– Да ты понимаешь, – пробормотал наконец он, – я собрался ее обыскать, ну, карманы проверить, документы посмотреть. А она как раз в эту минуту взяла да очнулась. И уж не знаю, чего там себе навоображала в полубреду, но начала орать и отбиваться. Пришлось ее приемом вырубить.
– Что-о? – чуть ли не в ужасе протянула Валентина. – Вырубить? Приемом? А словами ты не мог объяснить, что и как? Просто успокоить ее и все рассказать?
– Да времени не было, – простодушно сказал Долохов. – Я должен был срочно вам позвонить, вызвать на эту встречу. Мне же еще в Москву мотать! К тому же я боялся: вдруг сейчас какой-нибудь мент свалится на голову… не выпутаешься потом. То есть я бы как-то выпутался, а ее бы уж точно замели по подозрению в убийстве.
– А ты не думаешь, что это подозрение основательно? – спросила тогда Валентина, но, выслушав короткое и категоричное долоховское «нет», она больше никаких вопросов не задавала, приняв как данность – пусть и раздражающую данность! – что надо, как это сделал Валька, подчиниться приказу. Тем более что у Долохова имелись-таки основания подобные приказы отдавать и ждать от Залесских повиновения. В том смысле, что они были перед ним в изрядном долгу, и хотя он в жизни не напомнил бы о необходимости этот долг отдавать, но сами обстоятельства подвели Залесских к этому.
Дело в том, что буквально два месяца назад Долохов вытащил рыжего студиозуса Максима Залесского, сына Валентина от первого брака, из очень крупной неприятности. Валентин давно жил отдельно от прежней семьи, но отцовские обязанности с плеч не сбрасывал, помогал бывшей жене и сыну чем мог – порою, на взгляд Валентины, даже больше, чем мог, но у нее хватало ума не критиковать мужа. Проблема же Максима была если и не стара как мир, то, во всяком случае, достаточно тривиальна для нашего времени. Парень пристрастился к наркотикам. Пока что на иглу не сел – кололся от случая к случаю, ради куража. По счастью, ситуацию вовремя распознали и взяли под контроль. Обнаружив у Максима в ящике для белья пластиковый пакет, в котором лежало два маленьких, свернутых из клетчатых тетрадных листочков кулечка, а в них – какой-то белый порошок, мать сначала удивилась, а потом вспомнила расплывающиеся глаза сына, его несвязную речь и странное поведение, на которое раньше не обращала внимание, – и смекнула, что держит в руках. Она похитила опасный пакет и побежала к мужу с призывом о помощи: «Ты отец или не отец?!» Родители Максима устроили экстренное совещание. Залесский потребовал, чтобы к участию была допущена и Валентина, поскольку положение слишком серьезное. По той же причине она предложила призвать на помощь Долохова.
Результат превзошел все ожидания. Долохов обещал поговорить с Максимом и на другой же день увез его «покататься за городом». Когда парень вернулся, триумвират «отец-мать-и-мачеха» едва не рухнул в один общий обморок: на сынуле места живого не осталось. Избит был Максим качественно: очевидно, Долохов придерживался сугубо традиционных методов воспитания. Что характерно, парень хоть и стонал и скрипел, но не жаловался. Первым оборвал раскричавшихся мать и мачеху, а в ответ на проницательный взгляд отца только смущенно кивнул и сказал, что все улажено. Однако это не убедило возмущенных женщин. Долохов выслушал их истерические вопли, хмыкнул и ушел к себе, а утихомиривать жен пришлось Залесскому.
– Вы головами думать умеете? – укоризненно промолвил он. – Прикиньте, ведь этот пакет не сам по себе к Максимке попал, верно? Он его у кого-то взял. Если просто так тому распространителю наркоты сказать, что пакет пропал, надо или деньги платить (а это, барышни, тысячи, которых у нас нет!), или голову добровольно на плаху положить. Наркотики – штука смертельная… Обратиться в милицию – во-первых, с Максимкой лет на десять проститься, ибо дело тянет на статью 228, часть 4 УК. Это означает приобретение наркотического вещества в особо крупном размере с целью его использования и распространения. А так – парня избили, наркоту отобрали…
Поскольку прежде муж отродясь не оперировал так свободно юридическими понятиями, Валентина сразу смекнула, что его подковал Долохов.
Максимова мама была Долохову благодарна, Валентин и Валентина – тоже, но, как известно, долг платежом красен…
Вот нынче ночью Залесские и начали платить по долгам. Начали – потому что Валентина совершенно не убеждена, что этим все дело и кончится…
И это еще не самое страшное. Куда страшнее, что действие кофе определенно закончилось.
Господи, до чего же хочется спать!
Пользуясь тем, что очередная пациентка вышла, Валентина от души зевнула. Но тут же дверь открылась вновь.
Валентина украдкой глянула на часы. Боже мой… до конца работы три часа! Интересно, нальют ей в УЗИ еще кофе? Или все-таки потерпеть, пожалеть сердечную мышцу?
– Проходите, садитесь, – кивнула она пациентке, не глядя открывая карточку. – Когда последний раз прошли месячные? Или вы уже завели карту беременности?
Раздалось всхлипывание, и Валентина испуганно вскинула глаза. Перед ней на краешке стула примостилась худая длинноногая особа лет под тридцать. Вот про таких-то и говорят: ноги от ушей!
Ноги у нее и впрямь были классные, а вот лицо все сморщилось в плаксивой гримасе.
– Вы издеваетесь, да? – протянула она. – Я уже который год замужем, а забеременеть никак не могу!
– Ох, господи, – вздохнула Валентина. – Вы извините, представляете, сегодня просто косяком беременные идут. И как минимум пятеро просили направления на аборт.
Отвела глаза. Почему-то, выписывая эти направления, она каждый раз представляла себе Люду Головину, или как ее там… И не могла отделаться от мысли: а что, если беременность той или иной молодой женщины покажется кому-то столь опасной, что ее тоже подстрелят, как Люду? Валентина была убеждена, что убийцу этой бедолаги надо искать среди ее знакомых. Может быть, это сделал тот парень, с которым она жила. Хотелось верить, что оперативник Комзаев тоже пришел к такому умозаключению, принял как версию и уже работает в этом направлении.
– Направления на аборты просили? – всхлипнула между тем посетительница. – Дуры! Вот дуры! Везет им! А я, представляете, даже никогда не предохранялась, и муж тоже, и мы оба проверялись, бесплодием никто из нас не страдает, а сколько ни живем, сколько ни стараемся, никак, ну никак не получается ребеночек! Вы представляете? Может, это потому, что сперма вытекает?
Мгновение Валентина смотрела на нее ошарашенно, потом на всякий случай переспросила:
– Что вытекает?
– Ну, вы же понимаете… – опустила глаза молодая женщина. – Когда мы спим с мужем… оно же вытекает! И я каждый раз думаю: а вдруг это наш ребенок? Понимаете? К тому же сперма полезна для здоровья, не посоветуете чего-нибудь, чтобы ее задерживать?
В принципе Валентина много чего наслушалась, ведя прием в этом кабинете, однако неоднократно убеждалась, что предела наивности человеческой просто нет.
– Деточка, – сказала она как можно приветливее, – радость моя, вы только представьте, что с вами будет, если все, что из вас вытекает, будет в вас задерживаться! А что касается невозможности забеременеть… Надо провести обследование, конечно, но навскидку скажу: у вас маточные трубы, наверное, слишком длинные и изогнутые. Знаете, у нас, у гинекологов, есть почти безошибочная примета: у женщин такие же трубы, как ее ноги. У низенькой женщины с короткими ногами трубы широкие и короткие, по ним семя моментально попадает в матку и оплодотворяет яйцеклетку.
Она осеклась, снова вспомнив Люду Головину. С ее-то короткими, полненькими ножками она определенно залетела с первого раза. И каким кошмаром это для нее кончилось!
– Ну вот… – продолжала она гораздо менее оживленно. – А у таких длинноногих и худых, как вы, запросто могут быть проблемы с оплодотворением, потому что трубы длинные. И если еще вдобавок у вашего мужа вялый семенной поток…
– Ничего себе, вялый! – обиженно вскинула голову пациентка. – Да он мне покоя не дает! В смысле, муж.
– Это вы о темпераменте говорите, – кивнула Валентина. – О чувствах его к вам. А семя, увы…
– И как же его подхлестнуть? Что же делать? Я очень хочу ребенка! – чуть ли не в голос закричала посетительница.
– А муж тоже хочет?
– Ой, ну конечно! – с жаром воскликнула она. – Даже больше, чем я. Я вообще боюсь, что он подождет-подождет еще немного, да и заведет ребенка где-нибудь на стороне. А потом и вовсе от меня уйдет к той женщине, которая ему родит.
– Ну уж сразу и уйдет, – дипломатично протянула Валентина.
– А что? Причем он ведь такой доверчивый, вы не представляете! Я вообще боюсь, что какая-нибудь из моих подружек затащит его в постель, а сама будет в то время от кого-нибудь беременна, ну и скажет ему, что ребенок его. А он поверит и бросит меня!
– Неужели у вас подружки такие подлые? – удивилась Валентина.
– И не говорите! – закатила глаза молодая женщина. – Именно подлые!
– А они что, в курсе ваших проблем? Насчет ребенка?
– Конечно, в курсе.
– Ну и зря вы подружкам такие вещи рассказываете, – сердито сказала Валентина. – Это касается только вас и вашего мужа.
– Оно так, конечно, – протянула посетительница. – Но знаете, я думала, вдруг кто-нибудь что-нибудь посоветует…
– И как? Советовали?
– В общем-то, всякую ерунду. Насчет бабок – в смысле, знахарок, насчет экстрасенсов. А одна, представляете, посоветовала переспать!
– То есть? – подняла брови Валентина. – С кем переспать?
– Ну не с ней же! – хихикнула пациентка. – С каким-нибудь другим мужиком. Но мужу при этом ничего не рассказывать, конечно. С мужем, говорит, не можешь забеременеть, а с другим запросто получится! Потому что всякое в жизни бывает. И я тебе, говорит, найду подходящего парня. Переспишь с ним столько раз, сколько понадобится, чтобы забеременеть, а мужу об этом знать не надо. Представляете, оторва какая? Толкает меня мужу изменить.
– Это точно… – протянула Валентина. – Оторва самая настоящая. Только знаете что? Она дала вам тот самый совет, который бы и я дала. Партнера сменить! Если любите мужа, называйте это не изменой, а ложью во спасение. Сделайте супругу подарок – столь нужного ему ребенка. Но только отца для него найдите сами, не прибегая к помощи подруги. А то, очень может статься, она вам не просто так дает этот совет, а хочет вас подставить. Сведет вас с любовником, а сама быстренько возьмет и откроет глаза вашему дорогому мужу на ваше же поведение. Подружки обожают такие вещи делать, на то они и подружки! Так что обтяпайте все сами, но втайне, шито-крыто, чтоб ни у кого никаких подозрений даже возникнуть не могло! Подумайте, может, это и имеет смысл. Я вам, конечно, дам направление на обследование, однако…
Она не договорила: молодая женщина вскочила и ринулась к двери.
– Погодите! – ничего не понимая, воскликнула Валентина. – Как вас… – Она заглянула наконец в карточку: – Лина Дмитриевна, погодите!
Та обернулась на пороге и уставилась на Валентину круглыми от возмущения глазами.
– Как вы смеете! – едва слышно произнесла она дрожащим от слез голосом. – Как вы можете?! Вы – доктор, а чему меня учите? Я вот сейчас ка-ак пойду к вашему директору, ка-ак расскажу ему, что вы мне тут наговорили!..
– У нас не директор, а заведующая, – со вздохом (хотела ведь как лучше, а получилось как?!) поправила Валентина. – Кабинет номер два. Только сегодня смысла нет идти: она в департаменте на совещании. Завтра будет – часов с девяти. Тогда и приходите.
– И приду! – выкрикнула Лина Дмитриевна. – Обязательно приду! Все расскажу про вас!
И она хлопнула дверью.
Валентина немножко посидела, поругала себя за дурость, потом пощипала за мочки ушей – отнюдь не в наказание, а чтобы разогнать сонливость. Но если даже возмущенной Лине Дмитриевне этого не удалось сделать, то и приемчики китайской медицины оказались бессильны, и потому Валентина решилась все-таки снова пойти в УЗИ и поклянчить кофе.
Вышла из кабинета, приготовившись извиниться перед очередью, – и недоверчиво замерла: ни одного человека в коридоре!
Господи, спасибо, все-таки ты есть!
Сделала несколько шагов к кабинету УЗИ, но тотчас передумала: надо воспользоваться затишьем и позвонить мужу. Как там оперативная обстановка, интересно знать? Валька отпросился на первую половину дня, чтобы наблюдать за долоховской добычей. После двух его должна сменить Валентина, ну а Долохов клялся, что вернется не позднее вечера: гнать будет из Москвы что есть мочи.
Валентина повернула к регистратуре, как вдруг оттуда выглянула дежурная медсестра:
– Валентина Николаевна! Как удачно, что вы здесь. К телефону вас!
Она мигом встревожилась. Наверное, это Валька. Неужели что-то произошло? Он звонил в консультацию только в самом крайнем случае…
Точно, какой-то пожар!
– Алло? – схватила она трубку, но от души мигом отлегло, когда услышала женский голос:
– Валя? Это ты, Валя?
– Валентина! – громко закричала в эту минуту гардеробщица тетя Галя. – Твоя вещь?
Валентина рассеянно оглянулась. Тетя Галя показывала зеленый очечник – красивый, бархатный.
– Нет, – отмахнулась Валентина. – Я еще пока своими глазами смотрю!
– А ведь я это вчера, когда убиралась, в твоем кабинете нашла, – сообщила уборщица.
– Ну, может, кто из вчерашних моих посетительниц обронил, – предположила Валентина. – Давай я его у себя подержу, может, кто вспомнит, что потерял.
Она взяла у гардеробщицы очечник и снова поднесла к уху трубку:
– Алло, извините, я вас слушаю!
Краем уха уловила, что тетя Галя пытается что-то еще сказать, но отмахнулась, потому что ее гудеж мешал слушать. На счастье, какая-то женщина подошла за своим пальто, и словоохотливая гардеробщица, она же уборщица, вынуждена была заняться делом.
– Валентина, – повторил усталый женский голос. – Валя Залесская, это ты?
– Ну, я, – отозвалась она, пытаясь определить, чей голос. – А кто это, не узнаю, извините?
– Эх, Залесская, что ж ты забываешь старых знакомых? – почти сердито спросила женщина. – Это Генриетта Павловна из Нижегородской линейной подстанции.
– Бог ты мой! – радостно воскликнула Валентина. Ей и в самом деле приятно было услышать дежурную с Нижегородской районной «Скорой помощи», где Валентина в свое время подрабатывала на полставки. – Геня Павловна, дорогая! Это ведь хорошо, что я вас не узнала, богатой будете! Не представляете, как я рада вас слышать!
– Ой, милая ты моя, – вздохнула Генриетта, которую все и всегда звали просто Геней, потому что она была короче своего чрезмерно длинного и помпезного имени метра на полтора. – Жаль тебя огорчать, не представляешь, как жаль. Но… у нас тут печальные события. Ты Алешу Хромова помнишь?
– Разумеется, что за вопрос? – быстро ответила Валентина. – Мы с ним в одной бригаде сколько раз выезжали, я врачом, он фельдшером. Я слышала, Алеша институт все-таки закончил, теперь уже сам врачом стал.
– Правильнее сказать, был… – вздохнула Геня Павловна. – Потому что нету его больше, Валечка, нету, мы его похоронили. Сегодня сорок дней. Мы тут про тебя немножко забыли, на похороны не позвали, но ты все же приезжай хоть на сороковины, если есть такая возможность.
Какое-то время Валентина тупо молчала, не в силах слова молвить. Бог ты мой, Алешка… Алеша Хромов умер! Это казалось невероятным.
Здоровенный чернокудрый парень, бывший «афганец», бывший санитар «психушки» – таков был Алеша Хромов. Словосочетание «медбрат» подходило к нему, как розовый шелковый бантик к бойцовскому бульдогу. Буйные кудри торчали во все стороны, халат трещал на широченных плечах и не сходился на груди, в черных раскосых очах было такое выражение, что некоторые бабульки, подходившие к дверям, чтобы впустить с нетерпением ожидаемую «Скорую», при виде Алеши с его волосатыми руками торопливо пятились, захлопывали перед его носом дверь и вызывали теперь уже милицию. В принципе Алеша был существом совершенно беззлобным, только малость несдержанным на язык. Валентина мгновенно вспомнила такой безумный случай.
Она тогда еще только начинала работать на «Скорой» и мечтала, чтобы ее вызывали сплошь на выкидыши и преждевременные роды – по специальности. Коллеги, которые относились к Валентине превосходно, не упускали случая подсказать ей, как справляться с сердечной недостаточностью, предынфарктными состояниями, пищевыми отравлениями, похмельным синдромом и прочим джентльменским набором. Постепенно она вполне освоилась со всем этим изобилием человеческих хворей и поняла: если что не ладится, значит, всегда можно вызвать по рации специалистов: кардиологию, токсикологическую бригаду, реаниматоров… Приедут и спасут! Но почему-то в самый сильный, почти первобытный ужас повергало Валентину словосочетание «статус астматикус», что означает отек легких, обострение бронхиальной астмы. И вот как-то раз, посреди жаркого июля, они с Алексеем уехали на вызов, означенный как «задыхается бабуля». И, разумеется, угодили именно на этот самый жуткий статус астматикус! К счастью, Валентина незадолго до этого получила у знакомого реаниматора подробный перечень мыслимых и немыслимых действий. Она немедленно велела посадить больную – для облегчения дыхания, – начала вводить сердечные, дыхательные средства, гормоны, накладывала кратковременные жгуты на руки и ноги, чтобы не возникла тромбоэмболия. День был очень жаркий, и, хоть окна распахнули настежь, сквозняки только усугубляли состояние больной. Приступ не снимался, а ведь кололи женщину так интенсивно, что постепенно кончились все одноразовые шприцы.
– Алеша, беги к машине, – приказала Валентина. – Передай на станцию: седьмая бригада просит помощи, пусть пришлют реанимацию, потому что у нас статус астматикус, ситуация очень непростая. – И она выразительно посмотрела на боевого товарища.