Дамочка с фантазией - Елена Арсеньева 28 стр.

Откуда такое рвение?..

Итак, позавчера Ярушкина отправилась в Москву в компании с Пластовым. Случайно или намеренно – сейчас роли не играет. Сегодня она оказалась в одном купе с его женой, вернее, вдовой. Случайно или намеренно?.. Долохов склонялся к первому варианту. Однако сама Ирина вела себя так, словно знала, что Ярушкина прикончила ее мужа – вернее, что она подозревается в этом. Но такого быть не могло! Ирина не могла знать личности предполагаемой убийцы!

Или могла? Что, если владимирские менты оказались очень болтливы, и назвали Ирине фамилию женщины, подозреваемой в убийстве мужа?

Вряд ли. А впрочем, не исключено… Степень болтливости людей, даже и обязанных хранить государственные тайны, вообще невероятно высока. Долохов это давно знал. Отчасти на этом и зиждились его успехи в работе. Что характерно, людей даже не приходилось к этому принуждать или очень за дорого покупать у них информацию. Иногда потребность рассказать то, о чем рассказывать нельзя, просто-таки жить не дает человеку, облеченному мало-мальской тайной. Синдром цирюльника, вот как можно это назвать. Того самого цирюльника, который когда-то вырыл в песке ямку и шепнул в нее: «У царя Мидаса ослиные уши!» После чего из ямки вырос тростник и поведал об уродстве царя всему прогрессивному человечеству. По сравнению с этим брадобреем владимирские менты, которые могли по телефону выболтать Пластовой информацию о происшедшем в купе, просто дети малые.

Черт, какая жалость, что вчера ему не пришло в голову попросить Люду невзначай вызнать у жениха: что именно стало известно Ирине Петровне Пластовой об убийстве ее супруга?

В любом случае – если она не знала о личности предполагаемой убийцы вчера, то сегодня-то вполне уже могла узнать. Кто-то из владимирцев, не исключено, посвятил ее в суть происшедшего. Именно из этого варианта Долохов и исходил в своих теперешних действиях – по привычке исходить из худшего. Именно поэтому и устроил очередное авторалли по трассе Нижний – Владимир!

А вот, кстати, о болтливых владимирских ментах… Долохов торопливо прошел чуть дальше по ходу поезда и вгляделся в кучку людей, топтавшихся там, где предположительно должен был остановиться девятый вагон. Ирина Пластова, так же, как и Валентин, не могла не слышать слов проводницы о том, что Ярушкина поедет обратно в девятом вагоне. И если она узнала эту фамилию из вчерашнего телефонного разговора или услышала ее в купе и сочла, что это та самая Ярушкина, значит, не могла об этом промолчать в милиции. Тогда вышеупомянутые владимирские менты сейчас втихую готовятся штурмовать девятый вагон, чтобы брать подозреваемую. Именно на такой случай и был рассчитан план Долохова, который возник немедленно после второго звонка Валентина.

Услышав об этом плане, Залесский поскрипел зубами, но все-таки согласился уладить свои дела в Москве не за день, а за полдня, чтобы выехать в Нижний не вечерним, а дневным поездом. Тем же самым «Нижегородцем», которым поедет и Ярушкина. В поезде Валентин должен найти ее и предупредить об опасности. Основанием для доверительной беседы может послужить то, что он вывел ее вчера из-под обвинения в воровстве мобильника. Ну а если этого окажется мало, Залесскому предстояло напомнить о том ультиматуме, который Ярушкина продиктовала на автоответчик Долохова. И о том, благодаря кому она вообще осталась жива, выброшенная из вагона…

Короче, следовало убедить ее не доводить дело до крайностей. Ей никак нельзя оказаться в милиции сейчас, пока вопрос о пресловутом алиби еще не решен. Долохов вывел ее из-под удара один раз – готов вывести и вторично. Вся разница в том, что той ночью он действовал спонтанно, а сейчас – совершенно обдуманно. Дело Олега Пластова – это было его дело, которое он почти подвел к логическому завершению. Только он сам должен разобраться в загадках с его убийством. Если Ярушкина попадет в милицию, Долохов никогда ничего не узнает толкового. Информация будет поступать даже не через вторые и третьи, а невесть какие руки. Тогда история Георгия Дарзина и судьба его гениального и опасного изобретения навсегда перейдут в разряд тех тайн, которые Долохов никогда не откроет.

Этого он не мог допустить. И отнюдь не в интересах своего тщеславия! Во всяком случае, так уверял себя Долохов.

Но, кажется, он зря напрягался. Что-то не видно группы захвата на прогнозируемом месте остановки девятого вагона! Там стоят две усталые тетки с большими сумками – по виду, гусь-хрустальненские труженицы, которые все еще получают часть зарплаты продукцией завода и вынужденно реализуют ее, блуждая по вагонам мимо идущих поездов. Рядом с тетками – толстый, обрюзгший мужик в шапочке-»чеченке», необъятных спортивных штанах и болоньевой спортивной куртке, мягко говоря, легковатой для нынешнего прохладного дня. Может, он был из той же гусь-хрустальненской компании. Молоденькая женщина с ребенком на руках – очень красивая, с тонким лицом и большими, влажными глазами мадонны. Тощий долговязый парень с рюкзаком. Вот и все, больше народу нет.

Долохов пробежал взглядом по перрону. Весь народ, ожидающий прибытия поезда Москва – Нижний, по виду более чем мирный. Хотя, в принципе, это ничего не значит. Вряд ли Ярушкину ринутся брать крутые парни в бронежилетах. Пройдут в вагон два скромных парня в штатском, тихонечко предъявят служебные удостоверения. Не исключено, кстати, что эти самые «парни» – мужик в болонье и долговязый паренек, переодетые, чтобы подойти к жертве тихо и незаметно.

Поэтому не стоит расслабляться. Надейся на лучшее, но исходи из худшего!

Он опустил голову, прячась от порыва ветра, который принес промчавшийся мимо паровоз.

Черт, не рассчитал немного! Первый вагон остановился дальше. Долохов огромными прыжками домчался до его двери как раз в ту минуту, когда проводница опустила подножку и, торопливо обмахнув поручень, спустилась на перрон. Следом соскочил Валентин, суматошно огляделся, но тотчас заметил Долохова и кинулся к нему. Он был без куртки и без вещей – типичный пассажир, вышедший на промежуточной станции из душного вагона подышать свежим воздухом.

Но у этого пассажира почему-то было беспокойное выражение лица, и это не понравилось Долохову. Еще больше ему не понравилось то, что означенный пассажир оказался один.

– В чем дело? – хмуро спросил Долохов. – Где она?

– Ее нет, – так же хмуро ответил Залесский. – Я ее не нашел.

– Так все-таки: Ярушкиной нет в поезде или ты ее не нашел?

– Да какая разница?! – огрызнулся Валентин. – Нет ее, нет, понимаешь?

– Не понимаю. Она должна была ехать? Ты же говорил!

– Ну да, я слышал, как это сказала проводница. Назвала вагон – девятый.

– Может быть, она по какой-то причине поменялась с кем-нибудь местами?

– Вряд ли. Во всяком случае, все три с половиной часа пути я только и делал, что мотался взад-вперед по всем вагонам и заглядывал в туалеты. Если учесть, что от Москвы мы шли без остановок, она никуда не могла бы деться – если бы садилась в поезд! Но я и при посадке ее не видел.

– Какое у нее было место?

– Откуда я знаю! Проводница сказала, что девятый вагон, в билет я не заглядывал.

– А в вагоне были свободные места?

– Все забито. Еще и после отправления по купе разводили каких-то дополнительных пассажиров. То ли блатных, то ли просто экстренно нужно было кому-то уехать. Короче, народу – не протолкнуться. Все-таки она не поехала. Может, у нее возникли на то причины. Может, ей что-то померещилось.

Долохов сумрачно кивнул. Все может быть.

– Скажи, пожалуйста, а почему ты мне не позвонил о том, что не обнаружил ее? Я бы тогда повернул назад с полдороги. Не тащился бы во Владимир.

Когда Валентин чувствовал себя виноватым, у него становилось совершенно мальчишеское, несчастное, растерянное лицо. И он делался поразительно похож на своего сына – ну прямо живой портрет Максима, только не рыжий. Мастью Макс уродился в маманю.

– Да тут такая штука… – промямлил Залесский. – Короче, понимаешь…

– Пока нет, но если скажешь, в чем дело, то пойму, – сказал Долохов, чуя что-то недоброе.

– Ну… у меня выключился мобильник.

– То есть как? У тебя же МТС, и роуминг подключен, значит, телефон должен работать на всем пути от Москвы до Нижнего.

– Ну да… а он выключился. Я, видимо, то есть не видимо, а точно… короче, я забыл заплатить, и мобильник отключили.

– Валька, ты что, сдурел? – потрясенно пробормотал Долохов. – Как же так? Чтобы ты забыл заплатить за телефон? Не могу поверить!

– Ну, вот так, и на старуху бывает эта самая… – огорченно пожал плечами Залесский, но не вынес презрения к себе и перешел в наступление, которое, как известно, лучший способ обороны: – Да какая разница, строго говоря, работал у меня телефон или нет? Даже если б я тебе позвонил и сообщил, что Ярушкиной нет, разве ты мне поверил бы? Ты б стал орать, что я просто проворонил ее. И сам потащился бы проверять состав.

Долохов зыркнул на приятеля исподлобья. Залесский, безусловно, прав… Но это отнюдь не снимает с него звания первейшего мудака!

– Ладно, – зло сказал он. – Пошли еще раз пройдемся по составу. Стоянка двадцать минут, успеем.

– Ну я так и знал!.. – усмехнулся было Валентин, но увидел выражение долоховского лица – и заткнулся.

– Ваш билет! – выступила навстречу проводница.

– Вот, – показал Залесский. – А это мой провожающий.

Она нехотя отступила с дороги.

Пошли по вагонам, заглядывая в каждое купе, что уже, по его словам, проделал Залесский. Задача облегчалась тем, что туалеты на станции были закрыты, спасибо и на этом.

Встретили гусь-хрустальненских теток, долговязого парня с рюкзаком, чье место в плацкартном вагоне оказалось занято. Видели также мадонну, которая уже сидела на нижней полке в купе и кормила своего младенца под умиленными взорами соседок. Встретили и толстого мужика в болоньевой куртке, который, видимо, кого-то искал, потому что тоже совался из купе в купе так ретиво, что его лицо, заросшее густой черной щетиной, стало красным и распаренным. Он столкнулся с Долоховым и Залесским в тамбуре, сначала попер на них грудью, нипочем не желая уступить дорогу, потом вдруг стушевался и посторонился. Ну конечно, двое не один, лошадь отнимут – хомут не дадим!

А вот никаких признаков группы захвата Долохов так и не обнаружил. Как не нашел в поезде и следа Ярушкиной.

Итак, Валентин не ошибся: ее не было.

Почему? Об этом оставалось только гадать. Можно принять Валькины версии. Можно предложить свои. К примеру, так и просилась вот эта: Ярушкина не поехала поездом потому, что узнала Ирину Пластову и поняла, почему та пыталась всячески привлечь к ней внимание милиции. И решила избежать неприятных неожиданностей.

Эта версия была весьма правдоподобной. И все-таки Долохову совершенно не хотелось верить в нее. Потому что по ней выходило, что Ярушкина знала Ирину Пластову. А если она знала Ирину, то знала и Олега. А если так… получалось, что в купе с Олегом она оказалась не случайно.

Могло это быть? Могло! И все остальное – тоже. Даже то, что Долохов, оказывается, спасал и покрывал истинную убийцу Олега Пластова.

Расшифровка магнитофонной записи.

– Николай Александрович, большое спасибо, что согласились со мной встретиться. Дело очень важное, поэтому давайте с самого начала настроимся на максимально рабочий лад, хорошо?

– Могу я вас спросить?

– Конечно.

– Чем вся эта история чревата для моего сына?

– Ну, как вам сказать…

– Да уж скажите как есть! Вы ему будете «шить» употребление и распространение наркотиков?

– Знаете, мы ведь не в ателье индивидуального пошива, чтобы кто-то кому-то что-то шил. Более того! Мы даже не в милиции. Мы находимся в сугубо частной фирме. Никто не спорит – мы трудимся в тесном контакте с государственными структурами, действуем строго по закону, но… но ведь нет пока никаких доказательств, что ваш сын употреблял и распространял именно тот наркотик, какой мы обозначаем литерой «D». Против него есть только слова Полуянова, который как раз и попался на попытке продажи крупной партии D. Кроме того, Полуянов был некоторое время самым настоящим наркокурьером. И хотя он уверяет, что до того времени, как ваш сын сделал анализ порошка, он не подозревал, что именно перевозит, его слова вызывают у меня серьезные сомнения. Думаю, сомневаться в их правдивости будет и суд. Возможно, и показания Полуянова относительно Шурика будут также восприняты скептически. Смотря как их подать, вы понимаете? Нам-то известно, что D появился на рынке наркотических веществ задолго до того, как Полуянов попытался начать им приторговывать. То есть роль Шурика в данном случае не особенно и значительна, верно? Кроме того, точка зрения следствия и суда на такую ситуацию обычно зависит от готовности подозреваемых сотрудничать с органами. Мы обычно придерживаемся таких же позиций. Вы меня поняли?

– Понял, что ж тут не понять… Вот только я не вполне понимаю, чем вам-то могу быть полезен.

– Давайте углубимся в прошлое, хорошо? Химическая формула состава, который был создан вашим бывшим товарищем по институту, мне известна. Меня интересует не столько изобретение, сколько изобретатель. Что это был за человек?

– Гений.

– Вот так прямо гений?

– Ну… вы в химии что-нибудь понимаете?

– Условно говоря. В пределах необходимого.

– Ну так вот что я вам скажу. Георгий создал вещество, которое могло бы избавить человечество от очень многих проблем. Но только в том случае, если строго соблюдать весь технологический процесс. Малейший сбой влечет за собой изменение структуры D. А также изменение его качеств и воздействия на организм человека. Более того! D запрограммирован на самоуничтожение в случае неправильного своего изготовления или хотя бы хранения. Например, он не мог долго находиться на открытом воздухе, хранение непосредственно в полиэтиленовом пакете вообще было для него губительно. Ему требовалась изоляция в виде бумаги, а также ткани – причем конкретно синего или голубого цвета. И, даже попадая в организм человека, неправильно изготовленный D проявлял свои невероятные качества совершенно иначе, чем следовало. Он разлагался с гораздо большей скоростью, чем D, который был бы изготовлен с соблюдением всех технологических условий.

– И не оставлял следа в организме, да?

– Оставлял. Но, насколько я помню рассказы Георгия, он уверял, что существует очень мало реагентов, способных выявить наличие D в крови и тканях. И применять их надо быстро, очень быстро после употребления.

– Такое ощущение, что он разрабатывал идеальное средство убийства…

– В том-то и дело, что D несмертелен. Это, повторяю, идеальное наркотическое вещество, которое дает высокий обезболивающий эффект, имеет колоссальное стимулирующее воздействие, не вызывает привыкания…

– Ну и кайф, судя по всему, чрезвычайно велик, да?

– Не знаю, не пробовал.

– Допустим. А как насчет побочных эффектов?

– Вы имеете в виду способность D обострять хронические заболевания? Но видите ли, это ведь не более чем предположение Георгия. У него не было возможности проводить серьезные исследования и тем паче – испытания D. Все его выкладки – на семьдесят процентов чистое теоретизирование. А то и больше… Я не раз говорил ему, что в той стране, которой стала Россия (все это происходило пятнадцать лет назад, вы не можете не помнить, что у нас тогда творилось!), он не найдет государственной поддержки. Ему надо было обратиться либо к частным структурам (то есть криминальным), либо за границу. Это же настойчиво убеждала его сделать и жена. Вообще, думаю, если бы Георгий ее послушался, вся его жизнь сложилась бы иначе. Я не очень хорошо относился к этой взбалмошной особе, но в данной ситуации она была, безусловно, права. Думаю, он и сам рано или поздно понял бы это и согласился бы с ней. Но… не успел.

– Что же с ним произошло.

– Он умер. Прободение застарелой язвы. Гнойный перитонит.

– Да? Застарелой язвы, говорите? Вам не кажется, что своей смертью он как бы подтвердил собственные выводы о побочном действии D на организм человека?

– Вы имеете в виду, что Георгий умер от регулярного употребления D?

– А вы разве не согласны с этим? Едва ли он не пробовал свое изобретение, верно? В конце концов, на ком он еще мог его испытывать, как не на себе?

– Видимо, так. Надо сказать, я многого о нем не знал. О его работе – тоже. Когда прошла первая эйфория от самого факта изобретения этого вещества и он понял, что державе, строго говоря, плевать на его великое открытие, он очень замкнулся в себе. Ну и Лариса, конечно, его донимала, как могла. Убедившись, что не может заставить его уехать в Америку, она стала настаивать хотя бы на возвращении в Латвию, где они жили до распада СССР. Но Георгий и слышать не хотел об этом. «Я латыш только по фамилии, – говорил он, – а вообще я русский и хочу жить и умереть в России». Ну, так оно и вышло в конце концов.

Мне было невыносимо жалко уходить из издательства. На целый час я почувствовала себя нормальным, спокойным и, не побоюсь этого слова, уважаемым человеком. Мой роман понравился. Мне говорили всякие золотые слова насчет лихо закрученной интриги, мастерски выстроенного сюжета, обворожительных героев и совершенно неожиданной концовки. Мне намекали на очень приличный тираж… Под сладкую мелодию хвалебных песнопений я перестала быть потерявшейся в этом мире беглянкой, которая не понимает, что с ней происходит, забыла обо всех своих печалях и проблемах – как сиюминутных, так и давно присосавшихся ко мне, будто пиявки. Вся разница только в том, что пиявки, накушавшись кровушки, все-таки отваливаются, в чем и состоит их целительная функция. А вот проблемы мои всегда при мне: муж бросил, любимый не любит, к любовнику я практически равнодушна, годы летят, денег нет, надеть нечего, перманентно надо худеть… Короче, все совершенно как в том замечательном анекдоте о всемирном слете женщин!