Он шел по улице и думал о писателе Акиме Шевалье. И об Андре Никольски, американском режиссере.
По натуре Дмитрий Глазов не был преобразователем, то есть человеком, мечтающим изменить установленный порядок вещей. Он выслеживал преступников и сажал их в тюрьму не потому, что мечтал очистить общество от скверны. Зачем же так глобально? Он просто делал ту работу, которую был способен делать лучше, чем любую другую. И не задумывался над тем, почему люди совершают преступления. Почему убивают и грабят. Андре Никольски впервые заставил его задуматься. Можно ли четко определить, за что надо наказывать, а за что нет? Если с человеком поступили не нарушая закона, а он все равно чувствует себя смертельно обиженным, как быть? Андре Никольски решил: надо мстить. С другой стороны, если каждый возьмется мстить за нанесенные обиды, да еще и убивать за это, в результате кровавой вендетты вымрет все человечество. Но что считать смертельной обидой? Для некоторых и отдавленная в общественном транспорте нога — повод для стычки. А у агрессии есть свойство накапливаться. Накопившаяся ярость ищет выхода. Чтобы этого не случилось, и существует закон. Андре Никольски его нарушил. Но Глазов отчего-то не хотел сажать его в тюрьму.
И еще: если Никольски и Аким Шевалье не одно и то же лицо, значит, Глазов сейчас работает впустую. Писатель умер, и точка.
…Когда Дмитрий приехал к Шумовой, она была уже готова в поход. Глазов оценил ее наряд: сдержанный, но подчеркивающий достоинства фигуры. Как же! К бывшему поклоннику едет! Глазов застеснялся собственных старых джинсов и простой рубашки в клетку. Свитер он снял и небрежно набросил на плечи. Она была светская дама, а он при ней вроде как телохранитель.
— Ты умеешь водить машину? — спросила Юлия.
— Машину? — слегка удивился Глазов. — Ну да. У меня есть права.
— Надо срочно сделать тебе доверенность. Пойдем.
Пришли в гараж. Постройка была кирпичная, добротная, как и все на этом участке. Юлия достала ключи и отперла гараж. Там стояла машина, «Део-нексия», темного цвета. Глазов ожидал чего-нибудь покруче. Значит, Юлия Шумова — женщина бережливая. Ключи от «Део» Юлия протянула ему со словами:
— Пользуйся.
— А ты? — спросил он.
— Я плохо вожу машину. Если честно, Петя просто купил мне права. А после того как он разбился, я окончательно поняла, что это не для меня. Не могу сесть за руль. Страшно.
Зато Глазов сел за руль с удовольствием. Сразу вспомнил старый отцовский «Москвич» и удивился тому, как просторно в салоне. Совсем другие ощущения. Он осторожно вывел машину из гаража.
— Эх и классно! До женитьбы у меня была машина, старый жигуль. Потом она развалилась, и я остался без колес. Отвык немного.
Как всякий мужчина, он страстно любил машины. Раньше наездники мечтали о породистом скакуне, теперь о мощном двигателе.
— Нравится? — с интересом спросила Юлия, усаживаясь на переднее сиденье.
— Тебе не понять.
— Потому что я женщина?
— Потому что ты не пользуешься общественным транспортом.
— Это так проблемно? Минуту, я запру ворота. Машина выехала за огороженную территорию, и прежде чем отправиться в путь, хозяйка навесила на ворота замок.
— Продолжай.
— Видишь ли, есть такая научная теория… — Глазов осторожно выезжал на шоссе. Все-таки сказывается долгое отсутствие практики. — У каждого человека есть свое территориальное пространство. У одного десять сантиметров, у другого полметра. И если кто-то чужой это пространство нарушает, человек теряет комфорт. Вот почему люди в метро такие раздраженные. Развитое автомобилестроение — это здоровье общества, между прочим.
— А пробки?
— Пробки… — тяжело вздохнул Глазов. — Пробки — это издержки развитого автомобилестроения.
Юлия слушала невнимательно. Опустила щиток, к которому изнутри было прикреплено зеркальце заднего вида, и поправляла макияж. Глазов вновь подумал: «И кто я при ней? Телохранитель? Личный шофер? Вот уж не чаял очутиться в холуях! Не лучше ли Аркаше в ножки упасть!»
Большую часть дороги они молчали.
…Человек, к которому они приехали через полтора часа, свое территориальное пространство увеличил до нескольких гектаров. На границе он поставил будку с охраной, и всем нарушителям велел учинять тщательный допрос. Кто, откуда и по какому праву? Наконец по внутренней связи было получено высочайшее соизволение, и Глазова с Юлией допустили за каменный забор. Наверное, он был очень нервным, этот влиятельный человек. Глазов подумал, что в юности его должны были долго и больно толкать локтями в метро, чтобы он решился на подобные меры предосторожности.
То, что Дмитрий увидел за забором, напомнило ему маленький средневековый замок: островерхие крыши, покрытые малиновой черепицей, длинные и узкие окна, похожие на бойницы, толстые кирпичные стены. Создавалось впечатление, что здесь собирались выдерживать не одну осаду. Трое крепких парнишек с квадратными челюстями окинули парочку внимательным взглядом и лениво расслабили бицепсы.
— В шезлонге у бассейна, — коротко сказал главный.
Босс отдыхал на природе, подставив солнцу потное лицо. Нос у него уже обгорел, но, видимо, сказать ему об этом никто не решался. Это был крупных размеров мужчина, с объемным животом, до пояса голый, в шортах. Увидев Юлию, хозяин поднялся навстречу и широко развел руки, словно пытаясь ее обнять:
— Юленька, солнышко, что ж ты меня забываешь?
Объятия не состоялось. Нет, не она его забыла, а он уже отдал свое сердце другой. В его глазах Дмитрий не увидел чисто мужского интереса к симпатичной гостье. И успокоился. Юлия тоже это понимала, отвечала вяло, но прическу на всякий случай поправила:
— Как я? — тихонько спросила она Глазова, пока хозяин распоряжался насчет обеда.
— Ничего.
— Послушай, ты комплименты говорить умеешь? — обиделась она.
— Мне за это не платят.
Глазов чувствовал себя неловко и потому хамил. Какие-то люди суетились вокруг, расставляя на столе бутылки, закуски. Дмитрия в процесс не вовлекали, но обходили стороной, словно неодушевленный предмет. Наконец хозяин его заметил:
— Юленька, что же ты не представишь своего друга?
— Дмитрий Глазов — Олег Станиславович.
— Чем занимается? — поинтересовался хозяин поместья.
— Он у меня работает.
После этой фразы Олег Станиславович потерял к Глазову всякий интерес.
Мать их так! Они пили, закусывали, Дмитрий же стеснялся последовать примеру. Выпить бы, расслабиться, но он за рулем. На него не смотрели. Делали вид, что его не существует. Ну вот: начали вспоминать общих знакомых.
Когда дело дошло до покойного Пети, Глазов не выдержал, робко вставил:
— Мы, собственно, по делу… Юлия улыбнулась:
— Олег, я тут решила провести небольшое частное расследование.
— Вот как? — Хозяин плеснул себе в стакан минеральной воды, с усмешкой сказал: — Ты всегда была девочка разумная. С чего это вдруг?
— Покоя мне нет. Понимаешь?
— У кого он есть-то, покой? Жизнь, она как минное поле: оступился — и на небеса. Чем больше у тебя денег, тем больше этих самых мин. Если не родился сапером, то короткая твоя жизнь. Петька твой умный был мужик, только маленьких пакостников не опасался. С большими грамотно вел дела, а дерьмецо всякое не замечал. Думаешь, верю я в эти автомобильные катастрофы? Несчастные случаи только с бедными бывают. А богатые за свое счастье и везение платят. Если не уберегся — значит, пожадничал.
— Извини, что я тебя побеспокоила. Вот этому человеку пришла в-голову одна идея, — Юлия положила руку на плечо Глазова, словно выдвигая его вперед.
— А кто он? — хозяин упорно искал посредника в общении с незваным гостем. Я, мол, тебя приглашал, ты и говори.
— Я бывший сотрудник милиции. В просторечии — опер, — решился Глазов.
— Что, поперли? — с любопытством спросил Олег Станиславович.
— Сам ушел. Понял, что умные люди карьеру на государственной службе не делают.
— А ты что, умный?
Глазов растерялся. Перечислять раскрытые дела? Рассказывать о своем образовании? Может, классиков процитировать? Что ему надо, этому мужику?
— Ну, я не считаю, что умнее меня никого нет. Но я стараюсь, — нашелся он.
— Молодец. Это дураки ни в чем не сомневаются. А умные всегда должны подозревать, что есть кто-то и покруче. Так что ты там нарыл насчет Пети?
— Все это только версии. Чтобы их доказать, мне надо узнать об одном человеке, — Глазов посмотрел по очереди на Юлию и на Олега Станиславовича. Тот отставил в сторону стакан:
— Оком?
— Пять с половиной лет назад в своей машине был расстрелян группой неизвестных лиц некий Василий Мелешев с женой. Меня вообще-то интересует его жена.
— Это с какого боку? Они с Петькой никак не пересекались.
— Она была замужем за писателем. Акимом Шевалье. Слышали о таком?
Глазов спросил это от безнадежности. Он был уверен, что Олег Станиславович ни книг подобных не читал, ни фильмов не смотрел. Не тот человек. Не глупый, но не тот. Но хозяин неожиданно хмыкнул и обронил:
— Оком?
— Пять с половиной лет назад в своей машине был расстрелян группой неизвестных лиц некий Василий Мелешев с женой. Меня вообще-то интересует его жена.
— Это с какого боку? Они с Петькой никак не пересекались.
— Она была замужем за писателем. Акимом Шевалье. Слышали о таком?
Глазов спросил это от безнадежности. Он был уверен, что Олег Станиславович ни книг подобных не читал, ни фильмов не смотрел. Не тот человек. Не глупый, но не тот. Но хозяин неожиданно хмыкнул и обронил:
— Аким Шевалье… Аким Шевалье… Чистое было дело. Только давно…
— Так он не умер? — Глазов даже привстал.
— Умер, — уверенно ответил Олег Станиславович.
— Но в автокатастрофе погиб не он?
— А ты и в самом деле умный. Слушай, я бы тебя взял, на работу. Как же ты сообразил, что не писателя тогда Москва хоронила?
— Машина не могла так просто загореться, — охотно пояснил Глазов. — Да и вся история очень уж темная. И потом, у меня есть подозрения насчет того, где этот писатель сейчас.
— На небесах, где же еще — Олег Станиславович наполнил рюмки себе и Юлии. — Надо выпить за упокой души всех усопших. Ну, царство им всем небесное. Пусть земля будет пухом. А мы туда не спешим.
Они выпили, закусили. Глазов с трудом переждал паузу. Когда хозяин прожевал, спросил жадно:
— Но вы же сами сказали, что никакого писателя в машине не было. Он жив, и сейчас живет в Америке. Снимает фильмы. Это он приложил руку к убийству Петра Шумова.
— Кто? Ха-ха! — хозяин начал смеяться. — Кто? Покойник? Ха-ха!
Просмеявшись, Олег Станиславович вытер потное лицо:
— Нет, парень. Передумал я насчет работы. Ты не умный, ты просто мужик с фантазией. Нет твоего писателя в живых, понял? Юленька, тебе-то не смешно, солнышко?
— Олег, я тебя очень прошу. Помоги ему, — она кивнула в сторону Глазова. Хозяин соединил их взглядом. Что он там смекнул, было непонятно, но заговорил Олег Станиславович серьезно:
— Хорошо, дети мои. Дело прошлое и чистое. И никого, кроме нас, здесь нет… Почему я так рассмеялся, когда про этого писателя вспомнил… Да вся эта каша заварилась из-за бабенки одной. А бывает это, когда мужик на свою бабу внимания не обращает. Весь в работе. — Олег Станиславович внимательно посмотрел на Юлию. Она порозовела. — Вот тогда и появляется у нее хахаль. Что ж, дело обычное, молодое. Писатель, бывает, запрется в комнате на три месяца и ничего вокруг не замечает. А она на сторону бегает. Я почему про дело это знаю: ко мне ведь тогда Василий обратился. Мол, помоги. Писатель этот жену свою сильно любил. Ну и ребенок у них, понятное дело. И человек он известный. Как тут пойти на скандал? Наследство писательское — тоже не малое. Одно дело — вдова. Все твое. А разведенной жене дивидендов не полагается, особенно если она сама этот развод затеяла. Ребенка он захотел бы себе оставить. Сам Шевалье был чист как стеклышко, суд мог и навстречу пойти. Короче, надо им было от писателя избавиться. Да Василий-то был не дурак. Любовь любовью, а приданое тоже вещь не последняя. Сначала они решили тихонечко его убрать, Шевалье этого. У Василия к тому времени проблемы наметились. Да у кого их нет? Сел Василий в лужу со своим издательством. Деньги ему были нужны. А где взять? Ну и порекомендовал я ему человека с мозгами. Смекаешь, для чего мозги нужны? — Это уже Глазову. — А человечек тот дал Василию дельный совет. Мол, есть у тебя в команде парень лет тридцати. Ростом и фигурой на писателя смахивает. Так парень этот все равно у тебя засветился по каким-то там делам. Так здорово засветился, что убирать надо. И писатель тоже лишний. Вот и сделай такую штуку, которая в шахматах называется рокировкой. Это когда король с ладьей местами меняются. Ладью-то можно пожертвовать, а король всю партию обязан до конца доиграть. Смекаешь?
Нет, Глазов не смекал. В шахматы играл, и что такое рокировка, знал отлично. Но сейчас не мог понять, для чего она была нужна в случае с Акимом Шевалье?
— Ну так я тебе объясню, — усмехнулся Олег Станиславович. — Парня того якобы в командировку услали. Во Владимирскую область, по делам, на несколько месяцев. На самом деле его тюкнули по башке и посадили в писательскую машину. Потом эту машинку КамАЗом спихнули в кювет и подожгли. Свидетелей я организовал, все как положено. И водитель был чистый — прижали его за долг. Он мужикам моим мерс слегка помял, вот и расплатился. Короче, писательская жена сокровище свое опознала. Портсигар она сама у мужа из кармана изъяла, прежде чем его вместе с Васиными мужиками во Владимирскую область проводить. Вот они и махнулись: один в кювет, другой в дачный поселок километрах в двухстах от Москвы.
— Но зачем?
— А затем. Писателю сказали, что убивать его никто не собирается. Обещали сделать новые документы и отправить за границу, если он напишет за пару месяцев новую книжонку. Короче, купит свою свободу, а заодно и жизнь. И версию придумали о книге, которая якобы в компьютере уничтожена. Мол, умные люди восстановили.
— И он поверил? — удивился Глазов. — Неужели не понял, что его все равно убьют?
— А у него выбора не было. Он, дурак, думал, что его искать будут. Не поверил, что его любимая жена предала. И про друга единственного, про Васю, тоже ничего не понял. А там, на даче, газет-то ему не показывали. Писатель время тянул, все ждал, когда хватятся. А вместо него давно уже другого похоронили. Так-то.
— Значит, он эту книгу написал? Раз ее издали?
— Этого не знаю. Книг не читаю, в театре не бываю, кино редко смотрю. Но деньги у Василия появились. И женился он, как я слышал. На писательской вдове. И получил эксклюзивные права на все издания, включая последнюю книгу. Слышал я, что Шевалье этот был хорошим писателем. Сам не читал, хвастаться не буду. Но раз Василий выгоду почуял, значит, так оно и было. Только через полтора года он все равно не уберегся.
— Известно, кто его убил?
— Этого не скажу, парень. Это наши внутренние проблемы.
— Аким Шевалье мог остаться в живых. И остался, — заявил Дмитрий.
— Нет. Я тебе потому все рассказал, что в живых-то никого уже нет. Ни Васи, ни писательской вдовы. Ни самого Шевалье. Правда, не так все получилось, как хотели. Надо было его убрать по-тихому, а потом опознать, как того парнишку, который в командировку уехал. Но на деле другая история произошла. Впрочем, я к ней отношения не имею. Это Вася мне потом сказал: все, мол, конец писателю. Похоронили, под именем того парнишки.
— А как его звали, не помните? Олег Станиславович рассмеялся:
— Ты что, парень, думаешь, я в своем механизме все шестеренки знаю? Писателя запомнил, потому что имя необычное. Да и Васю жалко. И придумано все было красиво. Вот они, мозги-то! Сможешь так? А?
— Придумывали другие, а я их искал.
— Ты, парень, давай, думай дальше. Если объяснишь, почему Петя на минном поле заблудился, я насчет работы для тебя опять подумаю. А сработал там не наш человек, это известно. Не профессионал. Свои-то все наперечет. Вот и найди этого любителя. Понял?
И Олег Станиславович снисходительно, по-барски потрепал гостя по плечу. Самообладания Глазову было не занимать. По натуре он был флегматиком, и когда его обижали, из равновесия не выходил, а целиком сосредотачивался на личных проблемах и ощущениях. Бандит благословил его на расследование, и что? Да еще и работу обещал! И что? Есть и такой бизнес: улаживать проблемы. Глазов кивал, думая о своем. Юлия тоже с рассеянным видом пила белое вино. Хозяин подливал в рюмки. Наконец Дмитрий выбрал момент, чтобы выйти из-за стола. Конечно, он был разочарован. Получалось так, что Аким Шевалье умер. И в то же время не получалось.
Дмитрий решил выяснить все до конца: что на самом деле произошло в том дачном поселке? Какова история последней книги? И где похоронен знаменитый писатель, на надгробном камне которого написано чужое имя?
А ведь у него есть памятник! Люди туда несут цветы, на экскурсию приходят. Вся Москва семь лет назад хоронила со слезами и стенаниями какого-то бандита. Смешно!
Глазов не курил, но притвориться курящим умел. При необходимости. Он пошел сейчас к парням, что сидели возле дома на крылечке. Телохранители. Глазов расправил плечи, сделал тупое лицо и вынул из кармана пачку сигарет, которую всегда держал наготове для такого случая:
— Здорово, мужики!
Присел рядом, вздохнул тяжело:
— На солнышке погреться, пока там ваш хозяин с моей хозяйкой воркует. Отпустили.
— А ты кто? — посмотрел на Дмитрия бугай, на плече у которого было наколото «Саша».
— Закурим? — спросил он. Парни переглянулись, но сигареты взяли. — Эх, жизнь у нас, мужики, тяжелая. Таскаюсь за этой коровой целый день, как дурак. По жаре. Сейчас бы пива и бабу.
— Телохранитель, что ли? — сообразил тот, что без наколки.
— Да все сразу. Принеси-подай-трахни. У меня амплуа на все случаи жизни.
— Кто? — «Саша» набычился, и Глазов понял, что с умным словом промазал.