Пыхтел сам шериф. В свете луны они видели его теперь совершенно отчетливо. Он, надсаживаясь и вполголоса хрюкая, как и положено излишне грузным людям, что-то рыл.
Яму он рыл.
Вот он закончил. Вогнал лопату в землю. Вытер лицо рукавом. Некоторое время неразборчиво и коротко бормотал вполголоса — ни Скалли, ни Молдер не разобрали ни слова. Присел на корточки. В просеянном сквозь ветви мерцании луны в руке шерифа тускло блеснуло лезвие. Он что-то резал — не понять, что. Потом долго крутил что-то в могучих руках. И аккуратно уложил это что-то в выкопанную с такой истовостью яму. Она была, как прикинул Молдер, глубиной не более фута.
И забросал все землей.
И, все еще не в силах выровнять дыхание, шумно отдуваясь и ничуть, казалось бы, не стараясь прятаться и вести себя потише — ушел.
Агенты выждали с минуту, но нетерпение гнало их к засыпанной яме. В этом безумном деле наконец-то появилась хоть какая-то реальная зацепка — и стоя от нее в двух шагах, но не двигаясь с места, можно было сойти с ума. Что хоронил, что прятал шериф Джим-Джим? Куски недоеденной плоти? Покаянную исповедь на случай безвременной смерти? Золото и брильянты? Гадать было не время и не место. Ведь что-то да прятал!
Не сговариваясь, оба одновременно рванулись к кладу.
Рыть пришлось руками. Хорошо, что земля была мягкой. Молдер торопливо разгребал рыхлый слой обеими ладонями — и вдруг ему пришло в голову, что, если поглядеть со стороны, он сейчас похож на животное куда больше, нежели шериф, который споро, но, в отличие от него — отнюдь не лихорадочно, работал, как и подобает человеку, лопатой.
Эта мысль его подкосила. Он даже замер.
— Что там? — свистящим шепотом спросила Скалли, безоговорочно решив, что, коль скоро он перестал наяривать передними лапами, добыча уже у него.
— Ты знаешь, Дэйна, — сказал Молдер, — мы, пожалуй, не правы. Если человек покрыт шерстью, это еще не значит, что он волк.
— Ты к чему это? — раздраженно спросила Скалли. Фокс, похоже, совсем слетел с катушек. Сейчас он ни много ни мало, сам того еще, возможно, не понимая, посягал на ее триумф, до которого оставались какие-то минуты!
— Мы сейчас повинны в чем-то вроде расовой дискриминации. Если у человека ненормально много волос на теле — это не причина считать его вообще ненормальным.
— Фокс, давай не сейчас, а? — взмолилась Скалли, изо всех сил пытаясь сохранить в голосе хотя бы тень дружелюбия. — Протяни руку — и мы все узнаем.
Молдер протянул руку.
В ямке лежала половина картофелины.
Скалли, не выдержав, тоже присела на корточки и принялась остервенело просеивать землю между пальцами. Но и тут, и там она ощущала пределы выкопанной шерифом ямы, однозначно обозначаемые более твердой, не вскопанной землей. Там ничего больше не пряталось — лишь дурацкая половина дурацкой картошки.
Молдер засмеялся.
— Ты что? — испугалась Скалли.
— Подлинная подделка, — сказал он, перестав понижать голос.
И тут, высветив с кристальной четкостью их очередное фиаско, на них свалился внезапный луч фонаря.
— Могу я спросить, что вы тут затеяли? — спросил шериф.
Молдер медленно поднял лицо и сощурился; свет фонарика, который держал шериф в левой руке, слепил.
Молдер встал. Скалли тоже выпрямилась, нервно отряхивая ладони.
— Мы эксгумировали вашу картофелину, — нехотя сказал Молдер, решив, что от Скалли ни он, ни шериф не дождутся теперь ни слова.
Шериф ухмыльнулся.
— Могу я полюбопытствовать, какого хрена вам это понадобилось?
Скалли решительно выступила вперед.
— Шериф, — начала она металлическим голосом. — Согласно многолетней статистике, очень многие серийные убийцы увлеченно и успешно служат в полиции. И находятся на прекрасном счету у начальства. И часто занимают руководящие посты в местных полицейских управлениях. Так что любая группа, работающая в контакте с местной полицией, должна соблюдать предельную осторожность в таких случаях, как данный.
— Это вы к чему? — озадаченно спросил шериф.
Молдер протянул ему листок с портретом Джим-Джима.
— Это она к тому, — сказал он, — что вы не так давно были собакой.
Шериф направил луч фонарика на листок и несколько мгновений молча всматривался в ком шерсти с глазами, изображенный на нем. Молдер мог бы поклясться: на лице шерифа проступило мечтательное, даже чуточку грустное выражение.
— А у меня ни одного такого не сохранилось, — сказал шериф тихонько. — Надо же, какой я тогда был худой.
— Значит, это действительно вы?
— Ну, разумеется. Да тут и тайны никакой нет. Лет двенадцать я зарабатывал себе на жизнь в клетке. А однажды утром заметил у себя на голове лысинку и понял, что теряю не только шерсть, но и работу. Надо было что-то придумывать — и я сбежал. В конце концов, — он привычным движением пригладил свою сверкающую полированную голову, — волосы у меня пропали все. Я имею в виду, тут, наверху. На теле их еще до черта, так что я никогда не загораю и не купаюсь в людных местах… стесняюсь теперь. И лаять почти перестал. Только если уж ситуация требует… Скалли не сдавалась.
— Это все прекрасно, но что-то я не вижу ни малейшей связи между вашей повестью и этой чудесно отпрепарированной картофелиной, — с прежней металлической жесткостью произнесла она.
— Что-то я никак не вспомню, когда на картошку были распространены законы о неприкосновенности личности, — с серьезным видом сказал шериф. Но глаза его весело искрились.
— Ответьте агенту Скалли, шериф, — с безнадежностью в голосе принял сторону напарника Молдер.
— С удовольствием. У меня, извиняюсь, бородавки на руке.
— Все равно я не вижу связи с картошкой. Шериф вздохнул.
— Чтобы избавиться от бородавок, — терпеливо объяснил он, — нужно отрезать ломтик свежей картошки, натереть им бородавки, а потом, обязательно в полнолуние, похоронить. С подобающим уважением.
Агенты молчали.
— Вы что, и впрямь никогда об этом не слышали? — с неподдельным изумлением спросил шериф. — Самый верный способ!
Молдер покивал, а потом, поджав губы, кинул картошку в ее могилу.
— Расследование движется не слишком хорошо, правда? — спросил шериф.
Ответа он не дождался.
10 октября, 01.23
Скалли проснулась от ошалелого стука в дверь. Она хотела уже крикнуть: «Войдите, не заперто!» — но тут и впрямь кто-то вошел, громко топая; и она, еще плохо соображая спросонок, выхватила пистолет.
Однако это оказался всего лишь мистер Лэйни.
Он был пьян, и его сильно качало. Из глаз его текли слезы. Не обращая внимания на ствол, глядевший ему в грудь чуть выше его укутанного, спеленатого братца, он рухнул на колени возле постели Скалли и простер к ней трясущиеся руки с растопыренными пальцами.
— Он мертв! — простонал Лэйни. — Он мертв!
Скалли сделалось холодно и жутко. На мгновение она запрокинула голову, словно все же решившись хотя бы коротенько помолиться. Кошмар продолжался.
Был зверски убит в своей конторе маленький мистер Нат. Пока Скалли и Молдер с табельным оружием наготове преследовали неконституционный ломоть картошки, загадочная тварь прогрызла несчастному живот — как и Джеральду Глэйсбруку, как и Рулю-Всезнайке. По трупу в день. Специально для заезжих агентов из столицы.
Хохма.
Уже через четверть часа Скалли, Молдер и шериф были на месте преступления. Надо отдать шерифу должное — бывший песиголовец Джим-Джим ни словом, ни взглядом не напомнил им о случившемся три часа назад недоразумении.
Но от этого не делалось легче.
Та же гримаса нестерпимого ужаса была на окостеневшем миниатюрном личике. Та же апокалиптическая лужа крови. Та же рваная дыра. Если бы речь не шла о настоящих, подлинных жизнях подлинных неповторимых людей — это был бы классный аттракцион.
— Окна и двери все заперты изнутри.
— Скалли, посмотри. Вот как он попал внутрь.
— Господи. Лаз для собачки. Но ведь сюда едва можно голову просунуть!
— А самой собачки нигде не видно.
— Съели?
— И снова мазок крови.
— Надо полагать, господа, снова снаружи? Значит, все просто, как Эй, Би, Си. Нам надо искать не просто маньяка, а раненого маньяка. Из которого все время капает.
— Очень дельная мысль, шериф.
— Я возьму пробу для анализа.
— Обязательно.
И тут не выдержал Лэйни.
Это была самая настоящая истерика. Бедняга бился лбом о стену, молотил в нее кулаками, топал… Вероятно, он упал бы и покатился — но въевшаяся в самую сердцевину души забота о своем странном младшем отростке, вероятно, не позволяла ему сделать этого; так и беременная женщина, сама не всегда это осознавая, больше всего трепещет и переживает не за голову, не за сердце, и уж подавно не за ладони. За живот.
— Он был мне как брат!! — кричал, захлебываясь, Лэйни. — Я любил его. Любил, любил, любил! Я больше не могу! Когда же это кончится! Как я буду без него!
— Очень дельная мысль, шериф.
— Я возьму пробу для анализа.
— Обязательно.
И тут не выдержал Лэйни.
Это была самая настоящая истерика. Бедняга бился лбом о стену, молотил в нее кулаками, топал… Вероятно, он упал бы и покатился — но въевшаяся в самую сердцевину души забота о своем странном младшем отростке, вероятно, не позволяла ему сделать этого; так и беременная женщина, сама не всегда это осознавая, больше всего трепещет и переживает не за голову, не за сердце, и уж подавно не за ладони. За живот.
— Он был мне как брат!! — кричал, захлебываясь, Лэйни. — Я любил его. Любил, любил, любил! Я больше не могу! Когда же это кончится! Как я буду без него!
Шериф, по-медвежьи облапив рыдающего бородача, прижал его к себе.
— Ну, успокойся, старина, — отечески забормотал он ему прямо в ухо. И Лэйни, впрямь как ребенок, прижался к широкой груди бывшего песиголовца. — Успокойся. Ты можешь повредить себе.
— Ну и что? — хнычуще выговорил Лэйни, уткнувшись лицом шерифу в шею. — Пусть…
— Но ведь тогда ты и братику повредишь.
Лэйни завыл.
Это было жутко. Он ныл, он скулил на одной пронзительной и безумной ноте, как собака на трупе хозяина. Как зверь, который ранен смертельно и чует близкий холод своей звериной ТОЙ СТОРОНЫ, которая надвигается на ЭТУ стремительно и неотвратимо.
Как, наверное, мог бы завыть проснувшийся холодным январским вечером Энь.
— Ничего, — сказал шериф, обернувшись к Ска л л и. — Ничего. С ним это бывает. Хрен знает, откуда, но — накатывает порой. Придется засунуть его в камеру для пьяниц, там он проспится и возьмет себя в руки. Ничего… — скулы его прыгали, как спортсмен на батуте. — Извините, я вас покину.
— Конечно, шериф, конечно, — с подчеркнутой вежливостью сказала Скалли. Так она извинялась за инцидент с картошкой. — Мы уже заканчиваем здесь.
Словно и впрямь слепой от слез, ноющий Лэйни был его ребенком, шериф заботливо обнял его за плечи. И увел. Стало тихо.
— Ну, что, Дэйна, — проговорил Молдер. — Остается человек-змея.
Скалли покусала губу.
— Да, вероятно, — сказала она. — Хотя… Знаешь, Молдер, я не удивлюсь, если окажется, что здесь замешано нечто… нечто… — она беспомощно повела рукой.
— Более причудливое? — вопросительно подсказал Молдер.
Скалли кивнула:
— Угу.
— Я тоже, — негромко проговорил Молдер. — Честно говоря, я уверен, что Джеффри Суэйн ни при чем. Но знаешь… Поговорить с доктором Мой Лоб и чего-то там стоп уже просто необходимо. Просто необходимо.
03.05
— Дверь открыта, входите! — немного невнятно раздалось изнутри.
Молдер, а уже за ним — Скалли, поскольку шли они к предполагаемому убийце-маньяку и, стало быть, архаичные правила вежливости можно было смело отбросить ради практической безопасности, ввалились в дом Суэйна. Они еще не дошли до такого градуса, чтобы орать «Ни с места!» и тыкать в циркача своими стрелялками — но были к тому близки. Во всяком случае, оба совершенно официально, как того требует протокол, уже с порога достали свои удостоверения. Будто Мой Лоб — Все Пули Стоп прежде никогда не видел ни Молдера, ни Скалли.
Впрочем, он даже головы не поднял. А вот они — окаменели.
Доктор Лоб, скрестив ноги, сидел на полу голый по пояс и, набычась, сосредоточенно вгонял себе в грудь очередную иголку длиной с палец. В ушко иглы была вдета то ли леска, то ли тонкая проволока. Уже не менее сотни столь же толстых и массивных игл противоестественной стальной шерстью покрывали его грудь, плечи, живот…
Закончив, доктор, наконец, поднял лицо к агентам и ухмыльнулся. Собрал в один пук все нити, проворно обмотал ими запястье и от души подергал. Кожа, из которой торчали иглы, совершенно натурально, без дураков, от каждого его движения вздувалась круглыми горбиками, не выпуская металл.
На лице доктора однозначно изобразилось чувство глубокого удовлетворения.
— Мистер Джеффри Суэйн, — упавшим голосом начал Молдер, сам уже прекрасно понимая, что они опять пришли не туда. — Нам нужно задать вам несколько…
— Это вариации на тему солнечного танца древних североамериканских индейцев, — и не подумав дослушать, сообщил им доктор Лоб. — В определенный момент танца, соответствующий моменту летнего солнцестояния, я подвешиваюсь на этих нитках и раскачиваюсь как бы от горизонта до горизонта, символизируя эклиптику. Боль при этом становится настолько невыносимой, что мне приходится на какое-то время покидать собственное тело, иначе можно спятить, — он сокрушенно вздохнул. — Если бы люди знали истинную цену духовности, — пробормотал он, — было бы больше атеистов.
— Все, что вы сейчас скажете, — в полном отчаянии крикнула Скалли, — может быть использовано против вас!
У доктора сделалось озадаченное лицо.
— С чего вдруг? — спросил он. Скалли взяла себя в руки.
— Мы пришли задержать вас для допроса относительно убийств, имевших место в Гибсонтоне в последние несколько дней.
Доктор, похоже, был тертый калач.
— Я не буду отвечать ни на какие вопросы, пока не переговорю со своим адвокатом, — ответил он, не переменившись ни в лице, ни в голосе.
— Кто ваш адвокат? — утомленно спросил Молдер.
— Обычно я представляю сам себя. Молдер только вздохнул. Но Скалли было уже не остановиться. Она нависла над Суэйном с наручниками.
— Сэр, если вы и дальше будете препятствовать расследованию…
Браслеты сухо щелкнули на запястьях Суэйна. Скалли с неженской силой ухватила доктора за локоть и заставила подняться.
— Кто дал вам право на неспровоцированное насилие? — заорал, вырываясь, Лоб — Все Пули Стоп.
— Я разве не упоминала, что мы федеральные агенты?
— А я разве не упоминал, что тоже ставлю номера с невероятными побегами?
Он коротко крутнулся то ли архимедовым винтом, то ли кольцом Мебиуса — и застегнутые наручники с тупым металлическим стуком упали с его рук на пол. Браво пихнув Молдера в одну сторону, а Скалли — в другую, доктор Лоб юркнул наружу.
Скалли тряхнула головой. Она довольно сильно ударилась плечом о стену, но, кажется, ничего страшного не произошло. Только вот патентованные наручники… Ей опять нестерпимо захотелось плюнуть. И тут она увидела Молдера.
Упавший Молдер, напряженно выгнувшись так, чтобы сохранить голову на весу, в полной неподвижности лежал на доске йогов, усеянной гвоздями, вбитыми остриями вверх и стоящими дыбом, точно иглы ревнивого дикобраза.
— Эт-то я удачно зашел… — пробормотал Молдер в наступившей мертвой тишине.
— Фокс… — обессиленно проговорила Скалли, не в силах смотреть на этот ужас — Фокс, ты о'кэй?
— О'кэй, о'кэй, — отозвался Молдер без особой уверенности. — Во всяком случае, в горящем кольце, полагаю, было бы хуже.
Широко разведя руки, он уперся ими в пол по обе стороны доски и осторожно отжался, а потом, пятясь задом вперед, кое-как встал. Оглядел себя. Отряхнулся.
— Пиджаку конец, — сокрушенно сказал он.
Как раз в этот момент дверь открылась, и в комнату заглянул веселый и довольный собой шериф. Вокруг его запястья был обмотан пук не то лесок, не то проволок.
— Привет, — сказал он и под уздцы, словно норовистого коня, втянул в комнату крайне недовольного Суэйна. — Смотрите, что я поймал.
И от души, привычным и решительным движением заядлого рыболова, привыкшего подсекать крупную рыбу, дернул. Доктор ойкнул.
— Мистер Суэйн, — со вздохом доставая пистолет, сказал Молдер. — По подозрению в нескольких убийствах и за сопротивление полиции вы арестованы.
Мой Лоб — Все Пули Стоп сделал высокомерно-брезгливую мину.
Полицейское управление Гибсонтона 10 октября, 03.53
— Это классический случай расследования, с самого начала пошедшего по ложному пути, — авторитетно и безапелляционно вещал Суэйн, закинув ногу на ногу. Свою железную щетину он уже удалил — и, что самое нелепое, уже через пять минут на коже его не осталось ни малейших следов недавней вивисекции. — Очередной выкидыш правосудия! Сколько мы перевидали подобного еще в программе «Шестьдесят минут»! Эта ваша любимая пятая поправка к этой вашей ненаглядной конституции…
Он был искренне возмущен и трещал без умолку. Шериф, сложив руки на груди, прислонился спиной к стене в углу и только ухмылялся, время от времени разглаживая лысину широкой крепкой ладонью; на его лице отчетливо читалось: «Ну и хренотень»! Молдер сидел за столом, угрюмо уставившись в угол и перестав даже пытаться вести протокол. Он не успел переодеться, и пиджак его действительно напоминал дуршлаг; ровно так же выглядели и брюки на коленях, но их сейчас было не видно, они прятались под столом. Скалли медленно ходила из угла в угол, от решетки, отделявшей закуток с камерой для задержанных, до передней стены с окном, выходившим на главную улицу городка и большим фотопортретом Билли Клинтона на фоне развевающегося флага.