Мы погромыхали вперед – цок-цок-цок, – внимательно смотря по сторонам. Предположив, что майор будет идти справа, я уступил это место профессору, а сам занялся изучением прохожих, идущих по левой стороне улицы. После того как Кингсленд, согласно лондонскому обычаю, который выводит из себя и сбивает с толку, перешла в Шордич, прохожих стало заметно больше, а затем еще больше, когда Шордич повернула направо, сливаясь с Коммершл, и превратилась в широкую, хорошо освещенную и довольно оживленную, несмотря на поздний час, улицу. Нашему кэбу приходилось лавировать между подводами, развозящими товары все двадцать четыре часа в сутки, в то время как прохожие петляли среди закрытых по большей части торговых ларьков. Газовое освещение выполняло свою работу, кафе, пивные и редкие магазины также отбрасывали свет, однако в целом складывалось несколько безумное впечатление камеры-обскуры, создающей эмоции, но не конкретные образы. Все это походило на беспорядочное столпотворение, сумасшедший карнавал плоти, усугублявшийся напряжением, которое я испытывал, а также страхом что-нибудь пропустить, вследствие чего на моих руках будет кровь следующей жертвы…
– Полагаю, это доктор Потрошитель! – объявил профессор.
– Вы его видите?
– Идет, ничего не боясь, будто Сесил Родс[54] по Африке с карманом, набитым алмазами, – ответил Дэйр. Обернувшись, он открыл окошко к извозчику и сказал: – Через два квартала высадите нас на левой стороне.
– Хорошо, – ответил тот, – но только берегите головы, сэр, так как начался дождь.
Какое воздействие это должно было оказать на происходящее? До сих пор Джек еще ни разу не работал в дождь. Возможно, это его остановит. А может быть, он попробует работать под крышей или придумает еще что-нибудь… Тут я осознал, что в этом случае мы его потеряем и наша сегодняшняя попытка окончится неудачей.
Профессор расплатился с извозчиком. Мы вылезли из кэба, заняли позицию за закрытым лотком – словно мальчишки, играющие в войну; прохожие сочли бы нас сумасшедшими, если б обратили на нас внимание, но этого, разумеется, не произошло, – и стали ждать. И действительно, вскоре появился, узнаваемый по тяжелой нетерпеливой поступи, майор Пуллем из Королевских ирландских гусар, теперь похожий на рядового Пуллема из Королевских ирландских дерьмочерпиев. По законам своего ремесла, он полностью изменил свой облик.
Майор приблизился, поравнялся с нами, двинулся дальше.
– Я пойду впереди него, – сказал профессор. – А вы оставайтесь на этой стороне улицы. Я буду оглядываться на вас, но только не на него, и ждать вашего сигнала. Все понятно?
– Замечательно, – сказал я.
Именно так мы и поступили. Профессор быстро пересек улицу и оказался метрах в ста впереди майора. На него он не оглядывался – только на меня, – а я двинулся метрах в пятидесяти позади Пуллема, но только по противоположной стороне Коммершл. Квартал за кварталом я знаком показывал Дэйру идти прямо. Пройдя Фэшн-стрит, затем Уэнтворт, профессор поставил на то, что майор свернет направо на Уайтчепел, и без колебаний повернул за угол. Майор подыграл нам, и мы двинулись по Уайтчепел.
Еще одна остановка случилась, когда майор зашел в «Десять колоколов», прямо на пересечении Коммершл и Фурнье, напротив рынка Спиталфилдс, чтобы выпить пива, а мы остались торчать под моросящим дождем.
– Полагаю, он проверял, нет ли поблизости полицейских, – высказал свою догадку профессор. – Он обходит район, отмечает места скопления «бобби», маршруты их патрулирования, высматривает в толпе полицейских в штатском. И еще я думаю, что он уже выбрал место, которым до этого не пользовался. Осушив кружку, он выйдет из пивной, не спеша двинется по улице, в определенном месте подойдет к проститутке и предложит ей составить ему компанию. Согласившись, та поведет его в темный переулок. Он же, предварительно разведав местность, предугадает ее выбор.
– Я последую за ним, – вызвался я.
– Считаю, нам следует отказаться от волшебной тактики слежки. Скорее всего, нам придется двигаться быстрее. Если Джек поведет шлюху в переулок, нам нужно будет тотчас же напасть на них. Он никогда не колеблется. Он сразу же выхватит нож, но прежде чем он успеет сделать ей что-либо плохое, мы окликнем и остановим его. Пистолет будет полностью контролировать ситуацию.
– Не следует ли нам предупредить какого-нибудь «бобби»?
– Вы считаете это разумным?
– Я… – Задумавшись, я увидел, какими неприятностями это чревато. – В данном вопросе я агностик[55].
– Наверное, в этом случае придется одновременно решать слишком много проблем. Следить, вмешаться, схватить, задержать, и еще позвать полицейского? Задач чересчур много, легко запутаться, что-то забыть, действовать без полной уверенности. Мы вышли на Джека, как и предполагали; мы доведем эту игру до конца и возьмем главный приз.
Я непроизвольно сглотнул подступивший к горлу клубок. Я мысленно дал себе зарок не подходить слишком близко. Этот человек молниеносно орудует ножом, и в одно мгновение, прежде чем я успею спохватиться, он вырвет у меня из груди сердце и съест его, словно яблоко… Нет, нет, сказал я себе, старина Джеб, ты слишком высоко ценишь себя, чтобы окончить свои дни таким образом. Держись на расстоянии, не забудь взвести курок этого чертова пистолета, а если Джек сделает хотя бы шаг в твою сторону, отправляй его прямиком в преисподнюю. Будь героем. Прими бесконечную любовь. Но только не забудь взвести курок этого чертова пистолета!
Мы стояли напротив пивной и видели майора, сидящего у стойки. Через какое-то время его скрыли из виду другие посетители, но он не мог выйти из заведения незаметно, поскольку выход был только один.
– Он выходит! – вдруг встрепенулся профессор. – О Боже, он не один, он «снял» проститутку!
И это действительно было так. Майор неспешно вышел из пивной, а через несколько мгновений следом за ним появилась молодая женщина, по одежде и поведению из категории шлюх. Она удалилась от пивной так, чтобы ее не было видно в широкие окна, и, оказавшись в тени, огляделась по сторонам. Майор подскочил к ней с притворной любезностью, и она улыбнулась.
– Пошли! – воскликнул профессор.
Мы, словно сумасшедшие, бросились через Коммершл под крики кучеров, увертываясь от подвод, громыхающих по грязной мостовой. Усилившийся дождь хлестал в глаза, заставляя зажмуриваться, но все-таки нам удалось пересечь улицу без особых последствий, если не считать дополнительной грязи на ботинках от вязкой жижи, в которую превратилось дорожное покрытие. Мы оказались на противоположной стороне Коммершл шагах в пятидесяти позади счастливой парочки, идущей рука об руку. Влюбленные решили не сворачивать на Фурнье, а продолжили путь по Коммершл, мимо церкви Христа и ее высокой колокольни, и прошли еще квартал. Я сумел хорошенько их рассмотреть, и, должен сказать, если это действительно был Джек, общественность была бы шокирована.
Ничего похожего на крадущегося мрачного субъекта с осунувшимся лицом, затравленными глазами и торчащими зубами; наш Джек был жизнерадостным ловеласом. Мы видели, что он полностью поглощен тем, чтобы очаровать свою спутницу. Быть может, в этом и заключался его замысел: остроумием усыпить ее бдительность, подвести к тому мгновению любви, когда она окажется совершенно беззащитной, после чего перерезать ей горло… Быть может, Джек наслаждался тем мгновением, когда жертва видела у него в руке нож и понимала, что ухажер оказался убийцей, и ее лицо застывало в шоке.
И все же сейчас он явно преувеличивал. Я видел, как он нежно нашептывает что-то на ушко своей спутнице; судя по всему, язык у него был подвешен хорошо и он поднаторел в искусстве ухаживать за женщинами (чего мне, увы, не дано): ее лицо, в восторге обращенное к нему, излучало восхищение этим представлением и любовь к стоящему за ним мужчине. Я наблюдал за тем, как женщина буквально тает, сплавляясь с Джеком в единое целое, и вот это были уже не два человека, идущие рядом, а один, четырехногий, движущийся в унисон, с одним сердцем. Это существо шло по тротуару, не замечая лавки уличных торговцев, не замечая тех, кто его обгонял, поглощенное самим собой и не обращающее внимания на двух джентльменов в пятидесяти шагах позади, движущихся с той же самой скоростью.
Наконец парочка остановилась у отходящего влево переулка, и я увидел, как мужчина и женщина склонили головы друг к другу, она хихикнула, он фыркнул, и они повернули налево.
– Ну хорошо, – сказал профессор. – Дальше дело становится опасным. Достаньте пистолет, чтобы вам не пришлось с ним возиться, когда Джек будет отрезать вам уши.
Я повиновался, одной рукой вытащив «хауду» из кобуры и более или менее спрятав ее под макинтошем. Переглянувшись, мы дружно вдохнули, готовясь к тому, что ждало нас впереди. Дождь теперь лил уже вовсю, горизонтально стелясь под сердитыми порывами ветра, и промозглая сырость была повсюду. Быть может, утром будут заморозки? Кто мог сказать, что принесет утро? Быстро завернув за угол, мы шагнули во мрак переулка – и тотчас же увидели переплетенные фигуры двух человек.
Я повиновался, одной рукой вытащив «хауду» из кобуры и более или менее спрятав ее под макинтошем. Переглянувшись, мы дружно вдохнули, готовясь к тому, что ждало нас впереди. Дождь теперь лил уже вовсю, горизонтально стелясь под сердитыми порывами ветра, и промозглая сырость была повсюду. Быть может, утром будут заморозки? Кто мог сказать, что принесет утро? Быстро завернув за угол, мы шагнули во мрак переулка – и тотчас же увидели переплетенные фигуры двух человек.
– Не забудьте взвести курок! – шепотом предупредил профессор.
Глава 35 Дневник
7 ноября 1888 года
Это было что-то новенькое. До сих пор я имел дело лишь с ночными видениями. Я не мог разглядеть лица отчетливо до тех пор, пока не убивал женщин, что, впрочем, едва ли можно было считать для них чем-то неблагоприятным. А спокойствие смерти в значительной степени убивает красоту, если мы начнем с того, что какая-либо красота вообще присутствовала.
Но Мэри Джейн, в полном расцвете, оказалась живой, пухленькой женщиной, повсюду излучавшей доброжелательность и счастье. Она лишь совсем недавно вышла из того возраста, когда ее можно было назвать девушкой, и было очень непросто не проникнуться к ней вожделением, учитывая ее светлые волосы, пышную фигуру и радостную улыбку для всех и каждого.
После описания, полученного от бармена, я просто стал наблюдать – и был поражен тем, что не обратил на нее внимания прежде. Я никого не просил указать мне на нее, поскольку в этом не было необходимости. Она была хорошо видна в окно «Десяти колоколов», поэтому мне не пришлось снова заходить в пивную и рисковать тем, что бармен отложит мое лицо в памяти, что, как я был уверен, в прошлый раз он не сделал. Я видел Мэри Джейн сидящей за столом с ватагой «девочек». Невзирая на свое жалкое прошлое, они были веселые, смешливые, получали удовольствие друг от друга, наслаждались гостеприимством «Десяти колоколов» и в первую очередь наслаждались джином. Подобно всем женщинам от Гиндукуша до Амазонки, от Дуная до Хуанхэ и от Миссисипи до Колорадо, они разговаривали между собой на понятном им одним языке жестов и воодушевления, с удовольствием сплетничали и злословили, были объединены презрением к мужчинам, которые многим из них разбили жизнь, и вызывали друг в друге все лучшие черты. Я видел это по тем оживленным позам, в каких они сидели за столом.
Мэри Джейн была одной из самых бойких. Даже сквозь оконное стекло можно было услышать ее смех, быть может, даже почувствовать в воздухе его вибрацию. У нее были голубые глаза и розовая упругая кожа. Казалось, она далека от «Жизни» уайтчепелских улиц, как это именовалось, хотя и была известна в ней. Я почувствовал, что ее мучит какая-то трагедия, что можно было сказать про многих девушек. Все они вышли из разбитых семей, сбежали из дома или же были выставлены за порог; одни лишь недавно вышли на улицу, другие уже успели срастись с нею. В настоящий момент трагедия Мэри Джейн заключалась в том, что ее бросил мужчина, некий Джо Барнетт, который, как я имел возможность увидеть, приходил к ней каждый вечер. По моим меркам, это был неотесанный грубиян, но, быть может, под такой внешностью скрывалось доброе сердце; не слишком склонный осуждать свою знакомую, готовый принять ее такой, как она есть. Его посещения предполагали какую-то возможность восстановления отношений, поскольку оба еще не были готовы окончательно расстаться. В то же время Мэри Джейн упорно не желала подстраиваться под своего дружка, ибо она по-прежнему торговала своим телом, холодными осенними ночами пускала в свою крошечную комнатенку переночевать подруг по ремеслу и по-прежнему налегала на джин – три, четыре, а иногда и пять раз на день. Она не могла отказаться от выпивки, своего вечного проклятия. Не знаю, то ли она обращалась к джину, чтобы бежать от действительности, то ли бежала от действительности, чтобы обратиться к джину, но это было ядро ее существования, как я имел возможность убедиться в течение последних нескольких дней.
Главными ее точками были «Десять колоколов» и «Рог изобилия». Посидев какое-то время в пивной, Мэри Джейн выходила на улицу и рано или поздно находила себе кавалера на ближайший час. Затем счастливая парочка сворачивала на Дорсет. Это была темная короткая улочка, через несколько домов заканчивающаяся тупиком, олицетворявшая элементарную «английскую нищету», если такой стиль когда-либо получит название: угрюмые кирпичные здания по обеим сторонам, не отмеченные печатью таланта архитектора; просто кирпичные коробки, расставленные вплотную друг за другом, утыканные короткими печными трубами, изрыгающими дым от дешевого угля, который, смешиваясь с лондонским туманом, образовывал желтое месиво, временами пачкавшее улицы. Фасады были практически одинаковые, если не считать тщетных потуг на индивидуальность, таких как горшок с цветком тут, флажок там, желтая дверь, вывешенный из окна коврик, – а в остальном лишь тусклая безликость складов для хранения забытых человеческих существ.
Мэри Джейн проводила своего возлюбленного по Дорсет, и там – нужно было знать, где искать, ибо запросто можно было пройти мимо, – они сворачивали в узкий проход, в котором можно было двигаться только по одному. Это был вход в Миллерс-корт, пятидесятифутовый коридор, прорезанный между сомкнутыми кирпичными стенами, который заканчивался открытым пространством, давшим этому месту комическое название «двор»[56]: это был разрыв в непрерывной монотонности зданий, крохотный участок земли еще для одного двухэтажного дома с отдельными квартирами и просто комнатами, крохотными, тесными, куда тем не менее можно было запихнуть отчаявшихся людей, чтобы они жили там до самой своей смерти, после чего переселялись на безымянные кладбища для бедняков. Кто-то владел этим домом, кто-то собирал с жильцов плату, кто-то получал прибыль, однако в таком убожестве нельзя было содержать и свиней.
Мэри Джейн жила в номере 13. Я выяснил это, потому что доступ во двор был открыт для всех, а поскольку среди живущих в доме было много проституток, мужчины приходили и уходили в любое время дня и ночи, кроме, быть может, пары часов перед самым рассветом, когда даже самым распущенным нужно хоть немного поспать, и никто не обращал на них внимания. Вот и я приходил сюда, и не один раз, в самые разные часы, когда у меня не было ничего неотложного; я заходил внутрь, осматривался, кивал соседям, которым не было до меня никакого дела. Всем своим сердцем я отдался подготовке нового удара. Смешно сказать, но в наши дни мужчина в котелке, в сюртуке и при галстуке может пройти куда угодно и оставаться незамеченным – таким универсальным стало это облачение на тесном островке под властью Виктории, что оно мгновенно обеспечивает невидимость.
Больше того, несмотря на шум и крики газет, я не заметил среди обитателей Уайтчепела, не говоря уж про город в целом и страну, центром которой он является, ничего похожего на страх и панику перед Джеком-Потрошителем. Конечно, фараонов стало больше, однако от них не было никакого толку. Ими командовал сам генерал-идиот Уоррен, провозгласивший, что они должны искать «подозрительных». В связи с этим я стал свидетелем одной любопытной сцены. Два констебля задержали одного типа, который действительно выглядел подозрительно, ибо был в длинном пальто и шляпе с опущенными полями; бедняга являлся олицетворением нищей, обшарпанной опасности, крадущейся в темноте. Полицейские прижали его к стене, готовые хорошенько отдубасить, если только он двинется с места. Один уже свистел в свисток, призывая подмогу, а несчастный тем временем вопил: «Но я Джордж Комптон Арчибальд Артур, третий баронет Артур из Верхней Канады, лейтенант Второго лейб-гвардейского полка!», на что тот из полицейских, что выше ростом, отвечал: «Ну да, сэр, разумеется, но только стойте спокойно, пока мы во всем не разберемся», а я, истинный Джек, между тем не спеша прошел мимо, не вызывая никаких подозрений, – обыкновенный мистер Джексон, коммивояжер, предлагающий эликсир для костей, зубов и суставов. Вот что было главным: само чудовище будет выглядеть совершенно обычно, вне подозрений.
Отсутствие общего страха покоилось на прочном основании человеческой природы: каждый втайне тешит себя фантазией о собственном бессмертии и, как следствие, всецело убежден, что это не произойдет здесь, это не произойдет сейчас, это не произойдет с ним. Я сознавал, что являюсь зловещим богом «здесь, сейчас и с тобой».
Вначале мне показалось, что возникнут проблемы с дверью в комнату Мэри Джейн. Как мне войти внутрь? Дверь была постоянно заперта, полагаю, благодаря механическому волшебству пружинного замка, а я не умел обращаться с отмычкой, и мне было уже поздно овладевать новыми навыками, особенно такими мудреными, как умение засунуть кусок проволоки в замочную скважину и повернуть сувальды. К тому же в моем окружении такого специалиста не было, и где я должен был искать наставника?