– Вызови врача.
Увидел меня и решил на ходу поменять план.
Зачем ему дискета, отчего он отправлял меня к этой Ларисе? Вполне объяснимо, скорей всего информация связана с его работой, что-то со страхованием. Небось таинственная Лариса – сотрудник «Верико». Почему он нес дискету в потайном кармане? Скорей всего… Тут я забуксовала. Скорей всего что? И кто звонил на автоответчик? Почему убили тетку в розовом? Ее явно приняли за меня! И потом, Жорка-то удрал из больницы! Почему? Он должен был лежать на койке и стонать! И Риту убили, когда Жора уже убежал из клиники!
Полностью дезориентированная, я вошла домой и услышала множество звуков. Из спальни Тамары несся негодующий крик Никиты, из гостиной – женские голоса. Я приотворила дверь в ту комнату, где мы обычно принимаем гостей, и увидела, что она превращена в ателье. Обеденный стол разложен, на нем валяются куски ткани, у окна стоит ножная швейная машинка, возле нее сидит, согнувшись, Света, а на диване самозабвенно роются в журналах Леля и Наташка.
– Откуда машинку взяли? – удивилась я.
– От меня приволокли, – ответила Леля и спросила: – А клетка совпадет?
– Угу, – ответила Света, – не сомневайся.
Я посмотрела на быстро выползающую из-под железной лапки полоску материи и ушла. Так, эта троица помирилась, и, судя по всему, Лелька с Наташкой осядут у нас надолго, скорей всего до тех пор, пока им не надоест надевать обновки.
Выйдя из гостиной, я сунулась к Томочке:
– Как дела?
– Ужасно, – пробормотала подруга, – ест, спит и кричит!
– Правильно, чего же ты хотела, чтобы он картины рисовал?
– Нет, конечно, – вздохнула Тамара, – но он плачет все время, даже тогда, когда дремлет. Я физически устала от вопля, а Сени нет дома, он работает.
– Хочешь, займусь Никитой?
– Да, – с благодарностью ответила подруга, – только его надо выкупать.
– Ерунда.
– Вода должна быть 36,6 градуса, проверь термометром.
– Не волнуйся.
– Потом его следует одеть в тоненькую байковую распашоночку, два чепчика, завернуть в пеленки, памперс не забудь!
– Хорошо, отдыхай.
– А после дать смесь, развести…
– Успокойся, на банке все написано.
– Без комочков.
– Ложись, почитай спокойно.
– Не давай ему плакать, качай кроватку.
Первый раз в жизни мне захотелось ущипнуть подругу.
– Укладывайся и не дергайся.
Тамара вытянулась на постели и, закрывая глаза, прошептала:
– Смотри, горячим не напои, капни смесь на запястье.
Я подхватила кряхтящий сверток и поволокла его в ванную. Выкупались мы без особых проблем, правда, я не знала, следует ли мыть голову с мылом, но, подумав, решила просто поплескать на нее водой. Волос у Никитки пока нет, значит, детский шампунь тут ни при чем.
Кое-как нацепив на младенца распашонки и чепчики, я вытащила упаковку памперсов, раскрыла ее, вынула огромные бумажные трусики и стала обряжать мальчишечку. Странное дело, он проваливался в новомодный подгузник целиком. Штанишки закрывали почти все маленькое тельце, застежки пришлись на грудь, под самыми руками, а маленькие ножки свободно болтались в прорезях. Мне такая конструкция показалась идиотской, ну зачем запаковывать младенца целиком в бумагу? Хватило бы надежно укрытой филейной части. Да еще пояс с липучками, который находился под мышками, оказался слишком свободным. Никитка просто выскальзывал из памперса. Подумав секундочку, я застегнула «Хаггис» поверх распашонок и осталась довольна, теперь ничего не болталось и не елозило.
Намного трудней оказалось справиться с пеленками. Никита сучил ножками, легкая ткань мигом разматывалась. Через полчаса я поняла, что не способна запеленать младенца, но не в моих правилах пасовать перед трудностями. Я схватила широкий бинт, и спустя пару минут Никитка был сначала запеленут, а потом забинтован. Теперь он мог сколько угодно пытаться сбросить с себя фланель и ситец. Широкий бинт оказался великолепным свивальником.
Но младенец не растерялся, он каким-то непостижимым образом ухитрился описаться. Я посмотрела на свою мокрую кровать и освободила мальчонку от пут. Вот вам их хваленые по всем телепрограммам товары для новорожденных! А уж кричат: тепло, сухо, комфортно! Ни фига подобного! У нас все холодно, мокро и неудобно, да и распашонки спереди испачкались.
Пришлось начинать процедуру сначала. Правда, на этот раз я действовала более умело и сразу забинтовала парнишечку.
Смесь он выпил без писка. Концерт начался потом. Не успела соска покинуть ротик, как Никита заорал. Я принялась трясти коляску. Без толку. Вернее, маленький мучитель затихал в тот самый момент, пока я возила его взад-вперед по комнате. Но стоило остановиться, как тут же раздавался негодующий вопль.
Через час у меня онемели руки, я села и попыталась качать мучителя, комфортно устроившись в кресле. Но нет! Хитрое существо каким-то образом просекло, что нянька решила отдохнуть, и завизжало так, что я, мигом подскочив, забегала по комнате. Крик тут же стих. Еще через полчаса я освоила трюк: левая нога толкает коляску, правая рука тянет ее назад, а глаза уставились в книжку. Стало слегка веселей, более того, Никита мирно заснул. Боясь скрипнуть, я на цыпочках дошла до кровати и рухнула на плед. Блаженная тишина окутывала комнату, я не могла даже читать, просто лежала, глядя в потолок. Внезапно раздался крик! Я подскочила вверх и ту же минуту поняла, это не младенец, а кот Сыночек, требующий ужин. Никита спит, слава богу, он не плачет. Но тут дверь распахнулась, и влетела Леля с воплем:
– Вилка, нет ли у тебя часом красных ниток?
– Тише ты, – замахала я на нее руками, – с ума сошла, ребенка разбудишь!
– Извини, – зашептала Лелька, – никак не могу привыкнуть, что у вас теперь младенец имеется.
Но она могла не понижать голоса, потому что по спальне разнеслось пронзительное «А-а-а-а…».
– Вот это голос, – восхитилась Лелька, – просто Елена Образцова.
– Она женщина, – сердито сказала я, толкая коляску, – скорей уж Федор Шаляпин, если сравнивать с великими россиянами.
– Нет, – усмехнулась Леля, – есть такой Дуглас, ну по телику поет, сначала нормально, даже красиво получается, потом как завизжит: «А-а-а-а…» Жуткое дело! Очень похоже Никита выступает, определенно станет певцом.
Я быстро сложила пальцы крестиком, нет уж, не надо. Леля склонилась над коляской.
– Когда видишь маленького, сразу такого же хочется!
– Ну и в чем дело? Кто мешает?
– Издеваешься, да? – рассердилась Лелька. – Близнецы только в школу пошли. Кстати, знаешь, у него жабры на шее!
– Что?! – заорала я, наклонившись к коляске. – Какие жабры? Где? Кошмар!
– Да не у Никиты, – отмахнулась Леля, – а у Дугласа, ну, у певца. Вон вчера в «Экспресске» прочитала, он способен больше пяти минут под водой сидеть!
Я перевела дух и принялась вновь укачивать ребятенка. Жабры! Такое не всякому придет в голову! Молодец, «Экспресс-газета»!
– Почему он забинтован? – спросила Леля.
– Пеленки все время разворачиваются.
Юркина жена рассмеялась.
– Ну ты даешь, давай покажу, как надо завертывать.
– Лучше потом, видишь, заснул, слава богу, или ты уже уходишь?
– Нет, – радостно объявила Леля, – эта Света гениально шьет, такие брюки забацала…
– Эй, девки! – раздалось за спиной.
– А-а-а-а, – мигом закатился Никита.
– Чтоб ты провалился, – накинулась я на Ленинида, – разве можно так кричать в доме, где только что заснул ребенок? Я у тебя ключи отберу, если будешь подкрадываться и орать. На вот, теперь сам его утрясывай!
– Так я забыл про малыша, – начал оправдываться папенька, – из головы вылетело!
– Зачем пришел? – я продолжала злиться. – Поздно уже, ночь почти на дворе.
– Так Светка обещалась из старого пиджака мне жилетку сварганить, – пояснил папенька.
Еще один любитель обновок! Скоро тут будет филиал Дома моделей. Вячеслав Зайцев от зависти все локти себе искусает! Не успела я обозлиться окончательно, как раздался резкий, требовательный звонок. Никитка вновь зарыдал. Вне себя я сунула папеньке ручку от коляски и понеслась к входной двери. Интересно, кому еще Светка пообещала новое платье или брюки?
На пороге стояла совершенно незнакомая худенькая женщина с робким, каким– то кроличьим лицом.
– Уж простите, Христа ради, – завела она, – но я прямо с поезда, документы у меня украли…
Ну вот, теперь попрошайки являются на дом. Пошарив в кармане куртки, висевшей на вешалке, я протянула нищенке горсть мелочи:
– Возьми.
Та вспыхнула огнем:
– Нет, спасибо, я не побираться пришла. Мне нужен Ленинид.
– Кто? – удивилась я, окидывая взглядом бесцветную бабенку, у ног которой устроился жуткий, ободранный чемодан, больше похожий на посылочный ящик, чем на саквояж.
– Ленинид Иванович Тараканов тут? – робко повторила тетка. – Уж извините, коли что не так, мне по справке его адрес дали, только там заявили, будто Ленинид к дочери ушел, и рассказали, как к вам добраться. Простите, коли помешала… А вы случайно не Виола?
– Кто? – удивилась я, окидывая взглядом бесцветную бабенку, у ног которой устроился жуткий, ободранный чемодан, больше похожий на посылочный ящик, чем на саквояж.
– Ленинид Иванович Тараканов тут? – робко повторила тетка. – Уж извините, коли что не так, мне по справке его адрес дали, только там заявили, будто Ленинид к дочери ушел, и рассказали, как к вам добраться. Простите, коли помешала… А вы случайно не Виола?
– Случайно да, – ответила я.
Женщина закрыла глаза и, рухнув на стул у входа, зарыдала в голос:
– Доченька моя, родименькая, прости свою мать неразумную, сиротой тебя оставила, разлучили нас злые люди…
– Вы чего? – попятилась я. – Вы кто?
– Мама твоя, Светлана Алексеевна Коломийцева, – перестала всхлипывать баба, – всю жизнь тебя искала, еле-еле нашла, доченька, кровинушка, солнышко ясное!
Забыв, что в доме спит младенец, я заорала:
– Ленинид, поди сюда!
Тут же понесся сердитый плач Никиты. Папенька выскочил в прихожую и забормотал:
– Чего визжишь, словно потерпевшая? Только-только криксу утряс! Теперь по новой здорово! Ну неужели…
– Это кто? – прервала я его стоны и ткнула пальцем в Свету-2. – Отвечай, на милость!
– Баба, – сообщил папенька, вытаращив маленькие глазки.
– Вижу, что не мужчина. Кем она тебе приходится?
– Так никем, впервые вижу.
– Что же ты, Ленинид, жену не признаешь? – всхлипнула гостья. – Хотя, понятное дело, больше тридцати годков не видались! Значит, сильно я изменилась!
– Ка-ка-какую жену, – попятился папенька, – вы, гражданка, того, ошибаетесь, наверное. Хотя личность мне ваша вроде теперь и кажется знакомой. Вот только вспомнить не могу, где мы с вами встречались?
– В постели, – усмехнулась Света-2, – на подушке, ну погляди повнимательней, я твоя первая жена, мать Виолы, Светлана Алексеевна Коломийцева.
Ленинид уставился на тетку, потом крякнул.
– Ну, – налетела я на него, – как такое понимать? Света, поди сюда!
Естественно, Никитка тут же заорал, но я побежала, схватила ручку коляски и так яростно затрясла ее, что бедный мальчик мигом замолчал.
– Что случилось? – раздалось из гостиной.
– Давай сюда скорей! – вывозя коляску в прихожую, заорала я.
Из гостиной вышли Света, Наташа, Леля и Кристя.
– Вот, – недовольно протянула Юркина жена, – всем замечания без конца делаешь, а сама орешь!
Но мне было не до нее.
– Ну-ка, Ленинид, отвечай, кто из них твоя первая жена, эта или та?
Глаза папеньки заметались между женщинами. Надо сказать, что обе они были похожи: маленькие, тощеватые, с острыми носиками, мелкими глазками и волосами, выкрашенными хной. Совпадал примерно и возраст, что-то вокруг пятидесяти пяти.
Бедный Ленинид находился в явной растерянности. Сначала он покосился на Свету-1, потом уставился на Свету-2. Обе тетки какое-то время тоже неотрывно смотрели друг на друга, затем хором воскликнули:
– Ты как сюда попала?
ГЛАВА 14
– Так вы знакомы?! – возмутилась я.
– Ага, – вновь в унисон ответили бабы, – это обманщица!
– Кто? – переспросила я.
– Обманщица, – прозвучало вновь дуэтом.
– Хватит идиотничать, кто из вас Светлана Коломийцева?
– Я, – ответил хор из двух голосов.
– А обманщица?
– Она, – прозвучало без запинки разом от двух теток.
Я почувствовала легкое головокружение и уцепилась за вешалку.
– В чем дело? – протянула Наташка. – Не врублюсь никак.
– Эти дамы утверждают, – пояснила я, – что они мои маменьки и жены Ленинида.
Папенька мигом закрыл голову руками. Вполне понятная предосторожность. Наташка страшна в гневе и может опустить мужу на черепушку что ни попадя: стул, ботинок или вон ту невесть откуда взявшуюся в нашей прихожей палку.
Но Наташка неожиданно вполне миролюбиво сказала:
– Интересное кино! Ну-ка, Ленинидка, признавайся! Может, ты с обеими шуры-муры крутил, а?
Папенька посерел и забубнил:
– Ну так… по молодости… бывало порой, что ж, всех и упомнить, однако.
– Не пори чушь, – оборвала его я, – они называются одним именем, и каждая утверждает, что является моей маменькой. Вполне вероятно, что ты гулял с обеими, но родить меня могла только одна: интересно, которая?
– Я! – выкрикнули Светы.
– Ну-ка, – сурово приказала Лелька, – осмотри их как следует и вспомни, кто твоя первая жена?
Ленинид забубнил:
– Ну, ежели так уж напрячься… Светка, вообще, беленькая была, а эти рыжие.
– Ты когда ее в последний раз видел? – налетела на мужа Наташка.
Ленинид почесал макушку:
– В 65-м, похоже, больше не встречал.
– Ясное дело, – вздохнула я, – тогда она была русая, а сейчас седая и крашеная, цвет глаз помнишь?
– Нет.
– Ну спросила, – фыркнула Наташка, – он и про мои не знает.
– Это ты зря, – закашлялся папенька, – у тебя, как у ведьмы, зеленые.
Наташка треснула его по затылку.
– Сам ведьмак, маньяк сексуальный, в женах запутался! Виданное ли дело, спал, спал с бабой и не помнит, как она выглядела!
– Так больше тридцати лет прошло, – возразил папенька, – целая жизнь протекла, вот что Светой звали – это точно, а отчество я забыл.
– Минуточку! – заорала Наташка. – Должны же у них быть документы! Сказать можно все, что угодно, но в паспортах-то стоят правильные фамилии!
– Меня обокрали, – хором заявили обе маменьки, – документов нет.
Воцарилась тишина.
Внезапно Света-2 заплакала и села на чемодан.
– Мне теперь вон убираться, да? И куда я пойду, ни денег, ни жилья, только бомжевать и осталось! Прости, доченька, обеспокоила. Знаю, виновата перед тобой, уйду сейчас в ночь, дайте лишь воды попить.
Кристина смоталась на кухню и приволокла боржоми.
– Спасибо, внученька, – продолжал рыдать дубль маменьки, – добрая ты, пошли господь счастья. Ладно, ухожу, хоть в реку бросайся! Кому я нужна? Раньше хоть отпущенным материальную помощь давали, а сейчас шиш с маслом.
– Так ты тоже с зоны, – протянула я, – и за что, если не секрет, сидела?
– За пьянку, – пускала сопли новая маменька, – целый год могу не пить, но если приму на грудь, все, тянет на подвиги.
Чем дольше она говорила, тем больше у меня отвисала челюсть. Рассказ Светы-2 полностью совпадал с историей, которую сообщила ее предшественница. Выпивка, посадка, умение шить, муж Петя, дети, смерть любимого супруга и пробуждение с окровавленным ножом в руке.
– Надо гнать обеих, – решила я, – вон, взашей. Сейчас дам денег на дорогу, и катитесь отсюда.
– Ты что? – взвыли Наташка, Леля и Кристя. – А обновки?
Света-1 отступила к гостиной.
– Ой, – всплеснула руками Света-2, – это она юбчонки вам сгоношила? Ну, блин, и дерьмовая работа, на жопе морщит, строчка кривая, я-то ровнехонько веду, ну чисто картинка выходит! Гоните обманщицу, всех обошью.
– Дрянь ты, – закричала Света-1, – не верьте ей! Мы в лагере в одном отряде были. Я ей сдуру все про себя рассказала и данные Ленинида сообщила. Еще поделилась, идиотка, что он добрый, поможет. А потом, перед самым освобождением, дизентерию подхватила и слегла. Вот она и решила, что я помру. Доктор так прямо всем и заявил: «Не жилица Коломийцева». Тут и надумала она мной прикинуться, чтоб семью получить, куда ей податься, бомжихе убогой!
– Ой-ой-ой, – скривилась Света-2, – вот теперь правду говоришь, только поправочка одна, не у тебя, а у меня дизентерия случилась, а ты воспользовалась и прилетела сюда! Думала, отброшу коньки, ан нет! Не верь ей, доченька!
Мне стало совсем дурно.
– Пошли вон, обе!
Мой крик пронесся по прихожей, ударился о дверь и отлетел назад. Внезапно настала полная тишина, даже Никита замолк в коляске.
– Видать, нечего делать, – вздохнула Света-2, – уж простите, не хотела обидеть, понятное дело, не гожусь в родственники. Ладно, пойду на вокзал.
И она стала медленно зашнуровывать потерявшие всякий вид кроссовки.
– А мне чего, тоже того, да? – прошептала Света1. – Сейчас, сейчас. Можно только чаю глотну, а то и неизвестно, когда поем в следующий раз.
– На вокзал, что ли, тоже собралась? – спросила вторая маменька.
– Да нет, – спокойно пояснила первая, – сердце у меня совсем больное, бомжевать не смогу. Лучше сопру в ювелирном магазине кольцо да попадусь. Меня арестуют и посадят.
– Почему обязательно золото красть надо? – удивилась Кристя.
– Так больше срок дадут, – бесхитростно пояснила Света-1, – утяну батон, так просто пятак начистят и выгонят из легавки, неохота ментам с мелочовкой возиться. А золото – это в особо крупных размерах ущерб получается. Отправят в СИЗО, затем на зону, хоть и плохо за решеткой, да в тепле, и накормят, пайку дадут, подруги от дачек отсыплют. Не судьба мне на воле жить, не нужна я никому.
– Знаешь, Вилка, – взорвалась Наташка, – некрасиво людей из дома на мороз гнать, не по-христиански!
– Жара на улице, – буркнула я, понимая, что в душе поднимает голову жалость, – лето впереди, не замерзнут.