— Мне, наверное, нужно переодеться и…
— Ничего не нужно, — оборвал он ее и снова весело рассмеялся ее смущению. — Ты, дорогуша, в любых нарядах хороша! Сразу по окончании рабочего дня я заберу тебя, и мы уедем с тобой куда глаза глядят. Устал! Я так устал, Лилечка, что… Ладно, ступай. И зови сюда этих артистов.
Она вышла из кабинета, неслышно прикрыв за собой дверь. Прислонилась к стене и несколько минут слушала бешеный стук своего сердца. Неужели, господи?! Неужели все то, о чем она мечтала все последнее время, свершится уже сегодня?! Знать бы только, счастье ее в том или беда…
Лилечка встряхнулась, услышав перед дверью в приемную звук чьих-то шагов. Кажется, это явились на совещание двое его компаньонов. Ни одного, ни второго она не жаловала — каждый по-своему был ей отвратителен.
Лушников, что вошел первым в приемную, был настоящим исчадием ада. В нем было все от дьявола. Красота, обаяние, безупречность в вопросах обольщения женщин и порочность, причем пороками тот своими гордился и о каждой своей победе на этом фронте считал своим долгом оповестить ее, Лилечку.
Ее от него мутило.
Следующего за Лушниковым Симаненко Лилечка по-настоящему боялась. Вкрадчивость и осторожность — вот что было девизом этого невзрачного на вид человечка. Каждое слово, брошенное вскользь, могло быть им истолковано так, что можно было смело сушить себе сухари. У него и должность располагала к тому — начальник службы безопасности.
Оба вошли в приемную, поздоровались и, почти синхронно кивнув на дверь кабинета Евгения, спросили:
— Ждет?
— Ждет, — подтвердила Лилечка и, не удержавшись, пробормотала со сладенькой улыбочкой: — Во гневе пребывает.
— По поводу? — Лушников мгновенно напрягся.
Симаненко же оставался спокойным. Из чего ею был сделан вывод, что фотографии на столе у босса — его рук дело.
— Уж не знаю, — соврала она. — Но крут сегодня!
Они зашли в кабинет, плотно закрыв за собой дверь. Наверняка закрыли и вторую, висевшую на внутренних петлях, в основном невостребованную. Она прикрывалась в случае крайней необходимости. Сейчас необходимость была налицо. Лилечка много бы дала, лишь бы знать, что сейчас происходит в кабинете ее шефа. Но звукоизоляционное покрытие стен лишало ее такой возможности. Подслушивать было нельзя еще и по причине присутствия там Симаненко. Оставалась призрачная надежда на то, что во время ужина шеф расслабится настолько, что посвятит ее в какие-нибудь детали их совещательной беседы. Ну а если нет, то она будет сопоставлять и делать выводы самостоятельно…
— Что это такое, паскуда?! — прошипел Кириллов гневно, уже без улыбки и радостного блеска в глазах, и запустил в Лушникова фотографиями. — Ответь мне!!! Я же тебя сейчас на дыбу вздерну, мразь!!!
Лушников присел на корточки, подобрал рассыпанные веером по полу снимки и, криво ухмыльнувшись, скосил взгляд на Симаненко:
— Твоя работа?
Симаненко ограничился глубокомысленным молчанием, с сократовской серьезностью рассматривая свои ногти.
— Твоя!!! С чего это вы вдруг устроили за мной слежку, козлы?! — Лушников подскочил пружиной, подлетел к столу и, с грохотом отодвинув стул, сел на него, продолжая браниться. — С каких это пор меня пасти начали, а, Женек?! Я такой же полноправный хозяин, как и ты! Так какого хрена?! Илюха, или ты объяснишься сейчас, или я набью вам обоим морды, козлы!!!
— Объясни, Илья, этому умнику, как он облажался! Еще объясни ему, как он все наши совместно разработанные планы спустил в унитаз вместе с презервативами… У-уу, сволочь!!! — Кириллов забарабанил кулаками по столу. — Мне просто удавить тебя не жалко! Ты хотя бы понимаешь, что мы все на полшага от зоны сейчас топчемся? Мало нам долговой ямы, так ты еще вот это дерьмо устроил!
Лушников несколько долгих минут молчал, переводя взгляды с одного на другого. Потом вздохнул и покаянно пробормотал:
— Ребята, хотел же как лучше. Хотел как тогда, кто же знал…
— А получилось как всегда, — вставил свое слово Илья.
Голос его был таким же, как и внешность: безликим и лишенным каких-либо интонационных оттенков, — будто и не голос это был вовсе, а шелест бумажной стопки, чуть тронутой ветром. И оттого, наверное, любое его слово воспринималось присутствующими как не подлежащий апелляции приговор. Затихли оба: и Кириллов, и Лушников. Илья же продолжил говорить негромко, но лучше бы он орал, потому что каждое его слово лишало надежды похлеще гробового гвоздя.
— Твой роман с девушкой, погибшей так трагически минувшей зимой, едва не стоил нам всем свободы. Но здесь у тебя хватило ума не засветиться. Никто тебя не видел и ничего о тебе не знал. Или почти никто…
— Я не знал, что тот пацан следил за нами! — вскинулся было Лушников, но, остановленный предупредительным жестом Симаненко, снова притих.
— И даже у него хватило ума и осторожности не орать об этом на весь белый свет. Он лишь задал тебе, идиоту, пару вопросов, а ты сразу зассал… Это недостойно, Леша. — Губы Ильи тронула мимолетная ухмылка. — Но и это не главное… Кто же тебе, мразоте такой, разрешал выставляться так с этим походом?!
— Это в интересах дела! — фальцетом проверещал Лушников и потянулся к бутылке с минералкой. — Сами же говорили, что нужно было пускать всем пыль в глаза. А тут такая возможность представилась! Благотворительность еще никому не шла во вред, а учитывая наши обстоятельства…
— Это были только твои обстоятельства, паскуда, — не повышая голоса, снова перебил его Симаненко. — Только из-за этой малолетки ты ринулся туда! Только из-за нее! Это что же, Леша, любовь?! Как еще понять твой порыв? Хотелось тебе благотворительности — ради бога. Спонсировал поход в интересах дела, опять же хорошо! Но какого хрена ты самолично туда потащился?! Зачем?! Чтобы потрахать девочку подальше от ее родителей?!
Алексей Лушников насупился.
Трахнуть ее он мог и в любое другое время, тем более что он собирался забрать Лизу на майских праздниках и увезти куда-нибудь. Но она вдруг заявляет, что не может с ним поехать, что собирается в какой-то там поход из-за какого-то там идиота соседа, любящего ее с малых лет. Что он якобы знает об их отношениях и вовсю шантажирует бедную овечку, и все такое… Мог ли он спускать такие вещи на тормозах?! Мог ли отпустить ее одну с этим пацаном в поход?! ОН?! Позволить подобное?! Черта с два! Он сразу решил, что этот сопляк будет наказан, и будет наказан жестоко. И того идиота он сбросил со скалы совсем даже не из-за того, что пацан вроде бы его узнал. С ним бы он сумел разобраться и в любое другое время в любом другом месте, но парни повздорили между собой и даже набили друг другу морды. Это ли не шанс убить сразу двух зайцев? А тут еще, как на грех, оба тренера отлучились по нужде, а этот, как его там… Сергей, кажется, пошел к роднику. Он пошел туда уже вторично, чего ему так приспичило, бог его знает, но тогда не было ни единого свидетеля: кто спал, кто в лес ушел. Алексей даже не смог потом самому себе объяснить, что за сила подняла его с лежанки и погнала следом за ним. Все про все заняло пару минут, не больше. И сделанным он оставался доволен даже после того, как этого говнюка Новикова оправдали и отпустили из-под стражи. Не удалось отделаться от него, так хотя бы Звонарева убрал с пути. С этим соседом разговор случится особый, но — позже. Он виновен! Виновен хотя бы в том, что заставил ЕГО нервничать и, стыдно себе в этом признаваться, ревновать. Такой удушающей силы ревности Алексей не знавал прежде никогда. Разве такое прощают?..
Но не рассказывать же обо всем этом своим давним друзьям, с которыми его связывает слишком многое, чтобы можно было просто послать их куда-нибудь, подняться и уйти без объяснений. С ними так было нельзя, поэтому нужно было срочно что-то придумать. Выход у него был только один, и Лушников бесхитростно заявил:
— При чем тут потрахать, Илюш? Когда мы задумали то дело, то я все время был в поисках. С одной банкирской дочкой не получилось, так я на другую перекинулся, чтобы уж наверняка…
— Банкирской, значит! Ага, понятно! — болезненно сморщившись, Кириллов ухватился за левый бок. — Вот гнида!!! Ты знал, что она мне вроде как бы не чужая?! Знал! Знал и принялся ее окучивать?! Ну не сволочь!
— Так это даже хорошо, что родственница. — Леша изо всех сил играл роль бесхитростного дурачка, расточая друзьям искренние улыбки. — Я знал почти все слабые ее места…
— Слабое место здесь только одно, — тихо пробормотал Илья и поднял на Лушникова страшно пустой взгляд. — И это место ты носишь у себя на плечах. Ты что же, идиот, всерьез воспринял юношеский треп Женьки о том, что он женился на дочери банкира?
— Ну да, а что? Ты что, Женек, наврал, что ли? Ну ты даешь в таком случае… — Лушников обескураженно качнул головой и допил оставшуюся в бутылке минеральную воду. — Я в интересах дела…
— В интересах тела, Леша, — снова поправил его Симаненко все тем же безликим голосом. — Ты ведь как увидел эту девочку на фотографиях в Женином семейном альбоме, так сразу и потек… И ее вымышленный папа-банкир тут почти ни при чем. Это был побочный интерес. Я ведь давно за тобой наблюдаю, очень давно. А ведь только недавно понял, что даже ты способен так сильно чувствовать.
— Допустим. — Когда Илья говорил вот так, Лушникову становилось не по себе. Друзья друзьями, но кто знает, что у этого змея на уме. Он способен был убить и за меньшее. — Это грех?!
— Ну что ты! — Тут Илья улыбнулся, причем так, что у присутствующих закололо в затылках. — Нет! Все просто отлично! Отлично, если учесть, в какой мы заднице. Отлично, если учесть, что ты засветился в ментовке. Отлично то, что продолжаешь снимать малолеток в нашем городе и давно уже прослыл педофилом. Отлично даже то, что твоя девочка, кажется, что-то заподозрила и вместе со своим юным другом устроила свое собственное расследование. Тебе известно, что они ездили в город погибшего парня и общались там с его друзьями? Нет? А мне известно… Но ведь это все эмоции, так ведь, Леша? Это все фуфло в сравнении с тем удовольствием, которое она способна тебе подарить, и той радостью, что ты испытываешь, глядя на нее, так?
Лушников давно уже понял, что от него что-то потребуют. И это требование будет его выбором: захочет он оставаться в игре или пожелает просто взять и… умереть. Умирать он не хотел. Но выполнить то, что они прикажут ему сделать, он не мог. Поэтому он уронил голову на стол и глухо простонал:
— Я не могу!!! Я не смогу этого сделать, ребята, вы же знаете!!! Женька, она же тебе родственница, елки!!!
— У тебя просто нет выбора, Леша. И у меня его тоже нет. Нельзя ставить все под удар из-за глупых эмоций, — мягко отозвался Кириллов, полуприкрыв веками бесчувственный взгляд, не нужно было, чтобы Леша поймал его. Поймав, он все сразу поймет. Этого допускать ни в коем случае было нельзя. — Выезжаешь через час. А сейчас, ребята, давайте-ка займемся рабочим моментом. Кажется, нам удалось начать контролировать ситуацию.
Они просовещались чуть больше часа. Все шло как обычно. Лилечка пару раз приносила им кофе с печеньем. И если первый ее визит сопровождался их напряженным молчанием, то во второй раз даже Симаненко снизошел до комплимента в ее адрес. Значит, все прошло хорошо. Ну и ладно. Значит, у Евгения будет вечером хорошее настроение и она сможет тогда воплотить свою мечту в действительность…
Евгений расслабленно потянулся в кресле и с довольной улыбкой протянул:
— Ну вот, братва, видите, все как повернулось! Мы еще повоюем, елки зеленые! Ээ-эх, все будет хорошо!
— Слава бы богу, — осторожно заметил Лушников, который не мог теперь так же радоваться жизни. Но не показывать же своего испуга друзьям, тем более что Симаненко, кажется, не очень-то ему верит. — Ну, так я пошел?
— Да, Алеша, тебе пора. — Кириллов протянул над столом руку для рукопожатия, сопроводив этот жест словами: — Давай, брат, удачи тебе. Ты уж не подведи! Я в тебя верю…
Дверь за Лушниковым закрылась, и еще минут пять в кабинете царила тишина: Симаненко по-прежнему изучал состояние своих ногтей. Кириллов, запрокинув голову на подголовник, раскачивался в кресле, безмятежно рассматривая подвесной потолок. Потом они одновременно отвлеклись от своих праздных занятий и с напряжением уставились друг на друга.
— И как понять твои слова о финансовых вливаниях? Это что, блеф? — осторожно начал Илья.
Он просто так спросил, просто для того, чтобы ликвидировать тягучую тишину. Ему ли было не знать, что Кириллов слов на ветер не бросает и пустыми цифрами манипулировать не станет. Тем более планировать крупные перечисления для погашения кредиторской задолженности.
— Нет, Илюша, не блеф. Деньги будут уже завтра вечером. — Кириллов снова крутнулся в кресле и почти беззаботно рассмеялся. Потом так же внезапно скомкал свой смех. — Деньги будут уже завтра вечером, Илюша, если будут соблюдены два маленьких условия.
— Какие? — Он уже почти догадался, о чем идет речь, но предпочел услышать об этом от Кириллова, ведь именно он генерировал идеи в их тройственном союзе.
— Первое условие: это если Лешка хорошо выполнит свою работу, — улыбнулся одними губами Евгений, глядя на друга взглядом, не понять который было бы затруднительно. — А второе: если свою работу хорошо выполнишь ты, Илюша.
— Когда? — Симаненко разом сгорбился. Он ждал этого, давно ждал, но, услышав, все равно почувствовал, как внутри все мгновенно вымерзло.
— А прямо сразу, Илюша. Прямо следом…
— Хорошо. Я понял. — Симаненко встал из-за стола, не сдвинув стул ни на миллиметр и не произведя при этом никакого шума. — Я готов. Только у меня еще один вопрос. Позволишь?
— Валяй! — Кириллов довольно хохотнул.
Все так. Все правильно. В их дружбе роли давно перераспределились. Все они давно в шеренге, затылок в затылок. И возглавляет строй он. Потому что… Потому что он достоин быть вожаком. Он сильнее, хладнокровнее и напрочь лишен каких бы то ни было эмоций. А это главное условие для того, чтобы играть без проигрыша.
— Откуда деньги?
— А-аа, господи, вон ты о чем! — Евгений вышел из-за стола, приблизился к другу и, склонив голову к его уху, прошептал: — Акции, Илюша! Я продаю акции!
— Кому? — Симаненко даже не сразу понял, о чем он говорит. Они владели равным количеством контрольного пакета акций, и подобное заявление повергло его в изумление. — Вернее, чьи?
— Так Лешкины же, Илюша! — Тут Кириллов ободряюще двинул Симаненко в плечо и еще раз произнес, почти приказав: — Вот как выполнишь свою работу, так Лешкины акции и уйдут с молотка.
Он видел, что даже Илья был сломлен его натиском, но пути назад не было. Евгений поставил на кон все, что имел: семейное счастье, свое доброе имя, которое он создал и отшлифовал, заставив заиграть алмазным блеском, бизнес, который они строили сообща на крови и страхе…
Нет. Он не отдаст всего этого за просто так! Он будет драться, он вымостит свой путь трупами и пойдет по нему к той вершине, которая снилась ему с раннего детства. А жертвы… Они всегда были и будут. Жертвовать приходится каждому и каждый день — не тем, так другим. В конце концов, одна смерть — это трагедия, а несколько — это уже статистика…
Глава 13
— Все, последний адрес остался, — тоскливо произнес Степан, комкая в руке лист бумаги. — Надежды ноль, сил также не осталось. Знаешь, я начинаю склоняться к мысли, что вся эта история не больше чем вымысел истеричной бабы, умело подтасовавшей факты, и…
— Степа, не гунди! — оборвал его Давыдов, смоля десятую по счету сигарету. — Мне и без тебя тошно. Причем тошно от двух вещей одновременно. Первое: если мы на самом деле занимаемся хреновиной, развлекая тем самым какую-нибудь климактеричку, помешанную на сериалах. Второе: если все это окажется правдой и мы с тобой безнадежно опаздываем. Ладно, пошли.
Они выбрались из машины Давыдова и пошли вдоль улицы.
Мотоцикл Новикова они оставили на платной стоянке, решив, что два транспортных средства в одном деле — это роскошь. К тому же им просто необходимо было общаться друг с другом, чтобы окончательно не захандрить, не бросить все к чертовой матери и не уехать к сестрам в благословенный покоем край. Давыдов, кстати, был на волосок от этого. Особенно после того, как однажды поговорил с Ириной по телефону. Он просто сомлел от ее неожиданной заботы и внимания, которых был лишен столько лет. Степану еле-еле удалось вправить его мгновенно поплывшие мозги.
Женщина, которую они теперь собирались навестить, жила в самом конце длинной улицы, на окраине. Частный сектор данной местности излишествами удобств и комфорта не мог похвастаться: зловоние канализационных стоков, асфальт был положен когда-то давно, местами и кое-как, да и сами дома за куцым частоколом производили унылое впечатление.
— Вот этот дом, — пробормотал Степан, пристально вглядываясь в смородиновые заросли. Там определенно кто-то копошился. — Кажется, какая-то женщина… Слышишь, Дима, ты говорить будешь. Я что-нибудь не так скажу.
— Ладно, — буркнул недовольно Давыдов и догадливо хмыкнул: — Что это ты так напрягся? Чуешь что-нибудь?
— Не знаю… Вот она, идем давай…
Женщина шла к ним по подметенной дорожке, держа в горсти пучок смородиновых листьев.
— Это я чай завариваю, — улыбнулась она, проследив направление их взглядов. — Очень душистый получается… Вы ко мне, молодые люди?
Молодые люди переглянулись и согласно кивнули ей.
— Проходите в сад, я сейчас чай заварю.
— Ничего не нужно! — вскричал Давыдов, очень пристально разглядывая женщину.
Что-то в ней было. Он не мог объяснить причину своего легкого беспокойства, которое испытывал, глядя на нее. Лет под пятьдесят, никак не больше. Хрупкая, невысокая. Седые волосы свободно спадают на плечи и спину, не создавая ощущения старческой неряшливости. Голубые глаза глядят открыто. И все, казалось бы, ничего, но почему же тогда ему как-то не по себе от этого ее бесхитростного взгляда?..