Но поскольку сооружение было довольно хлипким, я рассудил, что под хорошим нажимом дверь откроется, вот только нельзя было предсказать заранее, как расщепится дерево: оно могло треснуть с громкостью ружейного выстрела, разбудив весь Миллерс-корт, и тогда я окажусь на конце веревки, приготовленной Комитетом бдительных граждан, болтаясь на печной трубе, после чего район станет гораздо более знаменитым, чем того заслуживает. Рассудив, что ключ должен быть у Мэри Джейн, я подумал было о том, чтобы нанять воришку, который вытащил бы его у нее из кармана, – ремесло это было широко распространено в Лондоне. Однако подобный вариант был сопряжен со множеством трудностей – к примеру, таких как где мне найти такого воришку, как не вызвать у него подозрений (конечно, я мог бы сказать ему, что я отвергнутый любовник, намеревающийся задать Мэри Джейн хорошую взбучку, когда она вернется домой, но когда мое зверское преступление будет совершено, у воришки хватит ума сложить два и два, ведь так, и указать на меня «фараонам» или, по крайней мере, предоставить им описание, не имеющее ничего общего с таинственным евреем с золотой цепочкой и крючковатым носом!).
Нет, нет, так не пойдет. Но к вечеру – моя третья вылазка в Миллерс-корт – я разрешил проблему, поистине в духе Шерлока Холмса. Поскольку во дворе было пустынно – времени десять вечера, девочки вышли на улицу, но еще не привели домой кавалеров, а бедняки, вынужденные терпеть убогость этого места ввиду отсутствия выбора, уже легли спать, – я посчитал возможным осмотреться вокруг более тщательно. Комната Мэри Джейн, если войти в коридор, была первая справа, но за ней находился закуток с уборной, мусорным ведром, краном с водой и умывальником. Если зайти в этот закуток, откроются два окна в стене комнаты Мэри Джейн, одно совсем рядом с дверью в примыкающей стене. Я прикинул, что через это окно можно без труда дотянуться до замка и отпереть дверь изнутри.
Неспешной походкой подойдя ближе, я сделал вид, будто уронил что-то, и нагнулся, якобы поднимая это, чтобы оправдать свою остановку для невидимого наблюдателя. Выпрямившись, я сделал поразительное открытие: в раме недоставало одного стекла! Быстро просунув в отверстие руку, я отодвинул занавеску, и хотя в комнате было темно, я без труда разглядел замок с рычажком для убирания защелки – общая деталь на, наверное, трех целых и девяти десятых миллиона из четырех миллионов лондонских дверей.
Отпустив занавеску, я без спешки, выдающей дурные намерения, направился к коридору, убедился, что в нем по-прежнему никого нет, и вышел на Дорсет-стрит. Я понял, что нашел путь в комнату Мэри Джейн для того уединения, в котором так остро нуждался.
Оказавшись на улице, я повернул вправо и пошел по Дорсет, время от времени замедляя шаг, чтобы оглянуться назад, не потому, что чего-то опасался, а просто поскольку это уже вошло у меня в привычку. Я не заметил ничего нежелательного. Покинув Дорсет, я оказался на Коммершл и, повернув в обратную сторону, неторопливо направился назад к «Десяти колоколам», рассчитывая снова увидеть свою возлюбленную.
Ее там не было. Странно. Ни в «Колоколах», ни на улице, ни лежа на спине у себя в комнате, выполняя свою работу. Куда подевался мой ангел? Озадаченный, я испугался, что Мэри Джейн помирилась с Джо Барнеттом и они отправились жениться или куда там еще. Такой исход разбил бы все мои планы. И тут я ее увидел. Она была с мужчиной, чем-то похожим на меня, быть может, чуточку менее элегантным, но, несомненно, из безликого в своей массе среднего класса, – конторский служащий, продавец, машинист, укравший ночь запретного блаженства силою нескольких грошей, утаенных от своей женушки. Следуя по пути в рай, парочка прошла мимо меня, дружески болтая, и направилась к месту свидания, а я вернулся к своим мыслям.
«Предположим, – с тревогой думал я, – в ту ночь, когда все будет готово, я проникну в комнату Мэри Джейн, а ее не окажется на месте?» Они с Джо будут гулять по набережной в Брайтоне или по сельской дороге под Дублином, поскольку в ее голосе я услышал грассирующее ирландское «р». Или какой-нибудь громила оглушит ее дубинкой и сбежит с ее кошельком, а она окажется в благотворительной клинике с шишкой на голове. Все это запросто могло случиться, и в этом заключалась проблема фиксации определенного времени и места. Невозможно регулировать передвижения остальных людей. Это опасение тлело у меня в желудке подобно куску непереваренной говядины, источающей горькую желчь. Ох, отчаяние пронзало меня страшной болью, и перспектива потерять плоды тщательного планирования и рекогносцировки, доставшиеся мне с таким трудом, выводила меня из себя. Я вдруг подумал, что мне придется отказаться от этого продуманного плана и импровизировать на ходу. Я решил заранее подготовить запасный вариант, чтобы мне не пришлось ничего лихорадочно придумывать в назначенную ночь.
Я рассудил, что, если окажусь в том районе и не застану Мэри Джейн дома, отправлюсь в «Колокола», где собираются в большом количестве девочки. Конечно, там меня может узнать бармен, каким бы маловероятным это ни казалось, поскольку ему ежедневно приходится видеть по три сотни лиц; однако у пивной большие окна, я смогу пройти мимо и определить, собирается ли какая-нибудь шлюха, зашедшая отдохнуть и подкрепиться, в ближайшее время выйти на улицу. Выбрав себе подходящую, я дождусь, когда она покинет пивную, а дальше все будет так, как уже бывало не раз: я мысленно увидел, как подойду, произнесу банальное «как дела?», получу приглашение следовать за ней, и мы двинемся по этой части Коммершл, которая, хотя и расположенная ближе всего к дому 29 по Хэнбери, по-прежнему оставалась для Джека нетронутой территорией. Куда я ее поведу, где будет моя цель?
Возвращаясь по Коммершл после того, как я прошелся по ней, высматривая дам, занимающихся этим ремеслом – таковых, как обычно, было предостаточно, – я после величественной и надменной церкви Христа, возвышающейся напротив «Колоколов», прошел еще один квартал и оказался в милом переулке. Я его изучил. О, замечательно! Это был пустынный проход между кирпичными стенами, практически наверняка отсутствующий на всех планах города, за исключением самых подробных. Заглянув в него, я увидел, с какой легкостью смогу заманить сюда свою потенциальную проститутку, чтобы та выполнила свою работу, однако вместо этого я выполню свою. Наверное, так будет даже лучше – в непосредственной близости от Коммершл, под самым боком у оживленной магистрали, – и это окажет желаемое воздействие. Конечно, это будет не совсем то, что я наметил для Мэри Джейн, и все-таки цели своей я добьюсь. Открытие это загасило нараставшую у меня в груди тревогу.
Удовлетворенный тем, что я смог осуществить за этот день, я вернулся к другим делам, уверенный в том, что подготовился к любому развитию событий.
Глава 36 Воспоминания Джеба
Мой большой палец распластался на сдвоенных курках «хауды», которую я держал за деревянное ложе под двумя стволами. Я без труда смогу взвести курки, и это движение придаст поступательный момент моей руке, позволив схватить пистолет за цевье и положить палец на спусковые крючки; таким образом, если дело до этого дойдет, я смогу прикончить Джека меньше чем за секунду.
Мы с Дэйром приближались, я чувствовал, как сердце гулко колотится в груди, горячее сухое дыхание вырывалось из ноздрей, пронизывающий холод дождя исчез в безотлагательности разворачивающегося действия, в котором я был ключевым игроком.
Джек стоял над женщиной, прислонясь спиной к кирпичной стене, а та упала перед ним на колени. Неужели мы опоздали? И Джек уже нанес свои смертельные удары, а его умирающая жертва бессильно опустилась на землю, истекая кровью под проливным дождем, пока убийца упивается зрелищем ее смерти? Вот о чем я подумал, увидев эту сцену, и меня захлестнула ярость.
Вот он, наконец, кровавый зверь!
Вот он, наконец, ужасающий Джек!
Да, мы не успели помочь этой бедной «птичке», но, видит Бог, ни одна женщина больше не будет зарезана в Лондоне, поскольку мы выследили и завалили чудовище!
Не раздумывая ни мгновения, я взвел курки и почувствовал, как они щелкнули, занимая свое место; моя рука скользнула вниз, нашла ребристый изгиб деревянной рукоятки, крепко его стиснула, указательный палец вытянулся, ложась на сдвоенные спусковые крючки и прикладывая к ним давление всего в одну унцию, позволяющее выбрать свободный ход, но недостаточное, чтобы произвести выстрел. Я внутренне приготовился к грохоту, до которого оставались еще две-три унции.
Мы обошли вокруг, чтобы было лучше видно, и… нет, женщина не была мертва. Наоборот, стоя на коленях лицом к Джеку, она вела себя весьма активно. Моя ярость превратилась в недоумение: я тщетно пытался разобраться в этой странной позе. Лицо женщины было у самой талии Джека, быть может, чуточку ниже, ее руки крепко держали его за бедра, а голова качалась, словно насос, в определенном ритме, примитивном, первобытном в своем устремлении.
– Да! – воскликнул майор. – О Боже, да, да, да, еще!..
И тут где-то в самой глубине его естества родилась утробная дрожь, он выгнулся дугой в одном могучем спазме, и его крик превратился просто в «ааааааааааааааа!..».
– Так, уходим! – шепнул мне на ухо профессор. – Это не тот, кто мы думали. Быстро, разворачиваемся и уходим!
Мы выскочили из переулка. К этому времени дождь лил уже как из ведра, и мы мгновенно промокли насквозь. Видимость стала никакой. Мы вернулись на улицу. Я держал в руке «хауду», заряженную и на боевом взводе, воистину смертельно опасную бомбу с зажженным бикфордовым шнуром, способную убить или искалечить, или, по крайней мере, поставить нас в очень неловкое положение, если мы будем избавлены от первых двух исходов.
– Уберите эту проклятую штуковину! – приказал профессор.
Я прижался к стене здания, укрываясь под навесом, и двумя руками осторожно спустил пистолет с боевого взвода, нажимая на спусковой крючок и плавно отпуская курок, придерживая его, после чего повторил этот мучительно напряженный процесс со вторым стволом. Как только оружие вновь стало безопасным, я убрал его в кобуру и плотно запахнул сверху полы макинтоша. Когда драма завершилась, я наконец почувствовал коварство дождя. Я поежился, увидев, как перед нами вышел из переулка майор Пуллем, все той же веселой походкой, а может быть, даже еще более веселой. Его лицо было рассечено пополам широкой счастливой ухмылкой. Не обращая внимания на дождь, он прошел мимо нас, не заметив наш странный вид, и громко окликнул:
– Кэб! Эй, кэб, сюда!
Подкатил извозчик, и кучер наклонился, открывая дверь. Майор запрыгнул внутрь, и кэб рванул по Коммершл, быстро скрывшись за пеленой дождя. Тем временем появилась его работница – или, точнее сказать, бывшая работница – и повернула в противоположную сторону, назад к «Колоколам», чтобы отдохнуть после трудов и потратить три пенса на стакан джина.
– Послушайте, – сказал профессор, – уже поздно, идет дождь, мы промокли до нитки, мы едва не убили человека, невинно развлекавшегося со шлюхой, и я подозреваю, что в связи с плохой погодой Джек подарил себе день отдохновения. Расходимся по домам, а завтра ночью начнем сначала, на этот раз сосредоточившись на подполковнике Вудраффе.
– Поскольку он никуда не выходит, это будет очень нудное занятие, – заметил я.
– А мне кажется, он вас удивит… Кэб?
– Да.
Профессор поймал извозчика, и мы сели. Поскольку до моего дома было дальше, извозчик сначала отвез меня. Я вылез из кэба – жалкая мокрая крыса, тоскующая по горячему чаю с печеньем и кровати.
– Значит, завтра, в одиннадцать часов ночи, у дома подполковника, тепло одетый, чтобы провести на улице ноябрьскую ночь.
– Договорились.
– И перед тем как ложиться спать, хорошенько протрите пистолет. От воды он может покрыться ржавчиной.
– Хорошо, – пообещал я.
Профессор постучал по крыше пролетки, щелкнул кнут, и кэб укатил. Я свернул к погруженному в темноту дому, вошел, тяжело поднялся по лестнице и сбросил с себя одежду. Если макинтош понадобится мне завтра вечером, он будет в полном порядке; шерстяной костюм, наверное, останется чуть влажным. Чтобы помочь ему вернуться в норму, я развесил его на стуле перед камином и с помощью щепок разжег небольшое полено, которое должно было тлеть до самого утра. Протерев «хауду» полотенцем, я не стал убирать ее в кобуру, рассудив, что кожа притянет сырость, а положил на стол, разложив портупею на стуле рядом с костюмом. Дошлепав босиком и раздетым до кровати, я плюхнулся на нее – если судить по моим карманным часам, было уже пять утра, – и натянул на себя одеяло. Через считаные секунды я заснул – правда, не без того, чтобы вернуться к тому мгновению, когда я едва не нажал на сдвоенные спусковые крючки и не отправил бедного майора Пуллема вместе с его шлюхой на тот свет, хотя на самом деле никакого того света не существует.
***Если мне и снились какие-то кошмары, в памяти у меня ничего не сохранилось. Напротив, мне показалось, что не прошло и десяти секунд, как меня уже трясла мать, стараясь разбудить. Издав какие-то нечленораздельные звуки, я вышел из беспамятства и обнаружил, что она склонилась надо мной, с обычным выражением презрения и безразличия на своем строгом, когда-то красивом лице.
– Вставай, вставай! – сказала мать. – Здесь извозчик. Одевайся и уходи! Я не потерплю, чтобы незнакомые извозчики стояли у нас в прихожей.
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы очистить свой рассудок от паутины, полной крылышек бабочек, мушиных лапок, комочков пыли и изредка мертвых эльфов. Наконец я достиг определенной ясности мыслей.
– Что ему нужно? – спросил я.
– Он говорит, что он от О’Коннора и он отвезет тебя куда-то туда, где ты нужен. Должна сказать, все эти газеты, с которыми ты связался, меня крайне раздражают. А теперь еще я нахожу у тебя на столе пистолет, достойный Голиафа, из которого можно снести стену!
– Мама, я с радостью одолжу его своей дорогой сестренке Люси. Пусть поиграет в саду. Обязательно скажи ей, чтобы она заглянула в дула и нажала на спусковые крючки, проверяя, заряжен ли он.
– Ты настолько отвратителен, что это не выразить никакими словами! – воскликнула мать. – А теперь поторопись. Я отдаю твой утренний чай извозчику, потому что он работает, а ты бездельничаешь, словно собака. Живо, живо!
Она удалилась, скорчив презрительную гримасу, будто ей пришлось иметь дело с каким-то низшим существом, а я оделся, запер «хауду» в ящике письменного стола, исходя из общего принципа, что такой опасный предмет следует держать взаперти, и направился вниз.
– Итак, что стряслось? – спросил я у извозчика.
– Сэр, – ответил тот, – мистер О’Коннор потребовал как можно быстрее доставить вас в дом тринадцать по Миллерс-корт, Уайтчепел.
– Боже милосердный, дружище, зачем?
– Сэр, произошло еще одно убийство, вот что мистер О’Коннор велел вам передать. Это что-то немыслимое, судя по первым отзывам. Вы должны отправиться туда и быстро выяснить все подробности для следующего выпуска.
***8 ноября 1888 года
Дорогая мамочка!
Я не отправила тебе остальные письма, но сейчас я собираюсь завернуть их вместе с этим и отправить все вместе, чтобы вы с папой хорошенько посмеялись.
У нас здесь все весело. Джек уже давно не появлялся, и мы с девочками уверены в том, что он исчез. Говорят, он любит нападать в первую или последнюю четверть луны, но он пропустил вот уже две подряд.
Быть может, он отправился испытать свое счастье в Америке! Быть может, его напугали «бобби» сэра Чарльза, поскольку в эти дни они повсюду. Быть может, он провалился в яму и его сожрали крысы, подлого мерзавца…
Джо говорит, что мы от него избавились и что ему очень повезло, потому что, если б он попал в руки к Джо, тот бы его так хорошенько отколотил и отдубасил, что не осталось бы ничего, что можно было бы выложить на продажу на рыбном рынке.
В общем, я решила, что тебе будет интересно это знать.
Сегодня после джина я немного развеселилась, но клиентов у меня не было, поскольку на улице дождь. Я пела так громко, что Лиз сверху стучала в пол, чтобы я умолкла. Извини, Лиз! Надеюсь, я не разбудила кота Бездельника. Извини, Бездельник!
В общем, сейчас я чувствую себя в полной безопасности. За окном льет, как из ведра, и даже Потрошитель не выйдет на улицу в холод и сырость. Я заперлась у себя в комнате, выпила джин, в очаге горит огонь, завтра будет новый день, и я полна надежды.
Всего тебе самого хорошего, мамочка!
Я тебя люблю!
Твоя любящая дочь
Мерсиан
Глава 37 Дневник
9 ноября 1888 года
Я прибыл на место около пяти часов утра. Если мир и ждал рассвета, пока что это никак не проявлялось. Ночной мрак плотным покрывалом окутал город, и к этому добавился ледяной дождь. Пронизывающий ветер впивался острыми гвоздями, замораживая кожу и душу. Улицы, даже в вечно суетящемся Уайтчепеле, где господствует непрерывно вращающееся колесо торговли телом, притихли. Лишь изредка можно было увидеть укутанного прохожего; все «бобби» предпочли укрыться в тепле. Только сумасшедший мог безнаказанно разгуливать в такую погоду.
Точно так же Миллерс-корт, в каком-то смысле обособленный городок внутри большого города, также был начисто лишен человеческой жизни. Все плохие девочки, с бедрами, испачканными семенем, со ртами, растянутыми членами, легли спать, чтобы урвать хоть немного спокойствия и помечтать о достатке. Рабочие семьи, которым не посчастливилось делить этот квартал со шлюхами, только что поднялись, готовясь к двенадцати или даже шестнадцати часам каждодневной эксплуатации в той форме наемного рабства, терпеть которую им было определено судьбой. Быстро подойдя к окну комнаты номер 13, я просунул руку и нащупал дверной замок. Повернув ручку, я услышал щелчок, говорящий о том, что пружина натянулась.