Опий не приносит большой прибыли, но жители деревни вполне довольствуются тем, что продают товар экспертам, знающим, что с ним делать дальше. Однажды, прекрасным январским днем, появляется караван мулов, забирает урожай опия и перевозит его через афганскую границу в Пакистан. Предприятие по очистке мака представляет собой задрипанную фабрику, расположенную в жилых кварталах Лахора. В кипящей воде опий перемешивается с соком лайма. Морфий удаляется с поверхности, повторно нагревается с нашатырным спиртом и снова проходит фильтрацию. Затем получившаяся коричневая паста нагревается с ангидридом уксусной кислоты в течение шести или семи часов при температуре восемьдесят пять градусов Цельсия. Для того чтобы все примеси выпали в осадок, добавляют воду и хлороформ. После раствор процеживается, добавляется карбонат натрия, чтобы героин загустел. Следом героин проходит через угольный фильтр и очищается спиртом. Очистка, то есть четвертая стадия, при которой используется эфир и соляная кислота, чревата тем, что вся лаборатория может взлететь на воздух. Но допустим, все остались живы; тогда героин снова проходит фильтрацию и получает штамп «готово к транспортировке». Получившийся в конечном счете мягкий белый порошок известен всем под номером четыре. На производство одного килограмма героина уходит десять килограммов опия, но он того стоит! Килограмм четверки оценивается примерно в сто тысяч долларов.
Первым человеком, изготовившим героин, был К.Р. Алдер Райт, английский исследователь, который синтезировал его в 1874 году в госпитале Святой Марии в Лондоне. Он полагал, однако, что использовать его опасно. В 1897 году Генрих Дрейзер из фармацевтической компании «Байер» представил сразу два новых лекарственных препарата — ацетилсалициловую кислоту и диацетил-морфин: первый получил известность в качестве аспирина, второй — как героин. Дрейзер опробовал оба лекарства и решил, что у первого нет будущего, тогда как второе станет панацеей от всех болезней двадцатого века, и поэтому он окрестил его героическим именем — «героин».
Из этой фабрики в Лахоре наркотик переправляется грузовым рейсом, везущим дорогие кашемировые рубашки из Карачи в аэропорт Ньюарка, США. Груз проходит под носом у таможенников (которых ломает проверять каждую партию текстиля, следующего из Пакистана в США) и попадает на склад в Юнион-Сити, штат Нью-Джерси. А оттуда грузовиками на запад.
Таков воображаемый путь следования моей дозы. Ну да, что-то наподобие, хотя скорее корабельным грузом, чем авиа. Но как его достать? Я не до такой степени идиот, чтобы везти контрабандой тот запас, который у меня остался. Нужно найти каналы в самом Денвере. Как только попаду туда. Скорее. Прямо сейчас.
То есть понятно, что я должен раскрыть дело. У меня масса вопросов. Кто убил Викторию Патавасти? Кто послал анонимную записку? Как долго я смогу находиться в Америке, пока до меня не доберутся английские или ирландские копы? Но самый важный вопрос — Господь свидетель! — как мне разжиться героином в течение ближайших часов по прибытии в Денвер?
Тридцать тысяч футов за бортом. Гренландия. Джон с плохо скрываемой радостью смотрит кино. Я углубляюсь в книгу. Бхагават-гита, билингва. Полагаю, причина выбора — в Виктории. Бред, конечно.
Берег. Острова. Озера. Бурые орошаемые поля. Реки. Равнины. Мы оба пялимся в иллюминатор, пролетая над Миссисипи. Опять поля, унылые неуклюжие постройки. Автострада. Цвета потускнели, как одежда великана, застиранная и залатанная слишком много раз.
Горы — как преграда перед краем света. Как поселенцы преодолели их? Почему они не остановились пред их величием? Скрип шасси, подскок. Самолет приземлился в только что построенном международном аэропорту Денвера. Белые вигвамы над огромным терминалом. Иммиграция. Кожа начинает гореть. Руки трясутся. Ох, ну, вперед! Пять стоек на выбор. За одной из них — человек по фамилии О'Рейли. Вроде свой, поможет, в случае чего.
— Какова цель вашего визита в США?
— Туризм.
— Бывали здесь раньше?
— Да, когда был студентом, приезжал на несколько месяцев. Бывал только на Восточном побережье, — проговорил я, весь трясясь.
— Вам холодно?
— Не люблю кондиционеры в помещениях, от них всегда холодно, — ответил я, стараясь скрыть волнение в голосе. Пограничник — вот что значит национальная солидарность! — не стал больше прикапываться.
— Ирландия. Хотел бы я туда поехать. Там превосходные гольф-клубы.
— Это да, что есть, то есть, «Роял портруш», великолепные виды на Шотландию.
— Как долго вы планируете находиться на территории США?
— Всего несколько месяцев.
Шлепает печать в паспорт, улыбается. Я улыбаюсь в ответ. Прохожу дальше.
Выдача багажа. Автоматическая сортировочная машина выкинула куда-то треть всех вещей, находившихся на борту. «Технические неполадки», — сказал противным голосом служащий аэропорта, пытаясь унять толпу, уже готовую его линчевать. Но с нашими рюкзаками все обошлось.
Таможня. Синие униформы. Декларировать нам нечего, хотя при мне коробка с иглами, которую я пометил как «инсулиновые шприцы». Я беспокоился, что это чересчур очевидно и таможня наверняка конфискует коробку, но мы прошли зеленый коридор, и никто нам слова не сказал. Я спокойно мог протащить свой долбаный героин.
Вышли. Господи, ну и жара! На небе ни облачка. Три часа пополудни. Сто градусов на шкале термометра на рекламе какого-то банка. Слишком много рекламы. Даже на такси. Мы забираемся в салон одной из машин.
— Нам нужен отель, только не слишком дорогой, — заявляю я, опережая Джона.
— Где-нибудь в центре, но не «Браун палас» или «Адаме Марк», что-нибудь попроще, — добавляет Джон, глядя в путеводитель «Лонли плэнет США».
Водитель такси поворачивается к нам. И оказывается пожилым негром с хриплым голосом.
— Я знаю, что вам нужно, ребятки, — отвечает он, трогаясь с места.
— С чего такая жара, разве у вас не было снега несколько недель назад? — спросил Джон скептически.
— Это ж Денвер, — рассмеялся водитель. — Здесь триста дней в году палит солнце. Больше, чем в Аризоне. Иногда ночью идет снег, но к полудню следующего дня его уже как не бывало. Недавно и впрямь прошла снежная буря, так ее остатки исчезли за два дня. В этом году дрянная погода. Нужен дождь, а то тут все пересохло вконец.
Он не шутил. Я посмотрел в окно. Желтые и бурые поля, беспощадное небо. Все живое попряталось. С дороги вид, как будто ты в полупустыне. Город, цепочка громадных зданий, дальше — горы. Палящее, безжалостное солнце.
Большинство людей не знают Денвера. Возможно, приезжали покататься на лыжах или на конференцию. Добирались из аэропорта, останавливались в центре, поднимались в горы. Может, некоторые даже живут здесь, на задворках. Но и эти ничего не знают. Они не знают Денвера Керуака и Кэссиди,12 города бродяг, спрыгивавших с поездов самой крупной магистрали на Западе. Они ничего этого не знают, потому что всех бродяг убрали с улиц, деловой центр восстановили, чердаки, винные бары, модные забегаловки и кофейни теперь вместо притонов и трактиров. Зубастая ухмылка футболиста Джона Элуэя на постерах его автодилерских компаний. Но старый Денвер все еще сохранился в районе Колфакс-авеню, куда эти люди никогда не забредают. Или на Федерал-авеню, или в северной части центра города.
Колфакс — это для нас. Жуткого вида мотели, бронированные лавки с выпивкой, испанские рестораны и винные погребки. Проститутки, барыги, характерного вида типы, трущиеся по углам. Чем они торгуют? В этой стране все до сих пор сидят на крэке, или героин все-таки возвращается?
Мы сворачиваем на Бродвей, проходим мимо двух зданий, безобразнее которых я в жизни не встречал. Одно — высокое, лишенное окон панельное уродство цвета детской неожиданности, другое — сумасшедшая конструкция вроде «Лего» из кубов и пирамид.
— Музей изобразительного искусства и библиотека, — объясняет таксист и останавливается возле здания с вывеской «Вестерн палас-отель 1922», розового и плоского, с бассейном. Выглядит оно немного захудалым и уж точно дешевым. Пойдет. Центр города в полумиле ходу вниз по обжигающей полоске Бродвея.
Мы расплачиваемся с таксистом, не забывая накинуть пятнадцать процентов чаевых. Выгружаемся. Идем к гостиничной стойке.
— Вот это клёво, — одобряет Джон.
Я гляжу на него. С меня пот градом, нервы ни к черту, о том, чтобы даже ответить, не может быть и речи.
Встал я рано, сходил на пляж. Укололся. Вернулся домой, провел два часа за сборами и поисками «лекарственных принадлежностей». Подобрать Джона и добраться до аэропорта — еще час, поскольку Фейси на своем «форде-фиесте» ехал медленно и осторожно. Ему было все еще неловко со мной разговаривать из-за того случая с «лендровером», хотя я его простил: ведь он был в безвыходном положении. Меня все равно бы нашли.
Потом два часа ожидания, чтобы пройти досмотр, дальше — час лететь от Белфаста до Лондона, пять часов дожидались посадки на свой рейс в аэропорту Хитроу. Потом десятичасовой перелет из Лондона в Денвер. Три часа получали багаж, проходили таможню и добирались сюда. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как я последний раз ширнулся.
В вестибюле отеля веет безысходностью и остатками былой роскоши. Резкое, клонящееся к закату солнце проникает внутрь сквозь жалюзи и освещает огромных размеров треснувшее зеркало над побитой стойкой регистрации в стиле ар-деко. Человек за стойкой читает комикс. Нас видно в черно-белом мониторе камеры безопасности. На столике кактус в горшке — то ли уснул, то ли засох. Пыль кружится в столбе солнечного света. Плитка, уложенная в виде шахматной доски, отходит от пола. На рыжем диване сидит пожилой человек с узкими, острыми чертами, в его руках аэрозольный баллончик. Он и клерк у стойки — оба курят.
— Смотри не лопни, старый гриб! — бодро обратился Джон к пожилому.
— Тебе… чего надо… мудозвон? — невероятно медленно огрызнулся тот.
Мы подходим к стойке, клерк выделяет нам комнату. Платим за неделю вперед. Паспорта наши ему до фени, ни о каких правилах поведения он даже не вспомнил, выдал нам ключ и пополз наверх.
Читал он комикс про супергероев из «Американской лиги справедливости».
Ступени, длинный ряд однотипных комнат. Ключ.
Входим. Из окна виден Бродвей. Жарко, машины стоят в пробке.
— Ба, здесь есть кондиционер! — отмечает Джон с восторгом.
Он бросает шмотье, несется к кондею и врубает его на полную. Не успели мы толком распаковаться, как в комнате стало на двадцать пять градусов прохладнее.
Джон не может сдержать порыва радости.
— Америка, чертова Америка! — вопит он.
— Угу.
— Господи, мы же здесь, в Америке, говорим тут с тобой!
— Я в курсе.
— Ты-то бывал здесь, а я нет. И всегда мечтал попасть. Ты мотоциклы видел? По дороге я заметил пару «харлеев» и одного «индейца». «Индейца», прикинь? А тачки, тачки-то какие! Прямо как в том сериале про полицейских, «Старски и Хуч», или…
— Джон, слушай, мне надо ширнуться.
Джон затряс головой:
— Нет, нет, нет и еще раз нет! Ну же, Алекс, может, теперь самое время резко завязать? — спросил Джон.
Охрененное предложение. Гляжу на него.
— Нет, — говорю.
— Алекс, если ты не… — Тут он замолкает: наконец-то заметил, в каком я состоянии. Бледный, весь в трясучке, еле сдерживаю в себе скудное содержание желудка. — Хорошо, хорошо, Алекс, если так припекло, иди. Слушай, а мне травы заодно не раздобудешь, а?
— Посмотрим. Джон. Ты, как здесь говорят, подстрекатель.
— Да ладно! Смотри, чтобы тебя не упекли.
— Если что, скажу, что это ты виноват.
Жара. Солнце. Я иду по Бродвею. Широкие улицы, ровные тротуары, пологие заезды по сторонам дороги. Опять вышел к Колфаксу. Полно пешеходов. Кожа обгорела и зудит. Здание Капитолия. Памятник солдату — участнику Гражданской войны. Десять заповедей.
По обочинам ютятся бездомные, бедняки, всякая пьянь.
О! Притон.
Стойка бара, полумрак, все в дыму. Солнце, как лазерный луч, проходит сквозь трещины в темных, непрозрачных снаружи стеклах. Очень по-американски. Рекламы «Будвайзера», «Куурса», стол для американского бильярда, странные вещи повсюду. Люди, каждый сам по себе, таращатся на рюмки, многие с пивом в руках. Ни одной женщины. Туда ли я зашел?
Бармен. Черный, лет сорока пяти, лысый, громадные сильные руки, способные свернуть шею кому угодно.
— Мне пиво, пожалуйста.
— Документы при тебе?
— Не понял?
— Удостоверение личности.
— Зачем?
— Ты не здешний?
— Нет.
— Только с двадцати одного года можно выпивать в таких заведениях.
— Мне двадцать четыре. Некоторые дают больше.
— Я не шучу. Документы?
— А, секунду, у меня паспорт с собой.
— Это другое дело, дай-ка глянуть.
Я протянул ему свой паспорт, он уставился в него. Как, интересно, он смог хоть что-то увидеть в такой темноте?
— Из Англии приехал? — спросил бармен, продолжая разглядывать паспорт.
— Ага.
— Турист?
— Точно.
— До этого бывал в Денвере?
— Нет.
— Для лыж уже поздновато, — сказал он, при этом его лицо скривилось в смущенной усмешке.
— Я не катаюсь на лыжах, — успокоил его я.
— Какое тебе пиво?
— Без разницы.
— «Куурс» пойдет?
— Вполне.
Бармен налил мне пива и поставил передо мной:
— Три доллара.
Я дал ему пять долларов и, памятуя сцену из какого-то фильма, оставил доллар на чай.
— Турист, значит. А я здесь родился. Коренной житель, что большая редкость. Ты вот знаешь, какое здание в Денвере было построено самым первым?
— Нет.
— Бар, — сказал он, довольный собой.
— Ну да!
— Ну. А после него какое, знаешь?
— Откуда!
— Бордель.
— Потрясающе!
— Знаешь по ящику сериал «Династия»?
— Ну да.
— В Денвере снимали.
— Брешешь!
— Точно говорю!
Я допил пиво и заказал еще. Во мне нарастало беспокойство. Дело в том, что мне до смерти нужно уколоться, уверял я себя. Просто хочется. Бар стал наполняться. Пара невразумительных типов, компания студентов колледжа. Четверо ребят, четыре девицы. Может, они в курсе дела. Парни все коротко стрижены, мускулисты, выглядят как переодетые копы, так что, может, у них лучше не спрашивать. Лучше у бармена. Я откашлялся.
— Кстати, — начал я, — я слышал, у вас тут с наркотиками напряги?
— Серьезно? — Его лицо словно окаменело — ничего не выражает.
— Ну да.
— Хм.
— Ну, знаете, трава, герыч, все такое.
— Ты уверен? — спросил он, глядя на меня с недоумением.
— Такие слухи ходят.
Он протер стойку бара и обслужил клиента на дальнем конце, очевидно, что-то про себя обдумывая. Ясное дело, я чужак, он, черт подери, видел мой паспорт.
— С тебя двадцать баксов, — сказал он тихо, подойдя ко мне.
Я не был ему должен. Я расплатился за оба пива, оставил чаевые. Тем не менее достал из бумажника двадцатку и положил перед ним. Он взял и положил в карман.
— Я слышал, — начал он не торопясь, — что самые большие трудности с товаром за шатром Армии спасения, что на перекрестке Колфакса и Гранта. Так мне говорили. Еще я слышал, что тебе лучше шепнуть, что тебя направил Хаки.
— Хаки?
— Ага.
Я отставил пиво, взял свою бейсболку и чуть ли не бегом покинул помещение. Стремительно наступала ночь, на Колфаксе было полно проституток — худых чернокожих и латинского вида девиц, на первый взгляд — не старше пятнадцати. Большинство под кайфом. Вероятно, крэк. Они нервничали, ждали, когда подъедут машины. По сторонам слонялись сутенеры, барыги, сопляки, мордовороты, и никто явно не опасался копов или того, что их заметят. Я нашел то место, где помещалась Армия спасения, и зашел со двора. Мусор, слабый свет из окон. Около дюжины людей что-то сосут из коричневых пакетов. Немолодые, в основном белые.
Первый, кого я заметил, выглядел стариком, бледный, худой, он пил водку. Гнилые зубы и кровоточащие десны — жуткая вонь.
— Слушай, мне бы догнаться, я от Хаки, — сказал я.
Он посмотрел на меня.
— Тебе к Малышу. Ты коп? — спросил он.
— Нет.
— Смотри, не окажись, часом.
Я кивнул: мол, принял к сведению угрозу. Хотя что он мог мне сделать? Подышать на меня?
— Эй, Малыш! — заорал он. — К тебе пришли!
Малыш возник откуда-то из тени. Он действительно оказался малышом. Может, лет шестнадцать. Испанец, неплохо одет, джинсы и черная ковбойка. Идет не торопясь, дымит сигаретой. Это дилер? Если так, то чего он околачивается среди этих нищих белых жлобов, которые в три раза старше его самого?
Он подошел:
— Ты не коп. Я все копы знать.
— Я в курсе. Меня Хаки направил.
— Хаки?
— Да.
— Чем нужен? — спросил он, подозрительно прищурившись.
— Дозу, ну, короче, порошок, герыч, героин.
— Сколька?
— Ну, не знаю, раз на семь.
— Что говоришь? Ты из где?
— Из Ирландии.
— Это есть где?
— Англия.
— Покажи свой денег, — сказал он. На его щеках заиграл румянец.
Я открыл кошелек, он посмотрел на меня. У него был шрам внизу подбородка. Я стал нервно чесать в бороде. Он вынул из моего кошелька пять двадцатидолларовых бумажек, сложил к себе в карман, молча дошел до двери и скрылся внутри. Я ждал минут десять. Меня что, развели? Просто ограбили? Это было бы самой тупой разводкой в мире. Кому жаловаться? На деньги мне было плевать. Мне был нужен этот чертов героин. Грабьте, все забирайте, только дайте мне мою гребаную дозу.
Солнце скрылось за горами, а я все стоял, наблюдая, как его косые лучи подсвечивают белые полосы от самолетов, летящих на запад.