это тот, кто может взять что-то сверху и принести сюда, в нашу слишком простенькую темницу, где достаточно математики или математик для обьяснения всего.
- Ничего плохого в математике нет, - не согласилась Полина, - например вот это.
Она показала фонарик на батарейках.
- Где ты взяла?
- Один друг подарил.
- А еще, - сказал Ульшин, - у меня есть это
Он показал широкий зеленый лист.
- смотри, как он красив.
Да, - согласилась Полина.
На самом деле она считала, что лист безвкусно ярок.
- Тебе нравится?
- В общем, да. Это тоже на тебя снизошло?
- Ну ты же видишь, что это не из пластилина.
Когда выключили лампы и Ульшин крепко заснул (намаялся бедный, таская камни, вечно какие-то фантазии, не может жить как все люди), она взяла птицу, листок и фонарик и отправилась искать яму.
Ямы были в каждом отделении тюрьмы - одно из самых необходимых приспособлений. Часто кого-нибудь казнили или пытали, иногда происходили дуэли, множество самоубийств каждый год, немного реже - убийства, частые болезни, от которых нет лекарств, несчастные случаи, старики - всем этим людям требовалась яма, чтобы умереть. Кроме того, в ямы бросали все старое и ненужное: старую мебель, портретики изменивших любимых, просто мусор. Поэтому ям было очень много, примрено одна яма на десять-пятнадцать камер. Некоторые ямы были оккупированы обществом спиритов. Спириты вызывали духов, а духи рассказывали, каково им там, в ямах, живется. Иногда духи предсказывали будущее и часто угадывали потому что будущее всегда однообразно.
Она нашла яму в четвертой по счету камере. Пол в камере был неровным, некоторые камни шатались, казалось, что вот-вот провалишься - множество пней в этом секторе окончательно расшатали фундамент. Еще несколько таких и мы получим дыру в полу, а потом и стены рухнут. Ульшин и вправду преступник, если занимается этим. Нет, он не преступник, он сумасшедший он такое говорил сегодня - о том, что всякие штучки спускаются к нему с неба. А те, которые он делает сам, без помощи неба - те ненастоящие. Он сумасшедший. Но его можно вылечить. Например, покой, долгий отдых, никакого пластилина, никаких разговорв об этом и, конечно, успокоительное, успокоительное, успокоительное. Все будет хорошо, мой милый Ульшин. Кто же тебя спасет, если не я?
Яма была сделана очень удобной: с одной стороны невысокий каменный парапет и резкий обрыв, с другой стороны плавный гладкий спуск. Кому что нравится. Что бы выбрасывать мебель, лучше обрыв, а самоубийцы любят постепенность почему-то.
Она протянула руку над ямой и выпустила из пальцев зеленый листок. Листок выпорхнул и стал опускаться медленно и неровно, будто толчками, потом прилип к стенке ямы и соскользнул. Вот его уже нет. Осталась птица. Она бросила птицу в яму, но птица затрепетала крыльями,громко стуча ими под грудью, и взлетела, села рядом на парапет. Полина попробовала ещё раз, но снова не вышло. Птицу было невозможно убить. Как-то раз Ульшин говорил ей об этом: "настоящее искусство нельзя убить". Да, именно так он и говорил. Значит это было не просто фокусничанье словами. Или я тоже схожу с ума?
Она оставила птицу у ямы и вернулась к Ульшину. Разбудила, поворочалась в вялом экстазе и заснула первой.
6.
На следующий день, когда Полина ушла за едой, Ульшин решил обследовать галерею дальше. Широкая галерея со многими боковыми камерами, большими и малыми, очень пыльными обычно, неуловимо поворачивала каждые сто шагов и через время Ульшин не видел ничего, кроме грубых каменных стен впереди и таких же сзади. Здесь и там встречались пни - это была та самая длинная галерея пней, которая казалось ему загадочной когда-то, в другой жизни, которая часто снилась ему раньше. Сейчас о той жизни он почти забыл.
Он слышал звуки,настолько неотчетливые, что сомневался в том, что действительно слышит их. Бывает, что в полной тишине принимаешь собственное дыхание или шелестение бумажки в кармане за громкие знаки близкого чужака. Тишина вообще многое меняет. Например, сейчас ему казалось, что Полина просто грубое и сластолюбивое животное и предаст его при первой возможности, или просто от скуки. Когда он увидит Полину ему будет стыдно этих своих мыслей. Но тишина слишком многое меняет.