– Очень мудро поступили, – сказал Мандрак. – А теперь вернитесь на тропу друг за другом. Пошли!
С Квинтом во главе безоружные легионеры двинулись от озера сквозь кольцо мятежников, которые смеялись над ними и толкали, когда те проходили мимо.
Марк смотрел вокруг. В голове у него путались мысли. Школа гладиаторов научила его никогда не сдаваться. Но если он выберет смерть, у него не будет шанса спасти мать. Пока он жив, у него будет хоть какая-то надежда, хоть самая маленькая.
– Молодец, – похвалил его центурион. – Ты смелее того трусливого трибуна и их всех, вместе взятых. Мы умрем бок о бок, как герои.
Марк посмотрел на него, потом на море лиц мятежников, которые смотрели на них с ненавистью. Он опустил меч и тихо проговорил:
– Прости. Я не могу этого сделать. Я должен жить.
Центурион холодно посмотрел на него и кивнул:
– Ну хорошо. Я понимаю. Тогда иди быстрее, пока не поздно.
Марк отошел от него, опустив руку с мечом. Подойдя к Мандраку, он выпустил меч, и тот мягко упал на снег. Сердце мальчика тяжело билось при мысли о том, что он оставил центуриона умирать. Но пока была надежда, что мать еще жива, она управляла всеми его решениями.
Мандрак посмотрел на мальчика, проходящего мимо, и толкнул его в конец линии пленных римлян. За спиной Марк услышал крик центуриона:
– За Рим! За Рим!
По обе стороны от Марка лежали груды тел. Позади послышался звон клинков и удары оружия о щиты. Затем раздался победный клич и хриплый рев мятежников, приглушенный снегом, сыпавшимся на долину.
XVII
Пленных легионеров и Децима с его людьми соединили с погонщиками мулов, которые стояли на тропе под охраной нескольких мятежников. Все они были надежно связаны. Мандрак приказал остальным своим людям снять с убитых неповрежденные доспехи и собрать оружие. Раненым римлянам, независимо от тяжести раны, перерезали горло, а раненых мятежников заботливо погрузили на телеги и в фургоны. Мертвых снесли на виллу и там сложили погребальный костер из тех горючих материалов, что остались после утреннего налета.
К тому времени, как мятежники готовы были отправиться в путь, наступили сумерки и снег перестал падать. Над долиной разлился бледно-голубой свет, падающий на темные очертания тел и лужи крови по обеим сторонам тропы. Зловещие красные языки пламени, поднимающиеся от частокола, довершали мрачную картину. Марк не мог унять дрожь, пока они молча ждали решения своей судьбы.
Мандрак оглядел всех в последний раз и махнул рукой на тропу.
– Пошли!
Марк подождал, пока идущий перед ним легионер отойдет от него подальше, потом быстро прошел несколько шагов, оставляя перед собой некоторое пространство, и постарался сохранить этот промежуток. Ему показалось странным, что Мандрак ведет их в направлении к Цезарю. Блеснула надежда, что, если Цезарь послал кого-нибудь в обоз с сообщением, всадник увидит их и поднимет по тревоге главную колонну. Но, не пройдя и мили, Мандрак свернул с широкой тропы на узкую, которая вела через лес в центр горного хребта.
На ночь они остановились в безлюдной деревне, где пленников поместили в небольшой загон для овец и оставили без еды и воды. Мятежники нашли укрытие в уцелевших домах и хижинах деревни. Костров не зажигали, но, когда наступила ночь, небо прояснилось и звезды засияли, как крошечные льдинки.
Марк обследовал загон и в дальнем углу нашел пахнущую плесенью кучу соломы. Он накрылся этой соломой, насколько удалось это сделать связанными руками, и сел, подтянув к себе колени и дрожа всем телом. Один за другим люди устраивались как могли, пытаясь выдержать эту морозную ночь.
Уснуть было невозможно, к тому же Марк знал, что спать опасно. Однажды Тит вспоминал одну кампанию в горах Македонии. Армии Помпея пришлось провести несколько ночей на открытом воздухе, и несколько человек уснули и не проснулись. На рассвете товарищи нашли их замерзшими. Марк не мог допустить, чтобы с ним случилось такое. Как только он начинал чувствовать, что веки слипаются, он выпрямлялся и больно щипал себя за щеки.
Ночью он вдруг услышал в темноте шаркающие шаги и хриплый голос:
– Мальчик, это ты там в углу?
Сначала Марк не узнал голоса и потому промолчал, затаив дыхание.
– Я знаю, мальчик, что ты слышишь меня… Ты же Марк, да? Однажды Тит говорил о тебе, когда приходил ко мне по одному делу.
Марк чуть не взорвался от гнева. Он стал медленно дышать, стараясь успокоиться, чтобы голос не задрожал. А не то, чего доброго, Децим вообразит, будто он боится его.
– Чего ты хочешь?
– Поговорить.
– Думаешь, мне хочется разговаривать с тобой, Децим? После всего, что ты сделал со мной и с моей семьей? Единственное, что я хочу услышать от тебя, – это просьба пощадить, прежде чем я убью тебя.
– Убьешь меня? – Послышался сдавленный смешок, потом голос прервался: Децима пробрала дрожь. – Ты? Что заставляет тебя думать, что ты сможешь когда-нибудь причинить мне вред? У меня есть влиятельные друзья. Люди, которые от меня зависят. Твое положение чуть выше положения обычного раба. Будь реалистом, Марк. Ты ничем не сможешь мне навредить.
– Теперь мне и делать ничего не надо. Лишь надеяться, что мятежники убьют тебя раньше меня.
Децим немного помолчал:
– Справедливо… Но есть вероятность, что Цезарь успеет нас найти.
Так вот о чем хотел спросить Децим! Марк тихо засмеялся:
– Сомневаюсь. У Цезаря теперь свои неприятности, ведь он потерял обоз.
– Ты знаешь его лучше, чем я, Марк. Как ты думаешь, он будет искать нас?
– Мог бы. Но сначала он будет искать новые запасы и кров для солдат.
– Как же он позволит, чтобы мятежники ушли, взяв пленных?
– А почему нет? Мы мертвы, Децим. Смирись.
– Я не о том. Зачем брать нас в плен, если они все равно собираются нас убить? Возможно, есть выход. У меня имеются деньги. Я могу предложить выкуп за свою жизнь, но, увы, не за твою.
– А твои люди? Что же будет с ними?
– Я всегда могу нанять других.
Марк в изумлении уставился на еле различимый во мраке силуэт. Его враг был так близко. Без оружия Марку не удалось бы одолеть взрослого человека, но покалечить его он мог.
– Не принимай это близко к сердцу, мальчик. Такова жизнь. Эти мятежники такие же люди. И они имеют свою цену, а я могу себе позволить заплатить.
Он понизил голос до шепота, чтобы только Марк мог его услышать:
– Для других это очень плохо. Особенно для тебя. Еще несколько лет тренировки, и ты стал бы героем арены. Это еще немного повысило бы репутацию Цезаря. Он был прав, купив тебя у Порцинона. Он очень прозорливый, что несвойственно человеку, одетому в тогу сенатора. Цезарь может стать одним из величайших римлян, когда-либо живших.
– Тогда почему ты хотел убить его? Ты, римлянин. Если Рим нуждается в таком человеке, зачем убивать его?
– Потому что Цезарь верит в то, что Рим нуждается в нем больше, чем он в Риме. Такие люди очень опасны. В любом случае мои политические убеждения удачно сочетаются с возможностью вести дела с Крассом.
– Вести дела?
– Я – деловой человек, молодой Марк. Я занимаюсь предпринимательством, чтобы иметь много денег. Вот почему я работаю на Красса. Он дает мне контракты на сбор пошлин. Так человек становится богатым в этом мире. За это я предоставляю Крассу услуги моих работников, которые умеют удалять преграды, мешающие осуществлению его целей. За эти годы я нашел нескольких действительно очень полезных людей.
– Людей вроде Термона? – с горечью перебил его Марк. – Убийц?
– Убийство – грубое слово. Я предпочитаю считать это оказанием специальной услуги за плату с добавкой.
– Выходит, ты и твои люди присоединились к армии Цезаря не для покупки рабов?
– А почему нет? Для себя тоже можно немного заработать.
– Но тебя послали убить его, да?
– Если представится возможность. Я думал шантажировать вон того молодого трибуна, чтобы он помог одному из моих людей близко подойти к Цезарю. Но сейчас у меня другое неотложное дело. Мне нужно заключить сделку с этим сбродом и купить себе свободу.
Ветер со стоном пронесся над загоном. Марк поднял голову и заметил облака на севере. До рассвета пойдет снег. Но это его мало беспокоило. Если ему суждено умереть, есть одна вещь, которую он должен узнать. То, что его успокоит.
– Децим, тебе придется кое о чем рассказать мне.
– Хочешь знать, жива ли твоя мать?
– Да.
Децим ненадолго замолк, потом заговорил:
– Не знаю, что тебе сказать, чтобы это прозвучало помягче. Если я скажу, что она жива, это утешит тебя, но только до тех пор, пока ты не поймешь, что для нее значит быть живой. Тебе известно, что я послал ее в свое поместье в Пелопоннесе. Место, где рабы трудятся до полного истощения или пока болезнь не убьет их. С другой стороны, если я скажу тебе, что она мертва, ты будешь знать, что жить тебе незачем. Итак, мой мальчик, что ты предпочитаешь?
– Я хочу знать правду, – твердо ответил Марк. – Какая бы она ни была.
– Правду… – Децим подул на руки, пытаясь их согреть. – Правда в том, что твоя мать еще жива. Она слишком красивая, чтобы ее убивать, и слишком гордая, чтобы у меня не возникло желания сломить ее.
Марк вздохнул с облегчением, услышав, что его мама жива. Потом до него дошел смысл последних слов, и у него волосы встали дыбом на затылке.
– Ты… У тебя какие-то чувства к ней?
– Конечно. Я такой же человек из плоти и крови, каким был твой отец. Почему она не может привлекать меня, как привлекала твоего отца? Она ведь была его женой. Несколько лет назад, когда Тит пришел ко мне занять денег, он взял ее с собой в Страт. Там я впервые ее встретил. В следующий раз я увидел ее у вас на ферме, когда лично пришел за первым взносом. Уже тогда я знал, что Тит никогда не сможет расплатиться и погрязнет в долгах. И я сделал ей предложение – оставить его и уйти со мной, в таком случае я спишу долг. Иначе Тит потеряет все: ферму, Ливию и тебя. Я продам вас в рабство, чтобы вернуть свои деньги. – Децим сухо засмеялся. – И знаешь, что она сделала? Она плюнула мне в лицо и сказала, что скорее умрет, чем будет моей. Ну и как тебе это, а? Твоя мать смелая. Даже смелее того дурака Тита. Да, мне кажется, в тебе больше от нее, чем от него… А теперь она останется в моем поместье и будет работать на полях до тех пор, пока не вымолит у меня прощение.
Пока Марк слушал рассказ Децима о матери, его удивление постепенно перешло в отвращение. Мысль об этой подлой, омерзительной змее, свернувшейся кольцами вокруг нее, вызвала сильный приступ тошноты. Нет, он не должен этого допустить. Он должен найти путь к спасению – убежать или выжить. И если Дециму удастся выкупить свою свободу, Марк все равно найдет его, как только освободится. Он молча дал клятву всем богам, что не успокоится, пока не уничтожит Децима.
Децим с трудом поднялся, нависнув в темноте над Марком.
– Я был рад поговорить с тобой. Но что-то подсказывает мне, что было бы безрассудно провести ночь так близко от тебя: вдруг тебе захочется что-нибудь сделать со мной. Спи спокойно, молодой человек, если сможешь. Не пытайся приблизиться ко мне. Термон будет следить за тобой.
– Термон? Здесь?
– Конечно. Я всегда держу его при себе. Хотя из-за тебя ему пришлось изменить внешность.
У Марка в голове заметались мысли. Значит, все это время Термон был среди приспешников Децима? Он вспомнил их лица, но сначала не связал никого из них с человеком, которого ясно видел несколько раз. И вдруг… Ну конечно! Бритоголовый человек с бородой. Затаившийся, ждущий приказа и удобного случая нанести Цезарю удар.
Децим, шаркая, пошел обратно, а Марк забился в угол и погрузился в мрачные мысли, полные ненависти и мести.
XVIII
Рано утром, когда солнце тускло светило сквозь редкий туман, пришел мятежник будить пленных. За ночь умерли два человека. Накануне, пытаясь ускользнуть из ловушки, они скинули с себя доспехи и плащи, чтобы легче было бежать, и остались в туниках, которые не могли их согреть. Всю ночь они просидели, сжавшись в комок, и так и умерли. На замерзших лицах сохранилось выражение мирной дремоты.
Мятежник пнул их ногой, проверяя, действительно ли они мертвы, а не притворяются, махнул рукой и стал будить остальных пинками или ударами толстой дубинкой. Пленные, спотыкаясь, вышли из загона на закоченелых ногах и остановились на узкой дорожке, ожидая, что будет дальше. Со всех сторон из своих укрытий выбирались мятежники, потягиваясь и ворча. Некоторые жевали полоски вяленого мяса с хлебом, взятые в обозе. Марк смотрел на них и бессознательно повторял губами это движение. Он весь день ничего не ел, в животе громко урчало. Но пленные римляне не получили ни еды, ни воды, а прежде чем колонна двинулась в путь, им завязали глаза.
Через несколько часов ходьбы по крутым и неровным тропам колонна достигла лагеря мятежников. Когда пленников привели в лагерь, его обитатели высыпали на улицу, чтобы полюбоваться зрелищем. Побежденные римляне были связаны одной веревкой за руки. Их командир, когда-то гордый трибун Квинт, со связанными за спиной руками ковылял за мятежником, который вел их по лагерю. За ним шел Марк в синяках и порезах от падений, полученных во время перехода.
– Пленным стоять! – скомандовал голос где-то впереди, и римляне остановились.
Немного погодя Марк услышал, как рядом с ним заскрипел снег под ботинками, и с его глаз сняли повязку. Утренний туман давно рассеялся, солнечный свет резал глаза. Марк сощурился, у него заслезились глаза. Как только они привыкли к солнечному свету, он огляделся вокруг и пришел в изумление, пораженный размерами лагеря, спрятанного в долине среди гор.
– Теперь ясно, почему нам не удалось найти это место, – сказал Квинт. – Армия могла обыскивать Апеннины хоть сто лет и так и не догадаться, что лагерь здесь.
Марк оглянулся посмотреть, откуда они пришли, и увидел, что в нескольких сотнях футов от них узкая тропа исчезает в утесе, словно в сплошной скале. Он вспомнил влажный холод последнего отрезка пути, эхо шагов и звона оружия, отраженных от сплошной скалы. Квинт был прав. Лагерь мятежников очень хорошо укрыт. Единственная опасность – предатель, который может выдать его расположение. Тот факт, что еще никто не выдал, доказывал, что рабы, собравшиеся под знамя Брикса, разделяют его пламенную веру в дело, за которое он борется.
Когда со всех сняли повязки, пленных провели в центр лагеря, к самым большим хижинам. Мятежники приветствовали своих товарищей, одержавших победу над римлянами. При виде пленных их приветственные крики перешли в поток гневных проклятий. Некоторые бросали комья грязи в Квинта и остальных римлян. Благодаря своему росту и простому плащу Марк избежал худшей участи. Вся грязь досталась трибуну, его солдатам и Дециму, выглядевшему подозрительно из-за его богато расшитого плаща.
Вскоре они оказались на открытой площадке перед большой хижиной. Охрана, вооруженная пиками, оттеснила толпу, и Марк вздохнул с облегчением, когда град «снарядов» иссяк. Он постарался скрыть свое беспокойство, выпрямился и огляделся. Хижина была самая большая из тех, что он видел в долине, и мальчик предположил, что здесь должен жить вожак восставших. Если это главный лагерь, то, возможно, сам Брикс находится здесь. В душе у Марка зародилась надежда. Брикс конечно же освободит его, даже если Марк пришел вместе с Цезарем. Придется объяснить, что он был против воли вовлечен в кампанию проконсула. Марк надеялся, что этого будет достаточно, чтобы Брикс простил его.
Марк прочистил горло и повернулся к ближайшему охраннику:
– Эй, скажи мне, это хижина Брикса? Я должен поговорить с ним.
Мятежник быстро шагнул к Марку и отвесил ему пощечину.
– Закрой рот, римлянин! Будешь говорить, только когда к тебе обратятся, если хочешь сохранить свой язык. Ясно?
Пошатнувшись от удара, Марк открыл рот, чтобы ответить, но передумал и просто кивнул: ему не хотелось получить еще одну пощечину.
Мандрак подошел к Квинту и остановился перед ним, упираясь руками в бока.
– Ну что, трибун, теперь ты совсем не такой важный и могущественный. И ты, и другие римляне. Посмотри на себя. Ты не намного старше этого мальчика, еще не мужчина, а уже ведешь себя высокомерно, с надменностью, так свойственной римским аристократам. Скоро ты увидишь, что значит, когда с тобой обращаются как с рабом.
Он холодно улыбнулся и направился к входу в хижину. Проходя мимо мятежника, ответственного за пленных, он дал указания:
– Я собираюсь поесть. Держи их около хижины. Потом пусти слух по лагерю, что, как только зажгутся костры, начнется интересное зрелище.
– Хорошо, Мандрак, – склонил голову мятежник.
Когда Мандрак скрылся за кожаным занавесом, Квинт подошел к Марку и прошептал:
– Зрелище? Как ты думаешь, что они собираются сделать с нами?
Марк покачал головой:
– Не имею понятия. Но что бы это ни было, я не думаю, что многие из нас переживут это.
К тому времени, когда на открытой площадке загорелся круг костров, у хижины собралась огромная толпа. Лица мятежников освещало красное пламя. Все в ожидании смотрели на пленных. Гул толпы напомнил Марку атмосферу у Дома сената в Риме перед началом важных дебатов. Нет, не совсем так. Больше похоже на настроение толпы на Форуме перед его боем с кельтом Фераксом. Он вздрогнул, вспомнив ужас, испытанный им перед схваткой. Ужас от предстоящей встречи с человеком, который хочет убить его, и ужас от жажды крови в глазах толпы, напирающей со всех сторон.
До наступления темноты пленные сидели на мерзлой земле со связанными руками. Наконец им дали воды и по миске жидкого варева, которое они жадно проглотили. После этого они продолжали молча сидеть в ожидании своей судьбы. Под страхом наказания им было запрещено двигаться и разговаривать.