— А вы? Мужчины? — презрительно сказала она.
— Ну-ка, ну-ка…
— Ты говоришь слишком громко. Соседи услышат, — прошипела она.
— Какие соседи? Где?
Он обернулся. Забор, за забором кусты. Не в кустах же они сидят, любопытные соседи? И не с биноклями же? Но продолжать выяснение отношений ему не хотелось. Такая погода хороша для прогулок, а такой сад для тишины. И нечего кричать.
— Хорошо, — сдался он. — Давай успокоимся. Поужинаем, посмотрим на закат. Как я люблю закаты! Во мне еще живет маленький принц, передвигающий табуретку по своей крошечной планете в поисках удобной точки, с которой можно наблюдать закат. Я сдаюсь.
— И ты меня… Прости. Ты хороший человек. — Она тяжело вздохнула. — Я жалею о том, что не встретила тебя раньше. Все было бы по-другому. Что ж, если ты мне не поможешь, значит, опять не повезло. Одиночество — мое наказание.
Дмитрий так и не понял, о чем это она? Какое наказание? И отчего одиночество, если он не собирается ее покидать? Если, конечно, сама не прогонит. Они оба замолчали, откинулись в шезлонгах и долго сидели так. На их задумчивых лицах лежала тень от огромного зонта…
…На следующий день они встали поздно. Долго ленились, нежась в постели и предаваясь любовным ласкам.
К сожалению, все хорошее когда-нибудь кончается. К полудню они уже вновь были на трассе. И вновь в поисках следов Акима Шевалье.
Следы привели их в подмосковную деревню. К дому в три окна, с палисадником, в котором был разбит цветник. Женщина, которую они искали, как раз копалась в цветнике. Увидев, как к дому подъехала незнакомая машина, иномарка, она распрямилась и испачканной в земле ладонью поправила выбившуюся прядь волос. Ее пышные светлые волосы были заколоты на затылке в пучок.
Она стояла и напряженно смотрела, как Юлия и Глазов идут к дому. Ее бледная щека была испачкана землей.
Глазов же думал о том, что она не похожа на сельскую жительницу. Словно комнатный цветок, который не в состоянии оценить прелести открытого грунта. Пересаженный в землю, открытую всем ветрам, он начинает чахнуть.
На оживленных столичных улицах, в обтягивающих джинсах и яркой футболке, она смотрелась бы красавицей, а здесь, в деревне, просто сникла. У нее были мелкие черты лица, узкая талия и тонкие щиколотки. И по тому, какими глазами Лиза посмотрела на Юлию, Дмитрий понял, что рана еще свежа. Нет, эта женщина не пожалела о том, что сделала, если знает, конечно, что Петра Шумова нет в живых.
— Добрый день, Лиза, — поздоровалась Юлия. Глазов всей кожей чувствовал ее напряжение.
Лиза молчала, вытирая руки о тренировочные штаны с вытянутыми коленками. Они стояли друг против друга: модно одетая дама, вдова бывшего босса, и женщина, его волей очутившаяся за бортом жизни.
— Здравствуйте, — сказал Глазов, чувствуя, что пауза затягивается. — Извините, что мы не предупредили о своем приезде. У вас телефона нет.
— Да, и телефона тоже. И горячей воды у нас нет, и газ заканчивается, и моемся мы в корыте за печкой, — с вызовом сказала Лиза. — А вы, Юлия Михайловна, как вижу, процветаете?
Сказав все это, Лиза выразительно посмотрела на Юлию. Словно напоминая о том, кто отнял у ее семьи все эти удобства.
— Ты не пригласишь нас в дом? — спросила Юлия миролюбиво.
— С какой стати? Я теперь ничего не должна ни тебе, ни твоему мужу. Или ты забыла, что он больше на вас не работает? Здесь тебе не положено распоряжаться. Единственная радость во всем этом, — Лиза с некоторой брезгливостью кивнула на цветы в палисаднике, — полная независимость от семьи Шумовых. Это помогает мне выжить.
— Разве ты не знаешь, что Петю убили? — грустно спросила Юлия. — По-моему, мы квиты.
— Как убили? — растерялась Лиза. — Кто? Глазов понял, что пора вмешаться в разговор:
— Лиза, мы за этим к вам и приехали. Вы сами не знаете, какие последствия имело ваше письмо. Человек, которому вы писали, к вам приезжал?
— Откуда вы знаете? — растерялась она. — Он не мог рассказать. И потом, почему убили? Ни о каком убийстве речь не шла. Он просто дал денег, и все.
— Может, мы все-таки в дом пройдем? Лиза стояла в нерешительности.
— А где твоя дочка? А Миша? — попыталась расшевелить ее Юлия. — У тебя чудная дочка!
— Да, — встрепенулась Лиза. — это так. А у тебя все еще нет детей?
Это был удар по больному месту. Как же она обижена на Шумовых! Глазов видел, как у Юлии задрожали губы.
— Лиза, ну зачем так? — сказал он. — Вам очень плохо, я понимаю. Но у вас-то есть муж, ребенок. Вы еще не понимаете, что самая страшная вещь — это не бедность, а одиночество. Бедных людей много, и они в состоянии друг друга понять. Бедные объединяются легче, чем богатые, потому что не завидуют друг другу и не так заняты. Вы можете к соседке пойти, вместе поплачете, пожалуетесь друг другу на жизнь. И вас все пожалеют, поймут. А если бы у вас не было ни мужа, ни ребенка, ни соседки? А ее кто пожалеет? Да никто. Она же так одинока.
— А вы тогда кто? — спросила у Глазова Лиза.
— Я? — растерялся Дмитрий. — Не понял?
— Ей кто?
— Да собственно… — замялся он.
— Но вы вместе, — кивнула Лиза на Юлию, которая достала солнцезащитные очки и тут же их надела. Дмитрий уже знал, что это первый признак начинающейся истерики.
— Теперь вместе. Но если вы хотели, чтобы Юлии было так же плохо, как и вам, могу вас утешить тем, что вы квиты. Поэтому успокойтесь и поговорите друг с другом. Без упреков. Не хотите в дом пустить, пройдемте в сад. Я смотрю, у вас сад большой.
Сказав это, он взял паузу.
— А это правда, что Петра убили? — тихо спросила Лиза.
— Да. Год назад.
— Что ж, тогда я вполне удовлетворена. Пусть это жестоко, но… Это был плохой человек! И ничто не убедит меня в обратном! — Сказав это, она успокоилась и уже другим тоном сказала: — Пойдемте в сад. Машенька к соседям убежала поиграть, а Михаил на работе. Устроился в городе, в центре занятости населения. Там компьютеры есть, а он в этом разбирается. И ничего, что без руки. Пенсию мы получаем по инвалидности, пособие на ребенка, да у Миши зарплата теперь хорошая. Живем, как все. И даже лучше других.
Скоро, возможно, в город переедем. Жизнь как-то налаживается. А вас как зовут? — и она посмотрела на Глазова.
— Дмитрий. Дима, Митя, как угодно.
— Что ж. Пойдемте.
Уже в саду Лиза и Юлия успокоились окончательно. И почти помирились. Обстановка к этому располагала. Чаепитие на свежем воздухе успокаивает нервы. Дмитрий все косился на аккуратные грядки вокруг. Может быть, сельским хозяйством Лиза занималась без охоты, но старательно.
Наконец, вернулись к главной теме разговора. Начал, конечно, Глазов:
— Лиза, расскажите нам, где вы нашли адрес. В газете?
— Да, в газете. Я вам ее принесу. Солидное издание. Частные объявления. Кто-то продает, кто-то покупает. Работу предлагают. Словом, обо всем. Я искала работу и наткнулась на объявление. Мол, наш соотечественник, живущий за границей, рассмотрит просьбы всех остро нуждающихся или пострадавших от несправедливости. От хозяев, на которых работали. Примерно так, я не помню дословно, — тут же стала оправдываться она. — И номер абонентского ящика.
— Вас не удивило, что он, например, не захотел создать благотворительный фонд? Сделать все официально?
— Так разворуют же все! Вы что, не знаете, сколько народу кормится на благотворительности? Нужен целый штат сотрудников, да еще честных, чтобы не воровали. Где ж таких найти? — она усмехнулась. — А он решил обойтись без посредников. Просто помочь людям. Нашел человека, который должен был пересылать ему почту в Соединенные Штаты. Не у каждого бедного человека есть возможность послать письмо в Америку. И еще могла возникнуть путаница с адресом, язык тоже не все знают. Поэтому был просто номер абонентского ящика в Москве и посредник. Все.
— Он сам это вам рассказал? Когда приезжал?
— Ну да. Приятный мужчина. Обаятельный. Кажется, я его даже где-то видела. Он приехал года полтора назад, предъявил мое письмо, попросил все здесь показать, с Михаилом поговорил, и даже с Машенькой.
— Как представился?
— Андрей Никольский.
— Вы не знаете, что он довольно-таки известный режиссер? Не у нас, а в Штатах? Только зовут его там на американский манер: Андре Никольски.
— Да? — удивилась Лиза. — Наверное, я в журнале видела его фотографию. Но нет, не догадалась. Думала, крупный промышленник. Или банкир. Сумасшедший миллионер. Разбогател, уехав за рубеж, открыл там свое дело. Но, режиссер… Нет. Очень простой. Не подумаешь, что знаменитость. И потом, я не интересуюсь кинематографией. Зачем? Вообще, ограждаю себя от большой жизни. Я Москву имею в виду. Так вроде бы все ничего, но как вспомнишь… За живое задевает. Как в рестораны с Мишей ходили, когда он зарабатывал хорошо, отдыхать ездили на юг, потом театры, конечно, выставки, музеи. И такая тоска берет, такая тоска… Нет, не могу. Столько лет в Москве прожили!
— А что вам сейчас мешает туда ездить? — удивился Дмитрий. — Москва рядом, всего в ста километрах. Сели в электричку да поехали.
— Нет, вы все равно не понимаете, — замахала на него рукой Лиза. — Ну, как вам объяснить? Когда приезжаю в Москву, сразу возникает чувство большой потери. Было — а теперь нет. Хочется не просто ходить по этим улицам, а знать, что они твои. Что каждое утро, когда просыпаешься, будет за окном этот город. Он настолько мой, что трудно объяснить. Это как неразделенная любовь, — с чувством добавила она.
Юлия посмотрела на нее удивленно:
— Знаешь, а я не подозревала, что можно так любить Москву. Для меня это просто большой и грязный город, в котором ужасно, и нечем дышать, и народу слишком много, а на улицах бесконечные пробки. Терпеть его не могу!
— Это потому, что он у тебя есть, — тихо сказала Лиза.
Юлия не стала говорить, что теперь живет за городом. Они посидели молча несколько минут. Каждый думал о своем. Глазов не просил Лизу рассказывать дальше. Собственно, и так все ясно. Режиссер приехал в Москву, потом, когда узнал, что жену и Мелешева убили другие, дал объявление в газету. Через некоторое время разобрался с полученной почтой, взял для себя несколько писем. Первым отработал историю Даши Петровой, потом придумал фильм о врачебной этике, далее снял историю альфонса, эксплуатирующего богатых женщин. Последним номером была сага о преданной дружбе. Нет, почему-то сначала он исполнил приговор, вынесенный Петру Шумову, потом, уже по снятому фильму, убил смазливого молодого человека Ваню. Весьма странно.
— Скажите, он не говорил, кому еще оказывал помощь?
— Разным людям. Я думала, что, как и мне, материальную.
— Много дал денег?
— В то время такая сумма была достаточной, чтобы продержаться в течение года, пока Миша не найдет работу. Я не подумала, что наш благодетель захочет непременно убить Петра. Он не похож на сумасшедшего. Извини, Юля. Но, по-моему, ты не слишком тепло относилась к мужу? У тебя же был…
— Ты и в самом деле ничего не знала о Пете? — оборвала ее та. Лиза посмотрела удивленно, потом перевела взгляд на Дмитрия:
— Ах, да… Понимаю… Да, я ничего не знала.
— Что я могу для тебя сделать? Хочешь вернуться? Мише нужна работа? Фирма теперь не моя. Там хозяйничают родственники мужа, а я лишь получаю проценты. Но какую-то сумму я могу…
— Нет, спасибо, — отказалась Лиза. — У нас все есть. Машенька подрастет, я найду себе работу. Может быть, поменяем этот дом на городскую квартиру. Везде люди живут, — пожала плечами она.
— Можно, я к тебе еще раз заеду?
— Хочешь сказать, что мы могли бы стать подругами? Теперь? Когда делить нечего?
— Если ты меня простишь.
— Нет, это ты меня прости, — неожиданно расплакалась Лиза. — Я не хотела… Честное слово, не хотела… И про то, что у тебя, что тебе… Дети…
Юлия тоже всхлипнула. Глазов понял, что пора встать и уйти. Дальше дело женское: жаловаться друг другу на жизнь. Муж одной сделал другую несчастной, та в отместку сделала так, что у обидчицы вообще не стало мужа. В результате несчастные женщины рыдают друг у друга на груди. Что тут поделаешь? Думать надо! Хотя… Она всего лишь попросила денег у человека, решившего заняться благотворительностью. Ничего себе благотворительность!
Глазов обошел кругом сад, подышал свежим воздухом. Хорошо! Жить бы, да радоваться! Только дело закончить.
Завтра надо отправить письмо. Если последний приезд режиссера пришелся на прошлый месяц, значит, система еще действует. Письма пересылаются ему регулярно. Объявление он, наверное, больше не дает, материала и так достаточно. Но всегда можно сослаться на знакомых. Мол, те получили помощь и посоветовали обратиться. Глазов все уже продумал. Поэтому он не стал тянуть время и решил поторопить Юлию. Обе уже успели и поплакать вволю, и успокоиться.
— Юля, нам не пора? — напомнил он.
— Посидите еще, — сказала Лиза. — Может, вас обедом накормить? У меня окрошка по собственному рецепту. С огуречным рассолом. Хотите?
— Дела у нас, — отговорился Глазов. — Так как насчет адреса?
— Ах, да! — вспомнила Лиза, вскочила и побежала в дом.
— Ну, как ты? — спросил он у Юлии. — Все в порядке?
Та молча кивнула. А потом задумчиво сказала:
— Знаешь, наши с Лизой жизни так похожи. Она боится воспоминаний, я боюсь… Нет, не скажу тебе, кого я боюсь. И чего. Пока не было тебя, мне хотелось только одного — постоянно спать. Не умереть, нет, потому что это слишком страшно. А именно спать. И знать, что все неприятности — всего лишь сны, которые исчезают с наступлением рассвета. Но в тот момент, когда мы с тобой целовались в поле, у дороги, я вдруг проснулась, и с ужасом поняла, что, принимая все только за сон, наделала кучу глупостей. Нет, чтобы подождать немного, дурочка. Ты прости меня, Митя.
— Да за что простить-то? — опять не понял Глазов. — По-моему, тебе надо сходить к врачу. К психотерапевту. И принимать успокоительное. Последние время ты заметно нервничаешь. Мы сегодня напишем письмо, а потом будем просто ждать. Может быть, долго. Месяц, два, три… Ты будешь ко мне потихоньку привыкать, я тебя не тороплю. Прогонишь — уйду, позовешь — прибегу. И если ты решишь, наконец, выйти за меня замуж…
— Лиза идет, — оборвала она. И, заметив, что он обиделся, поправилась: — Извини. Я слушала. Но… Извини. Лиза!
Та подошла, протянула Дмитрию газету. Он взял машинально, чувствуя, что наплевать ему сейчас и на режиссера, и на его жертвы. Почему она не ответила?
— Поедем, Митя, — позвала Юлия. Он посмотрел в ее странные глаза, словно заблудился в густом тумане, и, уже не пытаясь найти в нем дорогу, покорно сказал:
— Хорошо. Идем.
СОЛО ДЛЯ ФЛЕЙТЫ
Он так хотел сделать человечество счастливым! Не все, разумеется. Хотя бы отдельную часть. А точнее, ту малую часть, решая проблемы которой, можно было бы объяснить, почему он так поступает. И что такое его жизнь, его беда.
А собственно, почему? И в чем?
Хотелось сделать что-то большое, великое. И хотелось об этом рассказать. Вот, мол, что я могу! Хотя бы прибегнув к аллегории. Сняв художественный фильм. В обладании редкой вещью мало проку, если об этом не знают те, у кого ее нет. Если нет возможности похвастаться. И он убивал, а потом снимал об этом фильмы.
Но все это было потом. Сначала он просто ждал. Потом смеялся над письмами, которые получал. Большинство из них были пустые и бестолковые. Не говоря уже о том, что наполовину безграмотные. Он не подозревал, что люди так глупы и примитивны. Напечатал объявление и ждал, что услышит об ужасных трагедиях и тут же кинется мстить и спасать.
Первая же почта принесла только разочарование: у одного текла крыша, и не было денег, чтобы ее починить, маленький мальчик хотел велосипед, девушка просила денег на пластическую операцию, чтобы исправить оттопыренные уши. Все они всерьез полагали, что счастье их зависит от новой стиральной машинки, от починенного телевизора, нормальных ушей или, что уж совсем глупо, от лежания целыми днями на диване за деньги, которые неизвестный благодетель будет ежемесячно перечислять на счет в банке. Все проблемы сводились к деньгам или к вещам, которые за эти деньги можно было купить. Благотворительность истолковывалась не иначе, как решение материальных проблем. Никто не просил позаботиться о душе, все грезили только о теле, которое хотело носить фирменные джинсы, пялиться целыми днями в телевизор или иметь нормальные уши. И жить под крышей, которая не течет.
Счастье людей состояло в том, чтобы ничего не делая обладать красивыми и дорогими вещами. Самое смешное, что люди не мечтали все это заработать. Мечтали именно получить. В подарок, по лотерейному билету, от неизвестного миллионера. Но непременно сразу.
Он не понимал, действительно ли люди так глупы или только притворяются? Неужели они всерьез считают, что можно быть счастливым в огромном доме с кучей спален и бассейном, не тратя времени на уборку этого дома и приготовление еды? В постоянном безделье и заботе только о собственной прическе и маникюре?
Оказывается, он ничего не знал до сих пор о счастье. Потому что оно у него было, и надо же, не замечал, был дом со множеством спален, была прислуга. Батюшки, а бассейн! Быть может, они правы? Надо делиться?
Если он начнет сейчас раздаривать свои богатства, чем кончится? Никто не в состоянии сказать «хватит», когда видит сыплющийся с неба золотой дождь. Его же завалят просьбами!
Да, он был разочарован. Но потом пришло именно то письмо, которое было ему так необходимо. Жажда мести — вот что его влекло.
И он почувствовал родственную душу и поспешил на помощь ей. Да, его враги были уничтожены без его участия. Не повезло, тут уж ничего не поделаешь. Но были и другие мерзавцы, ликующие от собственной безнаказанности. Надо было их наказать.
Какая это радость, почувствовать, что ты не одинок в своих страданиях! Кого-то еще предали, обидели, потом купили правосудие. О! Он знал, как это бывает! Правосудию когда-то было много заплачено Миленой и ее новым мужем. Так же, как заплачено матерью того подлеца, который ворвался в квартиру к беззащитной девушке и изнасиловал ее. Но закон просчитался. Деньги, опять эти проклятые деньги! Он не наемный убийца, он денег не возьмет. Поэтому он выше правосудия.