Какая это радость, почувствовать, что ты не одинок в своих страданиях! Кого-то еще предали, обидели, потом купили правосудие. О! Он знал, как это бывает! Правосудию когда-то было много заплачено Миленой и ее новым мужем. Так же, как заплачено матерью того подлеца, который ворвался в квартиру к беззащитной девушке и изнасиловал ее. Но закон просчитался. Деньги, опять эти проклятые деньги! Он не наемный убийца, он денег не возьмет. Поэтому он выше правосудия.
Наоборот, он готов заплатить из своих. Хорошо, что у него много денег. За большие деньги можно купить все: сообщника, оружие, машину, которую потом можно просто бросить. За ненадобностью. Конечно, его сообщник не догадывался, зачем нанявшему его человеку липовый паспорт и подержанная машина. Каждый раз новый паспорт и новая машина. Но за большие деньги люди умеют молчать и не задают лишних вопросов. Надо, так надо. На свете много чудаков, особенно среди знаменитостей.
Его версия для сообщника была проста: человек, уставший от популярности и поклонников, приезжает ежегодно к матери, но хочет при этом сохранить свое инкогнито. Какой в этом криминал? По официальной версии Андре Никольски с неделю отсиживался в гостиничном номере-люксе, в то время как какой-нибудь Иван Иванович Иванов сливался с толпой и занимался делом, по которому приехал. Причем, выслеживая очередную жертву, он был стопроцентно уверен, что в это время режиссер действительно сидит один в номере и смотрит телевизор. Так было спокойнее. Сообщник охотно его прикрывал. Бывший сотрудник внутренних органов, он был чрезвычайно изобретателен. В том, что касается прикрытия.
Он понимал, что рискует, доверяясь ему, но выбора не было. Этого человека он нашел через частное детективное агентство. А там умеют молчать. Из предосторожности он избавлялся каждый раз и от фальшивого паспорта, и от машины. И готов был избавиться от сообщника, если будет необходимость. Но пока повода для беспокойства не было. Из той же предосторожности оружие он покупал сам. Об этом никому знать не надо. Да и было это всего один раз. Потом он нашел более изощренные способы убийства и стал обставлять все, как несчастный случай.
Когда же купил пистолет, переживал страшно. Больше, чем в тот момент, когда стрелял в жертву. Но его заверили, что пистолет чист. И номера были спилены. Он сделал это всего один раз, может, потому и не попался. Оружие — это рискованно. Куда как проще испортить тормоза у машины. Или оглушить жертву снотворным за ужином в ресторане, а потом загнать машину в гараж и прикрыть ворота. Выхлопные газы сделают остальное.
Первое же убийство далось ему легко. Парнишка вышел подышать и забрел в кустики. Когда его окликнул угрюмого вида мужчина, удивился и хотел что-то сказать, но не успел.
Рассматривая его мертвое лицо, он так некстати подумал, что у этого парня, как и у всех прочих людей, тоже должна быть мать…
КРЕЩЕНДО (Постепенно увеличивая громкость)
Вернулись они уже к вечеру.
— Чем займемся? — спросила Юлия, улыбаясь.
— Мне надо работать.
— Вот как? Ну работай!
Она ушла на кухню готовить ужин, а Глазов расположился на террасе с кучей газетных и журнальных вырезок. Анализировал ситуацию. Здесь ошибаться нельзя. Юлия вскоре пришла к нему, села рядом в плетеное кресло, но Дмитрий поставил тот фильм, что был снят Никольски после убийства Петра Шумова. Хотел еще раз просмотреть все четыре картины, чтобы свести информацию воедино и полностью исключить ошибку.
Она, должно быть, подумала, что сделано это ей назло. В свои планы Глазов ее не посвящал. Сначала она попыталась уменьшить звук маленького цветного телевизора, который стоял на террасе. Но Глазову нужен был именно звук: музыка и речь. Диалоги. Он встал и прибавил громкость, как было раньше.
— Митя, это что, попытка поссориться? — не выдержала Юлия.
— Во-первых, я работаю. Во-вторых, можешь уйти в комнату и посмотреть какой-нибудь сериал. В доме три телевизора.
— Ты меня за дурочку принимаешь? — обиделась та. — По-твоему, меня интересуют только сериалы? Между прочим, я женщина с образованием.
— Нет, я так не думаю, — сказал он, не отрывая взгляда от экрана. — То есть, не сомневаюсь. Насчет образования.
— Митя… — позвала она. — Ты все это уже видел.
— Другими глазами. Не мешай. Пойди, отдохни, книжку почитай.
— Я не выношу одиночества.
— И как давно?
— Всегда.
— Как же ты жила одна после смерти мужа?
— На таблетках. И на своем страхе.
— И как же нам выйти из положения? Я работаю.
— Хорошо, я уйду в сад. Сяду в шезлонг, и буду видеть тебя в окно. Все время.
— А кстати, какое у тебя образование? — уже ей вслед поинтересовался Дмитрий.
— Музыкальное училище.
— По классу? — встрепенулся он.
— Скрипки. А ты думал?
— Ничего не думал. Хорошее образование. И почему ты не работаешь по специальности?
— Где? Музыку детишкам преподавать? Моя скрипка вот уже много лет пылится в шкафу. Я даже не испытываю потребности взять ее в руки. Зачем? Все ушло. Давно… Мой папа был музыкантом. Я с детства брала уроки музыки. Когда окончила школу, поступила в музыкальное училище. Вскоре после этого познакомилась с Петей и… Да ты не слушаешь!
Глазов машинально кивнул и придвинул к себе пачку журналов. Юлия подождала немного его реакции, но, увидев, что Дмитрий погрузился в работу, ушла. Вскоре под окнами террасы появился шезлонг. Альфа легла у ног хозяйки, положив голову на мохнатые лапы.
Дмитрий занимался творчеством, если так можно назвать процесс, в который он погрузился. Задача была сложной: проанализировать информацию, чтобы понять психологию маньяка до конца. Придумать родственную ему душу, которой тот не сможет отказать в помощи. Кинется спасать, отбросив все другие дела.
Глазов увлекся не на шутку. Надо придумать ловушку, которая сработает наверняка. И он снова просматривал эпизоды, где была задействована музыка, прокручивал в уме сюжеты и думал, думал, думал… Не хватало только одной маленькой детали. Штриха к портрету просителя. Наконец, его осенило. Последний, крохотный мазок точнехонько лег на свое место, и пейзаж состоялся.
— Юля! — крикнул он. — Юля, иди сюда!
Та поднялась на террасу, сняла солнцезащитные очки:
— Что такое?
— Сядь. Слушай внимательно. Сейчас мы будем писать письмо.
— Кому? — удивилась она.
— Нашему графу Монте-Кристо.
— И от чьего имени? — с иронией спросила Юлия. — Учти, если он приедет, то разоблачит тебя в один момент. И, вообще, почему это Андре Никольски должен приехать?
— Потому что история будет подлинной. Твоя история. Понимаешь, ему не хочется слышать о проблемах материальных. У него-то денег полно. Господин Никольски ищет родственные души. Людей, по отношению к которым поступили несправедливо.
Она вдруг напряглась. Глазов, не замечая ее состояния, вдохновенно продолжил:
— Изучая его фильмы, я понял следующее. Пункт первый: жертвой должен быть мужчина. Непременно мужчина. Никольски не убивает женщин. Он, должно быть, во всем случившемся винил не жену, а ее любовника, этого Мелешева. Ну, и хочет достойного противника. Мужчину. Пункт второй: письмо должно быть написано женщиной. Сильный пол должен сам решать свои проблемы. С чего это помогать мужчине, если он сам должен постоять за свою честь или честь своей семьи? Вот женщина — дело другое. Она обращается именно к защитнику. К мужчине. Пункт третий: дети. Непременно должен быть пострадавший ребенок. Он сам любит свою дочь и страдает в разлуке с ней. Ребенок, лишившийся материальной поддержки, как в случае с Лизой и в фильме про врача-убийцу. Либо ребенок, родившийся в результате насилия. Как в первом фильме про Дашу Петрову и того парня, что на нее напал. Либо не родившееся дитя. Как в случае с альфонсом, живущим за счет женщин. Он же заставил ее своим враньем сделать аборт. Ты меня поняла? Что с тобой?
Юлия сидела бледная, и ему показалось, что она сейчас заплачет. Дмитрий сообразил, наконец, что говорить о не родившихся детях при ней жестоко. Зачем мучить лишний раз? Заговорил мягче, но настойчивей:
— Ты же сама хочешь, чтобы этого маньяка поймали. Больной человек! Его психика пострадала в результате сильных потрясений. Если его не посадить в тюрьму или в психиатрическую лечебницу, он может покарать и невиновного человека. Сочтет, что тот совершил подлость, в которой его обвиняет какая-нибудь экзальтированная дамочка, и пристрелит. Или тормоза в машине испортит. Запрет в гараже. Мало ли способов? Поэтому ты должна мне помочь. Писать будешь ты.
— Я? — испугалась она. — О чем?
— Правду, и только правду. Мы не будем ничего придумывать. Ты расскажешь о своем несчастье. О годах, полных отчаяния. О долгом лечении. О том, как ты, наконец-то, забеременела, а тут какой-то маньяк убил твоего мужа. Ты потеряла ребенка ё результате сильного стресса. Тебе не хочется жить. Душа жаждет мести. Так ведь и есть? Или я чего-то не понял?
— Но тогда получается, что он…
— Приедет, чтобы убить самого себя? А кого он должен убить? Меня? Нет, дорогая, это есть логический конец истории, совершенно в духе Андре Никольски. Или Акима Шевалье. Он придет, чтобы узнать имя человека, сломавшего твою жизнь, а когда поймет, что это он и есть, сломается сам. Разве я не прав?
— Он не приедет. Не купишь ты его на такие дешевые трюки.
— На эти, быть может, и не куплю. А куплю на другой дешевый трюк. С музыкой. Ты же окончила музыкальное училище. Я не ослышался?
— Нет, — тихо сказала Юлия.
— Вот об этом обязательно надо упомянуть. О твоей любви к музыке, о том, что вдохновение пропало, что вместе с семьей ты потеряла возможность нормально работать. Правду и только правду. Ничего больше. И он приедет, вот увидишь. А мы будем ждать.
— Мы?
— Есть же еще Аркаша Мельников. Он будет, как запасной вариант. Сначала я сам с этим деятелем разберусь, с Никольским, а если мы друг друга не поймем, в дело вступят представители законной власти.
— Постой, как это? Почему ты? И о чем ты собираешься с ним говорить?
— Это уже мое дело. Я не могу всю жизнь сидеть на твоей шее. Замуж за меня ты не собираешься, как я понял. Жена требует размена квартиры. И куда мне деваться?
— Что-то я не пойму…
— И не надо. Время для взаимных откровений еще придет. У нас несколько месяцев, прежде чем письмо дойдет, и Никольский решится на новый вояж в Россию. А сейчас просто сделай то, о чем я тебя прошу. Учти только, что он придет к тебе. Значит, я должен быть рядом. Не боишься?
— Хорошо, я напишу, — согласилась Юлия. — Диктовать будешь?
— Нет, просто набросай черновик, а я откорректирую.
— Когда начать?
— Сейчас. Чем быстрее напишешь, тем меньше придется нам ждать. А ждать нелегко. Конечно, я в своем расчете уверен на все сто, но чем черт не шутит? Вдруг он решил завязать? Или лег в клинику и лечится от болезни. Деньги на это у режиссера есть.
Юлия тут же ушла в комнату, принесла лист белой бумаги, ручку, села к столу. Несколько минут грызла пластмассовый колпачок, в нерешительности примеряясь к листку так и этак. Потом спросила:
— А как мне к нему обратиться?
— Ну, «неизвестный благодетель», наверное.
— А серьезно?
— Серьезно? «Дорогой друг». Он должен почувствовать тебя твоим другом.
Она послушно написала так, как сказал Глазов. Потом опять стала грызть ручку. Дмитрий видел, что она колеблется. Ну что тут такого? Всего лишь написать правду!
— Что случилось? — спросил он.
— Тебе и в самом деле это нужно?
— Нам.
— Очень?
— Очень.
Она посмотрела с сомнением, но его взгляд был тверд. Потом Юлия еще с минуту думала о чем-то, вздыхала, разглаживала белый лист бумаги. Потом усмехнулась и стала быстро-быстро писать. Дмитрий замер, следя за ее рукой, словно боялся спугнуть.
Ему вдруг вспомнились школа, уроки в старших классах, когда его внимание все время отвлекала девочка с третьей парты. Ему был виден только краешек ее щеки и прядка русых волос, заправленная за ухо. Эта прядь все время выбивалась, падала на щеку, и тогда Дима Глазов видел еще и тоненькие пальцы, которые поспешно хватали ее и убирали на прежнее место. На мочке ее маленького розового уха была родинка. И от внезапной нежности он погружался в сладостное оцепенение…
Теперь Юля тоже сидела боком к нему и то и дело поправляла волосы, падающие ей на лицо. И он испытывал прежнее, почти детское наваждение, следя за ее рукой. На Дмитрия нашло оцепенение. Он опять не мог поймать что-то очень важное, что услышал недавно. Он удивился, хотел переспросить, а оно опять ускользнуло. Прошло минут сорок, Юлия закончила писать. Протянула ему листок, вопросительно нагнула голову: ну что?
Он встряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения, взял листок и стал читать. В принципе, все так, как он и хотел. Мило, трогательно. О музыке подробно и со вкусом. Юлия все поняла, умница. Но почему сидит теперь и улыбается?
— Я смешное что-то сделал? — надувшись, спросил он. — Или сказал?
— Ты умница. Только глупый ужасно. Обожаю тебя, — она подошла и поцеловала его в нос.
Он рассердился. Почему это глупый? Да еще и ужасно? Она, все так же улыбаясь, ушла в комнату, вернулась с конвертом в руках.
— Ты хочешь, чтобы я написала адрес? — Ударение на местоимении.
— А кто? Не я же. Вот, списывай отсюда, — Дмитрий подвинул к ней газету. — Единственное, о чем попрошу, напиши обратный адрес… В общем, этот. Ты давно купила дом?
— Уже после смерти Петра. Прежний особняк продала.
— Вот и хорошо. Значит, режиссер не догадается, что встретит здесь именно тебя. И фамилию девичью напиши. Не Шумова. Хорошо? Иначе он поймет.
— Как скажешь. — Юлия стала заполнять графу «Обратный адрес».
Потом Дмитрий вдруг рассмеялся:
— Представляю, если бы объявление американского миллионера попалось на глаза моей жене! Светке! Она непременно загорелась бы идеей и попыталась выклянчить у неизвестного благодетеля машину. Иномарку. Предел ее мечтаний.
— Почему ты вдруг вспомнил о жене? — усмехнулась Юлия, протягивая ему конверт.
— Надо бы съездить, поинтересоваться насчет развода. Когда ж долгожданная свобода? Ты не будешь завтра без меня скучать, малыш?
— Буду.
— Не грусти. Я теперь буду тебя охранять. Вот опущу завтра письмо, заеду домой, возьму кое-какие вещи и вечером вернусь. Завтра выходной? Суббота? Я перепутал дни. Обленился. Увы, отпуск затянулся! Чем бы заняться, чтобы скоротать время?
Следующий день выдался нескучным. Глазов вернулся в Москву и первым делом опустил письмо, долго выбирая почтовый ящик. Так всегда бывает, когда человек отправляет важную корреспонденцию. Один ящик кажется слишком старым, заброшенным. Вдруг почтальон туда не заглядывает? Другой, напротив, слишком новенький. Может, из него и почту-то еще не вынимают? Третий висит на жилом доме, что нежелательно, лучше уж почта, у четвертого щель, в которую опускают письмо, по краям ржавая. Наконец, Глазов нашел почтовый ящик, который полностью его устраивал и, мысленно перекрестившись, бросил в него конверт. Теперь в деле Акима Шевалье от Дмитрия больше ничего не зависело, и он решил заняться, наконец, личной жизнью.
К его удивлению, жена была дома. Сумка с ее вещами стояла в прихожей. Дмитрий споткнулся об нее и выругался. Потом удивился еще больше: из кухни пахло едой. Глазов первым делом снял кроссовки, потому что заметил: пол чист.
— Димулик, привет! — высунулась из кухни раскрасневшаяся жена. Она все еще была блондинкой. Но алую помаду уже сменила на «коричневый золотистый».
Начало произвело на Глазова впечатление. Он прошел на кухню, где жена, стоя у плиты, помешивала в кастрюльке какое-то варево. Он понял, что у Мельникова со Светланой не сложилось, но на всякий случай спросил:
— Прекрасно выглядишь, дорогая! Замуж выходишь?
— Надо было, — тут же фыркнула Светка. Потом опомнилась и ласково продолжила: — Знаешь, Димулик, я была не права. Ну, с кем не бывает? Погуляли друг от друга — и хватит. Провели на стороне по медовому месяцу. Тебе понравилось? Мне — да.
— Ну, и за чем же дело стало? — все еще не понял Глазов.
— Знаешь, Димулик, супружеская жизнь — это, к сожалению, не праздник. Серые будни. И лучше уж быть замужем за таким надежным человеком, как ты.
— Так… Гм-м-м… Откровенно! Значит, Мельников кофе в постель не подает? Туфли любимой жены не чистит, полы не моет? Зарплату до копейки отдавать не собирается? Человек-праздник. Так… — повторил он.
— Нет, ты не понял. Аркаша милый, очень хороший человек. Но, Глазов, ты — это ты. Ой, прости, — жена вспомнила, что Дмитрий не терпит, когда его называют по фамилии.
— Видишь ли, дорогая, — Дмитрий решительно подвинул к себе табурет. Сел. Улыбаясь, сказал: — Я, конечно, понимаю твою проблему. Моя беспрецедентная верность на протяжении всей супружеской жизни создала у тебя иллюзию, что я тебя безумно люблю. Но я просто порядочный человек. Таким уж меня мать воспитала. Я женился не из-под палки, сам выбирал спутницу жизни, и готов был соблюдать правила. Исполнять взятые обязательства. Но есть вещи…
— Ты же мне первый изменил! — тут же сорвалась Светлана.
— Не уверен, — задумчиво ответил Глазов. — Я обо всем уже догадался. Сколько их у тебя было? Мужчин-праздников? Помимо Аркаши? К тому же ты всегда считала, что я — серость. Быдло. Хам. А ты — женщина тонкая, изысканная. Так в чем же дело? Всегда можно найти себе миллионера. Такой-то женщине, как ты! Вон они, стоят в очередь на каждом углу. Ты фильм «Красотка» каждые выходные смотришь. И пребываешь в иллюзии, что, как и у всякой б… извиняюсь, у тебя всегда есть шанс.
— Хам! — взвизгнула Светлана.
— А я что говорю?
— И что я, по-твоему, должна теперь делать?
— Я же сказал: найди себе миллионера.
— Ты ужинать-то будешь?
— Спасибо, меня накормили.