— Ничего не нужно! — вскричал Давыдов, очень пристально разглядывая женщину.
Что-то в ней было. Он не мог объяснить причину своего легкого беспокойства, которое испытывал, глядя на нее. Лет под пятьдесят, никак не больше. Хрупкая, невысокая. Седые волосы свободно спадают на плечи и спину, не создавая ощущения старческой неряшливости. Голубые глаза глядят открыто. И все, казалось бы, ничего, но почему же тогда ему как-то не по себе от этого ее бесхитростного взгляда?..
Они прошли следом за ней в вишневый сад, которому Чехов бы позавидовал. В гуще вишневых деревьев притулилась уютная скамеечка. Женщина присела на нее первой и жестом пригласила их к ней присоединяться. Степан сел, а Давыдов остался стоять, не переставая разглядывать хозяйку дома.
— Простите, вы?.. — Его лицо сделалось очень напряженным, словно он силился вспомнить ее имя и никак не мог.
Она понимающе улыбнулась и назвалась. Он еле сдержал вздох разочарования. Ничего общего с именем той женщины из списка. Возраст-то, кстати, тоже не соответствовал.
— Понимаете, мы тут проходили… — начал неуверенно Давыдов, потом понял, что начал не с того, и брякнул: — Меня Дмитрием величают. Давыдов Дмитрий. Вот мои документы.
Он полез в карман рубашки, достал свое удостоверение и, заученным жестом раскрыв корочки, поднес их к ее лицу.
Странно, но ему показалось, что она заметно оживилась и даже вроде бы обрадовалась.
— Мы ищем одну женщину. Нам дали именно этот адрес. Степан, покажи. — Он подождал, пока женщина прочтет то, на что ей указывал Новиков, потом продолжил: — Вы ничего не можете сказать нам об этой девушке?
— А что я вам должна сказать?
— Ну… она проживает по этому адресу или нет, для начала? — Давыдов вдруг почувствовал гоночный азарт. — Если проживает, то нам хотелось бы с ней переговорить.
— Проживает, но переговорить нет возможности. — В лице женщины вдруг что-то дрогнуло, а голубизна глаз налилась слезами. — Дочери нет сейчас дома.
— А где она? — прозвучал его очередной, вполне закономерный вопрос.
Она пожала плечами и неуверенно ответила:
— Наверное, на службе, где же еще в такое время бывают люди. Вы вон тоже на работе, или я что-то не так поняла? — Глаза ее снова сделались сухими и смотрели теперь без былой приветливости и открытости.
— Вообще-то… — Давыдову понадобилось ровно две минуты, чтобы решиться сказать ей правду, вернее, ту часть правды, которая не смогла бы все испортить, но при случае могла бы и помочь. — Вообще-то я здесь по поручению одной своей хорошей знакомой. Она попала в беду и попросила меня о помощи. Я долго разбирался с ее проблемами, и вот я здесь.
— И? — Она занервничала и уже смотрела не на него, а на свои колени, на которые нервно натягивала подол платья.
— Это вы звонили ей по утрам?! — вдруг рявкнул не к месту Новиков, чуть все не испортив. Заметив, что она сильно испугалась, он чуть смягчил свой тон: — Это очень важно, поймите! Если это вы, то вам как никому должно быть известно, что она может попасть в беду.
Женщина вдруг протянула руку к Давыдову и попросила тихим голосом:
— Дайте мне, пожалуйста, еще раз взглянуть на ваше удостоверение.
Потом она очень долго читала его, то и дело переводила свой взгляд с фотографии на лицо Давыдова. Захлопнула корочки, вернула их ему и, поднявшись со скамейки, произнесла:
— Идемте в дом, что уж теперь…
В ее доме было чисто, но бедно: домотканые половички, старые зеркала и портреты на стенах в выдолбленных жучком-короедом рамках, две железные койки, заправленные накрахмаленным бельем, стол под кружевной скатертью.
— Это все не наше, — объяснила женщина, заметив, что мужчины с интересом оглядывают жилище. — Нашего почти ничего не осталось. Часто переезжали…
Давыдов, вдруг что-то заметив, быстро ретировался в угол дома. Проследив за ним, Новиков увидел, что тот остановился у маленькой тумбочки слева от одной из кроватей. На тумбочке стоял, бросая вызов убогости интерьера, дорогой телефонный аппарат.
— Вы отсюда звонили Полине? — с уверенностью, делающей честь его профессионализму, произнес Давыдов.
— Да. — Она протяжно вздохнула. — Как только дочка уезжала, так я и звонила. Последний раз, не выдержав, позвонила в воскресенье. Сильно рисковала, Лидочка была в огороде…
— Она не знала о ваших звонках, — сделал вывод Давыдов. — Почему? И почему Лидочка?
— А как же! Ее настоящее имя, которое мы с отцом дали ей при рождении, — Лидия. Это потом, уже после смерти старшей дочери, мне пришлось пускаться на все ухищрения, чтобы поменять ей не только фамилию, но и имя. Не смогла изменить лишь отчество. Рука дрогнула. Отец все же… Фамилию свою девичью ей дала, имя она сама себе выбрала, когда ей было восемнадцать, сочтя его созвучным со своим настоящим.
— А дата рождения? — снова встрял Новиков, которого эта дата волновала больше всего. — Как вам это-то удалось?!
— Две коробки конфет и бутылка шампанского для сотрудников паспортного стола — и проблемы решаемы! — улыбнулась она лукаво. — Когда пытаешься спасти своего ребенка, то пойдешь на все. Только ничего у меня не вышло, ребятки, ничего!!!
Она вдруг закрыла лицо руками и расплакалась. Они не знали, что и делать. Стояли, переглядывались, дергали недоуменно плечами и разводили руками. Пытаться начать утешать человека, который навлек на их головы столько проблем, они как-то не решились. Потом Давыдов прокашлялся и спросил-таки:
— С вами все в порядке?
— Да, да, сейчас, извините меня, пожалуйста. — Она всхлипнула несколько раз и потом с чувством вдруг воскликнула: — Да и сядьте уже куда-нибудь, чего столбами-то стоять!
Присесть было абсолютно не на что. Потом Новиков, хвала его находчивости, принес откуда-то из сенцев две раздолбанные табуретки, и они с Давыдовым уселись у стола. Хозяйка села прямо на накрахмаленное покрывало. Помолчав минуты три, она произнесла:
— Я ведь почему звонить начала?.. Дочка совсем перестала меня слушаться. Забила себе голову непонятно чем и… совсем перестала быть со мной откровенной. Если раньше все, буквально все со мной обсуждала, то теперь… Я совсем не знаю, что происходит!
— А должны? — это уже Давыдов решил вступить, потому что все то, что говорила женщина, было слишком обтекаемо, слишком непредметно. Так можно было прослушать ее до утра, так ничего и не узнав.
— А как же?! Мы же с ней все сообща решаем! А тут она вдруг замкнулась и ни о чем со мной не говорит. Я бы и не стала ни за что волноваться, если бы не этот человек…
— Что за человек?! — снова вставил Давыдов.
— Я даже не знаю… Я потому и вас приняла за недругов, простите… — Она снова замолчала, погрузившись в какие-то одной ей ведомые мысли.
Новиков тоже заметно расслабился, почувствовав, что мытарствам его наступил конец. Теперь, по его понятиям, можно было и не торопиться. Результат все равно будет — часом позже, часом раньше. Но это он, у Давыдова же все тело исходило зудом. Ему все было нужно прямо сейчас, прямо сию минуту.
— Так что за человек? Почему он вас так взволновал? Он был у вас? О чем спрашивал?
— Ни о чем, знаете, — ответила она лишь на последний его вопрос и недоуменно пожала плечами. — Просто постоял у калитки, поулыбался и ушел. А я испугалась! Господи, меня просто мороз пробрал от его улыбки. И еще мне показалось, что он узнал меня.
— А вы? Вы его узнали?! — Давыдов готов был подгонять немногословную женщину плеткой, лишь бы она начала наконец говорить о том, что его волновало больше всего.
— Кажется… Кажется, да. — Она встала, подошла к столу и, задрав край скатерти, выдвинула крохотный ящичек. Достала из него какие-то бумаги, долго перебирала их, потом наконец извлекла из стопки газетный листок и протянула его Давыдову со словами: — Эта хвалебная статья вышла к прошлой годовщине их фирмы. Здесь они почти всем коллективом запечатлены. И вот тот, что слева, самый крайний… Мне показалось, что это он.
— А почему вам должно казаться странным, что вашу дочь посетил мужчина? — удивился Давыдов, принимая от нее снимок и все еще не глядя на него.
— Интуиция, знаете. Материнский инстинкт… Мать всегда чувствует, когда ее ребенок в опасности. Я и тогда сразу прочувствовала, но дочка не хотела меня слушать. А теперь Лидочка… Я просто этого не вынесу. Мы же с ней совсем о другом мечтали. Мы мечтали о возмездии, но боюсь, что девочка влюбилась. Это…
— Что это?! — Давыдов только-только развернул газетный листок и, сильно побледнев, потряхивал его в руках и то и дело повторял: — Что это такое, господи?! Кто все эти люди?!
— Это ее коллектив, — просто ответила хозяйка дома. — Она — в самом центре.
— Господи!!! Степа! Взгляни! — Давыдов протянул Новикову газету. — Это просто сумасшествие какое-то! Ваша дочь работает у Кириллова Евгения?!
— Да. А как еще можно было подобраться к этому мерзавцу и стать обладателем его секретов, как не работая на него?! — Она была совершенно искренней в своем изумлении, словно речь шла о вещах совершенно обыденных.
— Вы понимаете, что вы наделали?! — прошипел Давыдов и схватился за левый бок. — Вы сунули свою единственную дочь в логово льва?! Ради какого-то гребаного возмездия?! А знаете что! Я вам не верю! Вы это сделали из-за денег!
— Нет! — взвизгнула женщина, ее лицо пошло красными пятнами. Она выдернула из рук Новикова газетный лист, скомкала его и сунула обратно в ящик стола. — Деньги тут совсем ни при чем! Я хотела наказать этого подонка. Я все продумала. И все шло по плану! По моему плану, но Лида… Она вдруг взбунтовалась. Не иначе влюбилась, мерзавка! Забыла, чем закончилось подобное увлечение ее сестры!
— Поэтому вы на ходу… поменяли планы и… начали названивать жене Кириллова, тем самым… отравляя ей жизнь? — Новиков от подобного поворота событий не то что опешил, он впал в какой-то ступор и произносил слова с непозволительно длинными паузами. — А когда вы принялись наговаривать на секретаршу ее мужа, чего вы хотели конкретно?
— Чтобы она сделала все, чтобы он ее уволил! Сама Лидочка об этом не хотела даже слушать. Я умоляла ее, ругала, грозила, говорила, что теперь у нас с ней достаточно компромата на руках, чтобы начать шантажировать мерзавцев, но она была неумолима. Я же говорю, что она влюбилась… А когда мои дочери начинают любить, то все остальное для них становится уже неважным. — Она снова села на кровать, уронив с ног домашние тапочки и долго пытаясь натянуть их обратно на ноги. Панцирная сетка под ней пружинила, тапки упорно соскальзывали, а она все повторяла и повторяла попытку. Потом вдруг подобрала ноги под себя и, жалко улыбнувшись, пробормотала: — Вот так все у меня всегда не складывается… Вышла замуж, родила девочек. Думала, что все хорошо, а муж, как оказалось, был очень больным человеком. Умер, оставив меня с двумя крошками на руках. Я билась как рыба об лед, пытаясь накормить и одеть их. Одному богу известно, как мне было тяжело!
— Ему также известно, что так тяжело не вам одной, — сурово изрек Степа, вспомнив свою покойную мать. — Это не повод для того, чтобы делать из своих детей орудие мести. А если бы он узнал ее?! Если бы она прокололась в первую же неделю — что тогда?! Он бы так же убил ее, как и вашу первую дочь, только за то, что она его узнала!
— Это был несчастный случай, — пробормотала она и прикрыла глаза рукой. — Ее никто не убивал. Это был несчастный случай! Да и кого она могла узнать, господи ты боже мой! Мы с дочкой все знали.
— О чем знали?! — Кажется, их уже невозможно было ничем удивить, но хозяйка все равно продолжала делать это.
— О готовящемся ограблении. Они встречались. Долго… Достаточно долго, чтобы узнать его как следует. Она сразу поняла, когда Женя начал у нее все выспрашивать. Она все ему рассказывала. А однажды даже принесла примерный план, который сама же и начертила. Она как никто знала о том, сколько и когда привозят денег… Он обещал ей, что женится, что они будут жить обеспеченно до конца их дней, а в результате… девочка моя погибла… — Женщина начала протяжно всхлипывать.
— И тогда вы решили подставить под него свою вторую дочку, чтобы вернуть те деньги, которых лишилась ваша первая дочь? Так?! Вы что же, не понимали, что она была обречена, еще когда вступила с ними в сговор?! Никто бы и никогда не оставил ее в живых!
— Глупости какие! — Женщина самым невероятным образом обрела вдруг утраченные силы, перестала всхлипывать и совершенно сухими глазами посмотрела на Давыдова. — Ее никто не собирался убивать! Поэтому они и были в масках! Разве это непонятно?!
— Почему же вы тогда поспешили уехать из города? — вкрадчиво поинтересовался Новиков. — Уж не потому ли, что вам угрожали?
— Да, угрожали, и что в этом необычного?
— А угрожали потому, что вы принялись ребят шантажировать, — быстро проговорил Давыдов.
Вся история становилась ему более или менее понятной. Ему случалось наблюдать и похлеще, неприятным был лишь тот момент, что эти алчные бабы сумели втянуть во все это Полину с Ириной, а за них обеих он кровь отдаст по капле, что уж говорить.
— Вы поколесили по свету, поменяли фамилию, дали дочери другое имя и фальсифицировали дату рождения — тут все понятно: вы пытались скрыться от возможного преследования, потому что были нежелательными свидетелями. Но что вас заставило вернуться?! Какая такая нужда заставила вас устроить дочь на службу к Кириллову?! Это же вообще!.. Это ума же надо напрочь лишиться, чтобы так сделать-то…
Давыдов обескураженно развел руками.
— Нужда! Именно нужда! — Она истерично хохотнула и обвела комнату рукой. — Видите, как богато живем? А дочка больная…
— О-ох и о-ох!!! И вы опять думали, наивные души, что ребята вот так запросто возьмут и раскошелятся?! Нет, ну вы вообще… У вас хотя бы хватило ума на сегодняшний день не выйти из тени?
— У нас да, но они, видимо, о чем-то начали догадываться. Иначе что этот тип делал тут? Не просто же так он приходил, я это чувствую. Моя девочка в беде… История повторяется… — Тут она рухнула лицом вниз в накрахмаленную подушку и снова расплакалась.
Слов утешения у Давыдова для нее не было и быть не могло. Человек вторично рыл могилу своему ребенку! Причем делал это осознанно, подгоняемый алчностью, хотя и пытался прикрыть свои низменные порывы благородством. Нет, для таких в его сердце не было места. Другое дело — девушка.
— Поехали, Степа, — скомандовал он притихшему Новикову.
Они вышли, загремев подошвами ботинок о деревянные ступеньки хлипкого крыльца, прошли подметенной дорожкой к калитке, вышли на улицу и двинулись к машине. И уже когда Давыдов завел машину, Новиков озадаченно пробормотал:
— Вот так так…
— Что такое? — Давыдов начал медленно разворачивать машину.
— Вот о чем мы с тобой не позаботились, так это о наших друзьях.
— Ты о ком?
— Вон они пасутся…
Парни из частного сыскного агентства, которых они еще утром потеряли из вида, нагло нарисовались в поле их зрения. Они и не думали прятаться, медленно тронувшись на своей «Шкоде» следом за ними.
— Черт! Подставились сами и баб подставили! — Давыдов саданул кулаком по «баранке». — Что делать-то теперь, Степа? Ну нашли мы с тобой эту семейку, и что теперь?
— Теперь давай попытаемся спасти их, — подвел логическую основу под все их действия Степан. — Начнем с них, а там посмотрим. Поехали-ка в эту фирму наведаемся. И если еще не поздно, выручим девочку. Если мы заставим их говорить, то господину Кириллову и его соучастникам недолго оставаться на свободе.
Глава 14
Звонок в дверь надрывался уже минут пять. Лиза ворочалась, прятала голову под подушку, с силой жмурила глаза, но встать ей все же пришлось. Охая и стеная, она дотащилась до прихожей. Припала к дверному «глазку» и, чертыхнувшись, заворочала ключом в замке.
— Привет. — Сашка улыбался широко и открыто и протягивал ей три розы. — Доброе утро!
— Доброе, — недовольно буркнула Лиза, принимая у него цветы. — Было бы оно еще и добрым. Ты что в такую рань?
— Так половина одиннадцатого уже! Хватит спать-то! На улице жара. Давай на пляж смотаемся. Позагораем, отдохнем. Думаю, мы заслужили… Я войду? — Он, не дождавшись разрешения, ввалился в квартиру, скинул дежурные тапки с ног и пошел следом за Лизой в гостиную. — Лизка, хватит кукситься. Давай, пятнадцать минут тебе на сборы.
Она завалилась на диван, потянулась и, зевнув протяжно, простонала:
— Пятнадцать не получится. Мне надо принять ван-нну, выпить чашечку ко-офэ… Тебе придется меня ждать, Новиков.
— Подожду, — успокоил он ее, сидя в кресле и улыбаясь ее жеманству.
— Долго ждать, Новиков! — Лиза подняла с дивана всклокоченную голову.
— Хоть всю жизнь, Лиза. — Он вдруг рассмеялся счастливым смехом, потом, охнув, потрогал кровоподтек на скуле. — Все еще побаливает… Так мы идем на пляж или как?
— Идем. — Она встала с дивана и, захватив из своей комнаты халат, пошла в ванную, на ходу предупреждая: — Только я не скоро.
Собиралась она и в самом деле долго. Вымыла волосы, высушила их феном, потом плела французскую косу, раза три распуская ее и начиная заново. Бесконечно долго подкрашивалась, по ходу дела меняя макияж. Потом так же тщательно выбирала себе наряд. Остановилась в конце концов на коротеньких шортиках и топике, едва прикрывающем грудь.
— Как тебе мой пляжный вариант? — первым делом спросила она, появившись на пороге гостиной. — Что ты глаза вытаращил? Как?
— Скажу одно… — Новиков протяжно, с подсвистом вздохнул. — Я не ошибся, полюбив тебя, Лиза. Ты — просто блеск! Я счастливый человек.