Программист в ответ огрызался:
– Мое дело.
А Сева поднимал назидательно палец:
– За твоей психикой ранимой – постоянный пригляд нужен. И Настя с этим прекрасно справлялась. А детдомовка твоя – сама сумасшедшая. Что бывает, когда сходятся вместе два фрика? Правильно. Дурдом.
Михаил от мрачных пророчеств отмахивался. Хотя понимал: Сева прав. Они с Ниной, действительно, если не психи, то чудики. Оба.
Да еще и ни хобби общего, ни интересов.
Но однажды он спросил:
– Кнопка, у тебя есть мечта?
– Есть, – серьезным тоном ответила девушка.
– И какая?
– Свой дом.
– О, хоть что-то! – обрадовался он. – Я тоже об этом думал.
А девушка погрустнела:
– Ты в таком жить не станешь. Я хочу обязательно в глуши. В полной. Чтобы никаких людей – на сто километров. А кругом – красиво-красиво. Будто я умерла и это рай: деревья, птицы, горы, море, высокие облака…
– Туалет на улице, вода в колодце. – Михаил слегка сбил ее пафос.
– Ну и что? – не смутилась Кнопка.
– А продукты как добывать? Разведешь коз, станешь копать картошку?
– Ой, нет. Я сельское хозяйство не люблю.
– Кнопка, – усмехнулся он. – Иногда мне кажется, что тебе лет десять, не больше. Ладно. Допустим, продукты тебе на вертолете будут доставлять. Но как ты время станешь коротать в своей глуши? Без телевизора, без людей?
– Придумывать буду, – ни секунды не колебалась девушка.
– В смысле? Ты роман, что ли, пишешь?!
– Нет, ну, что ты! – смущенно улыбнулась она. – Я придумываю всякие бесполезные глупости.
– Это как?
– Ну… например, у моей мамы приемной всегда пироги подгорали. Что она только ни делала – и воду в духовку ставила, и огонь дополнительным противнем закрывала. Но они все равно горят. Я тогда для нее придумала прибор специальный. Очень простенький. Гибрид таймера, термометра и пожарной сигнализации. Он определял готовность пирога и сам выключал духовку. Маме очень понравилось.
– Ничего себе! – Томский смотрел на нее во все глаза. – Ты, оказывается, изобретательница! А патент получила?
– Мне предлагали, – смутилась она. – Да лень стало бумаги оформлять.
– И много ты таких штучек напридумывала?
– Да нет, что ты. Две, может, три мелочи. Я потом на работу устроилась – и стало не до того. Но если жить в глуши, никто не дергает – ух, я бы развернулась! Глупо, да?
– Почему глупо? Нормально, – улыбнулся Михаил. – А я хочу, чтобы в моем доме все электричество было от солнечных батарей.
– Идея хорошая, – хихикнула Кнопка. – Но только солнце ярче всего светит летом в полдень. А людям тепло и свет нужны вечером и зимой. Неразрешимое противоречие. Особенно в нашем климате.
– А я его разрешил, – победно улыбнулся Томский. – И уже давно нарисовал чертеж, как построить хранилище для солнечной энергии. Будет в хорошие дни собираться, накапливаться и оставаться до нужных времен. Объем у агрегата – как большой чемодан, мощность – сорок киловатт.
Обычно (давно заметил) на слове «киловатт» любую девушку сразит зевок. Но Нина Васильевна отреагировала восторженно:
– Мы, получается, сможем полностью сэкономить на электричестве? Да сорока киловатт – и на отопление хватит!
Михаил довольно улыбнулся:
– Похоже, Кнопка, мы с тобой на одном языке говорим.
…Он тоже всегда хотел жить в собственном доме. Но, в отличие от фантазерки Нины Васильевны, не собирался уезжать далеко от цивилизации. Пусть город, люди будут рядом – километрах в десяти. Асфальтовой, разумеется, дороги.
Вместо абстрактной картины «как в раю» у него имелось очень конкретное желание: дом обязательно должен стоять на высоком обрыве. И чтобы кругом – куда ни кинь взгляд – только море.
А еще Михаилу мечталось, чтобы в его логове жил лишь он сам. И, возможно, жена. Но никаких экономок, садовников, горничных. Однако убирать или заставлять драить полы супругу он тоже не собирался. Есть решение куда изящнее: оборудовать свое убежище по только что появившейся технологии «умный дом». Пусть дорого – зато удобно.
…Однажды, когда еще жили с Настей, Михаил рассказал подруге о своей мечте. И та восторженно захлопала в ладоши: «Замечательная идея! Какой ты умный!» Однако после того разговора при каждом удобном случае подпускала шпильку, что жить отшельником – верный способ сбрендить, особенно для него, человека с неустойчивой психикой. И что настоящая жизнь может быть только в центре большого города.
А переубеждать красавицу Настю, Михаил знал, затея бессмысленная. Да и все равно на тот момент денег было только дачу снимать да изредка бриллианты спонсировать.
Однако сейчас, когда на подходе большие – по-настоящему большие! – деньги… да еще он, кажется, нашел единомышленницу…
– Кнопка, – задумчиво произнес Михаил, – мне твоя мечта нравится. Но скажи, что будет, когда у тебя родятся дети? Как ты их в школу думаешь возить, когда на сто километров вокруг никого?
– Ну… – смутилась Нина Васильевна. – Я так далеко не загадывала. Раз дети… можно что-нибудь другое придумать…
– Но в целом ты не против – жить в одном доме со мной?
– Ты еще спрашиваешь? – просияла она.
– Только я возьму тебя туда при одном условии. Ты должна изобрести для меня туалетный пюпитр.
– Что?
– Еще одна моя давняя мечта. Чтобы сидеть в туалете и журнал в руках не держать – он уже стоит на высокой подставке передо мной. И главное, страницы сам переворачивает. Голосовая команда или еще как-нибудь. Придумай сама.
– Миша…
Она взглянула на него жалобно, и слезы вдруг полились по ее лицу.
– Кнопка, ты что?! – всполошился он.
А девушка, всхлипывая, бросилась ему на шею, забормотала бессвязно:
– Миша, Мишенька! Неужели ты правда хочешь, чтобы мы вместе дом построили? И потом в нем жили?! Детей растили? Да такого быть просто не может! Я дурочка, детдомовка, а ты мне предлагаешь такое!!!
Он подхватил ее на руки.
И подумал: какое счастье, что с ним не красавица Настя, а эта нелепая, трогательная девчонка.
* * *Михаил всегда считал детей бесполезными, шумными, чрезвычайно обременительными созданиями. Когда Настя говорила, что еще молода, хочет пожить для себя, охотно с ней соглашался. Надеялся, что вопрос с продолжением рода будет каждый год благополучно откладываться, пока не отпадет навсегда.
Но когда в его жизни появилась недотепа Кнопка, Михаил не то что задумался о наследниках. Но стал – гипотетически, игра ума, ничего больше! – прикидывать: какие бы у них вышли дети?
Мальчик, наверное, получится в него. Старательный, серьезный, талантливый. Возможно, странный, даже аутист. А девочка – он почему-то не сомневался – выйдет очаровательной глупышкой. Станет таскать из школы «двойки» и виновато улыбаться.
Именно такую дочку ему и нужно.
Кнопка, правда, тоже утверждала, что рожать не собирается. Но мотивы у нее совсем другие были, нежели у рафинированной Настеньки. Нина Васильевна обожала завести свою лебединую песню: что в детдомах огромное количество отказников. И вся будущая жизнь малышей зависит от того, будут ли они расти в семье, на руках у мамы, или в казенных кроватках с деревянными заборчиками.
Михаил, безусловно, сочувствовал брошенным детям. Однако ребенка – простите за эгоизм – предпочитал своего. Кровного. И месяца через три после того, как стали жить вместе, решительно озвучил свою позицию:
– Усыновить без моего согласия ты все равно не сможешь. Поэтому давай договариваться. Сначала рожай мне двух своих, а дальше будем детдомовских брать. Сколько скажешь, хоть десяток.
– Куда мы их денем столько! – рассмеялась она.
– Ничего, – отозвался Томский. – Дом построим большой, места всем хватит.
Думал, обрадуется, что пришли к модному в те времена словечку «консенсус», но Кнопкины глаза погрустнели:
– А я сегодня на сайте отказников такую красотку видела, двух месяцев от роду. Абсолютно здорова, глазки грустные…
Но Михаил отрезал:
– Нет, милая. Хочешь дочку – рожай сама. От меня.
– Ладно, – покорно отозвалась она. – Как скажешь.
Но когда через месяц вручила ему тест с двумя полосками, лицо ее было абсолютно перепуганным.
Пролепетала:
– Миш, я думала, ошибка… Но это третий. Значит, точно: беременность.
Он чмокнул ее в нос:
– Молодец, заказ выполнила. Открываем шампанское – или ты теперь только морковный сок?
– Ты правда не сердишься? – недоверчиво спросила она.
– За что?
– За то, что вся жизнь твоя пойдет кувырком, – тяжело вздохнула она.
– Да ладно. Ну, будут временные трудности. Как у всех.
– Нет, Мишка, не как у всех, – пробормотала Кнопка. – Я сама несносная, а теперь еще ребенка на тебя повешу. Всеволод Семенович рассердится.
– Нин, ты с ума сошла? Кому какое дело до его мнения?
– Но твой друг прав, – вздохнула Кнопка. – Ты – необычный человек, у тебя очень важная работа. Тебя все должны беречь, пылинки с тебя сдувать. А тут вдруг младенец. И мамаша – полностью бесполезная.
– Кнопочка моя милая, да ты замечательной мамой будешь!
Но она опустила глаза:
– Ой, Мишка, я такая сволочь. Я тебя обманула… нет, даже хуже! Предала тебя. По полной программе.
– Что за ерунда? – растерялся он.
– Мне сразу надо было… Когда про детей заговорили… Сказать, что мне нельзя. И предохраняться как следует. А я… а я подумала: пусть Бог решает.
– Кнопка, что ты такое говоришь?!
– У меня порок сердца. Тяжелый. Рожать врачи запрещают. То есть можно, конечно, но шансы, что умру, – пятьдесят на пятьдесят. Я-то рискнуть готова, даже не сомневайся. Но что ты будешь делать, если один с малышом останешься?
Он долго молчал. Потом зло, отчаянно выдохнул:
– Ну, ты даешь.
– Да ладно, Миш, ты не волнуйся… я все поняла… Если ты считаешь, что я сглупила, я от него избавлюсь.
– Хороший подход! – вспылил он. – Сначала сделать то, что делать нельзя. А потом младенца убивать. Он здесь при чем?
– Миша, не говори так. Пожалуйста.
– А что мне тебе говорить? – заорал он. – Хорошо, скажу по-другому. Ты просто дура. Типичная баба-дура! Вместо того чтоб решать проблему, ждала, что само рассосется!
– Я тебе предлагала ее решить, – буркнула Кнопка, – малыша из детдома взять.
– Из детдома мне не нужен.
– Но…
– Ты бесплодная? Или носитель аномального гена?
– Да что ты такое говоришь?!
– Только то, что порок сердца – при современном развитии медицины – это вообще ерунда.
– Тогда почему ты злишься? – слегка повеселела она.
– Потому что беременность с твоей болезнью надо было не с бухты-барахты, а нормально планировать. Готовиться к ней. Заранее пройти курс лечения. Перед зачатием в какой-нибудь санаторий съездить. Тебе врачи об этом разве не говорили?
– Говорили, – опустила голову она. – Но я боялась тебе признаться. Вдруг ты бы тогда меня вообще выгнал? Зачем я тебе? Некрасивая, глупая. Да еще и больная.
– Хочешь, Кнопка, правду? – рубанул он. – Сам не знаю, зачем ты мне. Да и все кругом удивляются.
Крепко обнял ее, прижался носом к заплаканной щеке. Шепнул:
– Но уже не денешь тебя никуда. Ничего, выживешь. Мы все выживем. Все трое, не волнуйся.
* * *Зря Кнопка боялась, Сева ругаться не стал.
Наоборот, пожал Михаилу руку. Сказал:
– Большая семья – дело хорошее.
И немедленно скатился на мораль, добавил:
– Может, хоть теперь образумишься. Будешь компьютерные игрушки писать, а не формулы бесполезные. Подгузники нынче дорогие.
Акимов Кнопке и кардиолога нашел, и клинику, куда брали рожать сердечников.
Бедная Нина Васильевна вернулась оттуда подавленной:
– Миш, там пальмы кругом. И пол паркетный. А контракт на роды стоит… я тебе цифру даже не скажу. Где мы столько денег возьмем?
– Ха, Кнопка! – усмехнулся программист. – Плохо ты меня еще знаешь. Я как тот богатырь на печи. Когда все спокойно – лежу, ленюсь. Встаю, только когда совсем припрет. И чем больше денег нужно – тем лучше я работаю.
…Он почти без сожаления отложил докторскую по фундаментальной физике – и взялся за очередную компьютерную игрушку.
Расходы, действительно, предстояли немалые. Нужно и младенца – в человеческих условиях! – родить, и, если что, оплатить лечение Кнопке.
Съезжать со съемной квартиры, срочно свою покупать, обставлять. Хорошо бы, конечно, сразу в дом перебраться, но Томский понимал: построиться, да еще в условиях ограниченного бюджета, – это вопрос не года. И даже не трех. Тем более, если хочешь, чтобы каждая мелочь продумана и вообще все самое лучшее.
…Кнопка свою беременность отчаянно берегла. Много лежала, как велели врачи. Гуляла. Ела фрукты. И с работы ушла – потому что доктора позволяли только полставки, без нагрузок, а в детдоме разве такое возможно?
Михаил был рад, что любимая наконец бросила своих сироток-дегенератов.
Постоянное присутствие жены в квартире совсем его не раздражало. Хотя мог работать в офисе, часто оставался дома. Сидел в кабинете. Слышал, как Кнопка напевает. Улыбался, когда с кухни тянуло горелым. Звал Нину Васильевну в кабинет, спрашивал:
– Как думаешь, что хуже? Если женщина не любит готовить или если не умеет?
– Не знаю, – смущалась Нина Васильевна.
– Самое страшное – когда любит, но не умеет, – хохотал Томский.
Стискивал Кнопку в объятиях, начинал целовать, любовался ее милым простоватым личиком.
Нина Васильевна выглядела сейчас совсем не блестяще, и секс врачи им запретили – вплоть до родов, но Михаила все равно переполняла любовь. Спокойное, тихое, милое, ласковое, почти пенсионерское чувство. Хотелось не дикой страсти предаваться, а вить уютное, на лета, гнездо.
…Как только самые опасные первые три месяца миновали, он сам позвонил Кнопкиному врачу. Спросил:
– Ей летать сейчас можно?
Врач позволил. Кнопка обрадовалась, прыгала по квартире:
– Отпуск! У нас с тобой будет первый отпуск!
– Нет, моя дорогая Нина Васильевна, – возразил Томский. – Никаких отпусков. Мы с тобой летим по делу. Как ты и хотела, в глушь. Для нашего дома участок искать.
– Ой. – Она закрыла ладошкой рот. Посмотрела на него счастливыми глазами. Вдруг фыркнула: – А куда в глуши самолеты приземляются? На болото?
– Ну, мы с тобой сначала в Милан полетим, – слегка рисуясь, произнес он. – Сходим в оперу, купим для нашего младенца дизайнерские пинетки. А потом возьмем машину и поедем куда глаза глядят. Может, на севере нам понравится – на озере Комо. Не подойдет – поедем на Сицилию. Или в Испанию. Или на Кипр.
Не удержался, добавил:
– Я хоть и питаюсь с удовольствием твоими сосисками, но человек не бедный. Любое место в мире себе могу позволить. Может, только кроме Куршевеля или Лазурного Берега.
– Ох, опасные ты вещи говоришь, – улыбнулась она. Растопырила свои пальчики без маникюра. – Смотри, сейчас как разохочусь! Как вцеплюсь в твои богатства!
Но немедленно смутилась, объяснила:
– В смысле… я имела в виду, мне все время хочется – тому помочь, этому…
– Обязательно, Кнопка! Мы обязательно будем всем помогать, – заверил он. – Но сейчас давай немножечко поживем для себя.
И еле заставил съездить в хороший магазин, купить в дорогу удобные брюки на резинке, мокасины, комбинезон.
…В Европе бедная Кнопка ужасно стеснялась. Все время ей казалось, что говорит или делает она что-то нелепое. Да и языков бедняжка не знала – совсем, даже кофе себе не могла заказать. Ни на английском, ни тем более на итальянском. Михаил с разговорным инглишем тоже не дружил. Раньше, когда путешествовали с Настей, та всем заправляла, болтала с персоналом, делала заказы и решала проблемы. А с Кнопкой они постоянно влипали в смешные истории. То им пиццу приносили – сплошь красный перец. То карабинер останавливал их машину, пытался что-то втолковать, а они никак не понимали, за что их хотят оштрафовать.
Михаила происходящее веселило. А Ниночка страдала, хваталась за голову:
– Миш, как мы тут жить-то будем, если совсем их не понимаем?
– Брось! Язык учится за полгода.
– Мы будем говорить по-итальянски, но не начнем их понимать! – убежденно возражала Кнопка. – Тут все такое чужое…
– Ну, тогда давай возвращаться в Россию, – усмехнулся он. – Поедем к Агафье Лыковой, в ее таежный тупик. Там дом и построим.
– Миш, а у меня другая идея есть, – робко произнесла Нина. – Ты только сразу смеяться не начинай, ладно?
– В Африку зовешь?
– Нет. В Болгарию. Помнишь, я тебе рассказывала, как еще в детстве моря испугалась? Это там было.
Обняла его, взглянула просительно:
– Давай туда съездим, а?
– Ну, Нинок, ты меня разочаровала, – вздохнул Михаил. – Я тебя по изысканным краям вожу, а ты, оказывается, про Болгарию мечтаешь. Фу! Как примитивно!
– Зато здесь море глянцевое, ненастоящее, как на картинке. А там бурное. И язык понятный. «Яйца на очи» – яичница. «Плод зеленчук» – овощи-фрукты. И если у тебя на колготке дырка, никто не кривится.