– Ну чего ты шумишь, Саша? Я тут. Что такое?
– Ты послушай, кто тут у нас. Во-ло-дя, – произнес Саша.
Лена поставила поднос на маленький столик и стояла, с удивлением ожидая продолжения. Саша с улыбкой торжества, покачивая головой, смотрел то на Владимира, то на Лену.
– И что, Саша? – спросила Лена.
– Так он же священник. Ты представляешь себе? Священник. А как замаскировался – джинсы, рубашонка. Даже крест припрятал. И говорит, случайно у нас оказался. Ну ты посмотри.
Лена подвинула стул ближе к Саше, села и стала настороженно смотреть на священника.
– Что же вы сразу не признались, отец, как вас там?
– Отец Феодосий, – представился священник.
– Что же вы решили обмануть нас, отец? Владимир. Разве это не грешно? А? – все с той же издевательской улыбкой расспрашивал Саша.
– Я не собирался вас обманывать, – тихо произнес отец Феодосий, – я действительно в миру Владимир.
– Что же вы сразу не признались, что священник? – перебил его Саша.
– Я ничего не скрывал. Как-то так само получилось.
– Так зачем вы к нам пожаловали, отец? – уже спокойно и даже жестко спросил Саша.
– Да, зачем? – повторила вопрос Лена.
– Я правда заблудился, и у меня сломалась машина. А что касается моего сана, то извините меня ради Бога, я не придал значения этому в такой ситуации. Мы все просто люди. И я не совсем понимаю, в чем моя вина. Объясните мне, пожалуйста. Я не понимаю вашей агрессивности. Что тут такого, если я священник? – Он уже стоял перед ними.
Его искренность, видимо, тронула Лену, и она сказала:
– Саша, может, он действительно заблудился? Случайно.
– И ты веришь этой религиозной овце? Да он хотел втереться к нам в доверие, чтобы тайком проповедовать свою идиотскую любовь. Разве не ясно?
Тут на крыльце послышались голоса, и на веранду вбежали двое детишек, укрытых прозрачными плащами, и с ними девушка под зонтиком.
– Вот, привела разбойников, – со смехом проговорила она, но, увидев незнакомого человека, сдержанно поздоровалась.
Дети, не обращая ни на кого внимания, тут же скинули плащи и побежали к Лене.
Это были близнецы, мальчик и девочка, лет семи-восьми, различимые лишь по длине волос. Они одновременно обняли маму. Мальчик потянулся к ее уху и спросил тихо, но так, что всем было слышно, кто этот мужчина. Лена молчала, обнимая их обеими руками. За нее ответил Саша.
– А это попался один из главных Аников. Помните, вам в школе объясняли про самых опасных Аников? Их называют священники или попы. Вот один из них. Видите, вроде обычный человек, а Аник. Это у них такое свойство – внешне быть незаметными, чтобы входить в доверие, словами заходить в ваши головки, а потом порабощать и управлять вами, как куклами. Какое оружие они используют? Ну-ка, кто скажет?
– Любовь, – заученно, протяжно произнесли одновременно дети.
– Правильно, – похвалил их Саша.
Лена одобрительно улыбнулась, погладив обоих близнецов по головам и прижав к себе.
– Уходи отсюда, ты плохой, – вдруг выкрикнул мальчик.
– Мы тебя не боимся, потому что не будем тебя слушать, правда, мама? – проговорила девочка.
– Да, мои хорошие, вы молодцы.
Священник стоял в полной растерянности.
– Извините, но я не понимаю…
– Идите к себе, скоро будем ужинать, – сказала детям Лена.
Близнецы убежали.
– Вот в этом вся ваша подлая сущность. Кротостью и доверием войти в душу и там нагадить. Всю страну заразили этой своей любовью и к нам пожаловали.
– Да нет у меня никаких плохих мыслей, – оправдывался священник.
– Слышишь, Вероника, – обратился он к девушке, – как излагает. – И, улыбаясь, посмотрел на Лену.
Та понимающе покачала головой.
– Александр Александрович, я пойду? Меня Павлик ждет, – отпросилась Вероника.
– Как у вас там дела?
– Все хорошо. Мы радуем друг друга.
– Смотри, будьте осторожны.
– Ну что вы. Я же взрослая. И Павлик умный.
– Ну ладно, до свидания. Павлику привет.
Лена встала, обняла девушку и проводила к выходу.
– До свидания, – уже в дверях попрощалась со всеми Вероника.
Дождь продолжал лить уже не так сильно, но настойчиво. Лена зажгла свет. Саша качался в кресле, что-то обдумывая. Священник стоял, как первоклассник у доски, ожидая и не понимая.
– Наверное, мне придется уйти. Но я правда не понимаю, в чем моя вина. И ничего я вам не собираюсь навязывать или проповедовать. Вера – это свобода, и вы сами вольны выбирать свой путь. Никого насильно нельзя обратить в веру.
– Не говорите ерунды. Вы производите впечатление неглупого человека. Просто, как и большинство людей, больны, – оторвавшись от своих мыслей, произнес Александр. – Ладно, сядьте. Не идти же вам в дождь.
Последнюю фразу он сказал с явной досадой.
– Саша, я пойду, мне надо детей покормить, – обратилась Лена к Саше и, встав, ушла в дом.
Кивнув Лене, он опять обратился к священнику:
– Вы священник, значит, сильно верующий человек, так?
– Да, – покорно ответил отец.
– Значит, обман для вас грех.
– Да.
– Тогда скажите честно, как вы сюда попали и кто вас навел.
Священник сел на край кресла, вздохнул и, задумавшись, смотрел в пол. Затем поднял голову и посмотрел в глаза Александру.
– Я сказал вам правду, – спокойно произнес он.
– Ну хорошо, поверю вам.
Тут зашла Лена, подошла к Саше, наклонилась к его уху и что-то сказала.
– Ну хорошо, хорошо.
Она улыбнулась, погладила его по голове и вышла.
– Поймите, отец, здесь собрались люди, которых ваша любовь сильно опалила. Обожгла. Разрушила жизнь. И мы решили, что это зло мы никогда больше не пустим в свою жизнь. И детей убережем от этой болезни.
– Я что-то такое понял, кажется. А почему Аник? – спросил священник.
– Аники – это анахроники, то есть те, кто признает любовь как благо. Больные, не понимающие, что любовь – это анахронизм человечества. Причем разрушительный и один из самых ужасных. Хуже войн, таких же анахронизмов человечества.
– Но почему? Что же плохого в любви? И как это можно – жить без любви?
Александр Александрович закурил сигарету и задумался, глядя куда-то мимо священника.
А потом начал рассказывать.
– В детстве, в подростковом возрасте я переживал периоды, видимо, увлеченности. И тогда мне бы надо было задуматься над этим. Но некому было подсказать, научить, как я могу это сейчас делать для других. В общем, поддался я своей слабости и влюбился где-то в шестнадцать-семнадцать лет. Вначале было всё, как у всех. Радость, счастье, как мне тогда казалось. Долгая дорога к поцелую. Покороче – к постели. Она была самая красивая, самая лучшая, самая совершенная. Когда я занимался онанизмом, в моей голове были фантазии только о ней. Я готов был отказаться от семьи, только бы быть с ней. Она тоже была влюблена в меня. Проходило время, острота переживаний отступала, но любовь оставалась. Она была уже естественной средой моей жизни. Она была частью меня. Возникали ситуации недоверия, обиды, ревности. Но мы это как-то переживали. В какой-то момент я стал задавать себе вопрос: а является ли это моей жизнью, и как долго это будет продолжаться? Ведь я уже не представлял себя без нее. И что произойдет со мной, если ее не станет в моей жизни? Понимаете? Это уже был инстинкт самосохранения. Я начал пренебрежительно к ней относиться. Ну, делал вид. Пытался в действительности вести себя так, будто мне она безразлична. Пару раз даже сближался с другими женщинами. Но она оставалась во мне. И вот однажды, когда мы выясняли отношения из-за какой-то ерунды, я сказал ей, что не люблю ее, и все. Мы расстаемся. Она сначала тихо начала плакать, а потом разрыдалась, началась истерика. Она упала на землю. Кричала, чтоб я ее оставил, и все такое. Чуть ли не теряла сознание. Из жалости я проводил ее домой, и мы расстались. Однако уже вечером она позвонила мне и молчала в трубку. А позже позвонила и попросила о встрече. Я пришел. Она стала говорить, что не может без меня жить и готова умереть, если мы расстанемся. В общем, сдался я. Обнял ее, поцеловал, и мы провели с ней ночь. Таким образом, отношения продолжились. Но мне стало легче. Я как будто уже не был ей ничем обязан. И ее любовь стала ее личным делом, не касавшимся меня. Мы продолжали встречаться, но уже тогда, когда мне было удобно и я этого хотел. В душе я понимал, что по-прежнему люблю ее, но унижения и оскорбления облегчали мою жизнь.
Случилось так, что я уехал на неделю по каким-то делам. Вернувшись, позвонил ей, но она сказала, что занята и не может встретиться. Когда я начал настаивать, она вдруг сказала, что выходит замуж. Это был шок. Я побежал к ее дому. Она жила на первом этаже, я хотел постучать в окно ее комнаты – и тут увидел. Она сидела на коленях мужчины и целовалась с ним. От ужаса меня вырвало. Я очутился в аду, но трагедия заключалась в том, что ад был внутри меня, и я не мог от него избавиться. Понимаете, я предчувствовал, что так произойдет.
Он откинулся в кресле и закурил.
Он откинулся в кресле и закурил.
– Тот ужас, что я пережил, научил меня многому. Я начал прозревать и выздоравливать. На это ушло много времени. Но я понял, что это болезнь и надо остерегаться ее. Я выжил. А многих, слышите вы, многих раздавило, и они доживают свою жизнь калеками.
– А что стало с той девушкой?
– Это неважно. Хотя… Я встретил ее как-то, уже выздоровев. Обычная женщина. Ничего выдающегося. Милая по-своему. Сказала, что я был ее единственной любовью. Я рад, что вылечился и понял суть болезни.
А Лена? Умница, вышла замуж по большой любви за порядочного человека. Такого порядочного, что, полюбив другую женщину, бросил Лену. Так, говорят, он и живет, по любви. От одной любви к другой. А? По-вашему, это правильно? Правильно. Раз полюбил человек, так он и должен жить с любимым человеком. Да здесь почти все старшее поколение прошло через эту болезнь. А вот вы и такие, как вы, взращиваете эту болезнь. Это ваша религия сначала внушала людям любовь к Богу, а потом перенесла это на людей. Это ваше «возлюби» почти погубило цивилизацию. Благодаря вам появилась ненависть.
– Что же вы такое говорите, Александр? Какая ненависть?
– Если бы не появилась любовь, не появилась бы и ненависть. Это же два полюса, два антипода. Человечество могло избежать этой беды. Любовь появилась не так давно. И, может быть, для детства человечества она была и нужна. Это уже ученым надо подумать. Но, повзрослев, человечество должно было избавиться от этого. Переболеть, как корью, краснухой или ветрянкой. Так именно благодаря таким, как вы, эта болезнь приняла хроническую форму и никак не умрет. Хотя и отмирает. Вы – я имею в виду церковь, – потерпев поражение в борьбе за власть, поменяли форму порабощения людей и перешли на психологическую обработку умов, инфицируя всех любовью. Вы, выдавливая жалость, готовите почву для слабости, а на нее насаждаете любовь. А что такое любовь, если не порабощение одним человеком другого? Скажите мне? Разве не попадает человек в зависимость от своих чувств, в зависимость от другого человека? А разве вам не этого надо? Ведь вы посредничаете в любви между Богом и человеком. Вы же и несете «божественное» людям. Обрекая их на муки, разочарования и, в конце концов, толкая на войны и истребление. И заметьте, везде явно или в тени присутствует любовь. Просто где-то вы называете это патриотизмом, то есть любовью к Родине, а где-то любовью к людям. Именно вы толкаете людей на иррациональный путь. Ведь любовь поражает волю и сознание. Логику и мышление. Это еще Толстой заметил. Помните «Анну Каренину»? Ах, да вы и там все извратили. Но все равно, человек становится животным. Вы заинтересованы в том, чтобы доминировала чувственная сфера, лишающая человека рассудка, потому что такой он лучше управляется вами. Более послушен. Что скажете, отец? Неприятно слышать трезвую правду?
– Мне жаль, что вам и вашим братьям, извините, тем, с кем вы тут живете, пришлось страдать. Но это отрицательный опыт столкновения с действительностью. Существует ведь и другой опыт. Ведь в других случаях вы бывали счастливы и производите впечатление человека счастливого. Я не знаю, почему вы так ополчились на нас, на людей?
– Вот-вот, «на нас, на людей». Что вы объединяете? Люди это люди, а вы это вы. Человек рождается чистым, а вот вы его программируете своей гадостью. Но человечество инстинктивно идет по правильному пути. По нашему пути, а не по вашему. Сколько людей вступает в брак сейчас по любви?
– Наверное, большинство.
– А вот и ошибаетесь. Все меньше и меньше. Нормой стало желание молодежи избавиться от любви.
– О чем вы говорите? – удивился священник.
– Да, именно так. Ведь если раньше любовь была главным, а иногда достаточным основанием для брака, то сейчас норма – желание людей просто вместе пожить, то есть подождать, когда любовь пройдет и мышление сможет нормально оценить перспективы жизни вдвоем.
– А разве это не желание проверить истинность чувств? Убедиться, что это любовь, а не простое плотское влечение?
– Это вы так думаете. А на самом деле люди интуитивно защищают себя от принятия неправильного решения. Хорошо, что ваша церковь терпит поражение за поражением и утрачивает влияние. Сама религия остается уже скорее как традиция, но не как религиозное мировоззрение, а то бы человечество давно погибло от любви к ближнему своему и желания сделать любимый мир еще лучше. Вдумайтесь в мои слова. Человечество живо, потому что живо рациональное мышление, а не те чувства, к которым вы его подталкиваете все время. Поймите, я не противник религии, что случилось, то случилось. Религия принесла в свое время прогрессивную мораль и этику, но осталась с ними навсегда, тогда как человечество ушло дальше в своем развитии. Ну а вы остались у разбитого корыта, понимаете? Человечество выросло из религии, как из одежды. Она слишком мала, чтобы удовлетворить нормального, а не плененного вами человека. Правда, у вас еще есть союзники, провозглашающие общегуманитарные ценности и пропагандирующие любовь.
– Но как же без любви. Ведь это то, что делает жизнь прекрасной. Ведь матери любят своих детей, как же без этого…
– Вот поэтому вы и аники для нас и для наших детей – вымирающий вид, цепляющийся за свою болезнь. Знаете, как психосоматики, которые боятся расстаться со своими болезнями, так как это удовлетворяет какие-то другие их потребности или оправдывает их бездеятельность. Да вы, наверное, не поймете, – улыбаясь, откинулся в кресле Александр.
Священник все это время сидел сгорбившись, как будто под гнетом, и лишь изредка поглядывал на собеседника.
– Вы не поймете, потому что в каждом из вас жив рабовладелец. Вы все хотите иметь рабов или хотя бы одного, который бы всецело принадлежал вам. А вы бы его любили за то, что он ваш, – спокойно и немного высокомерно говорил Александр. – Любовь – это рабовладение, а на улице двадцать первый век, батюшка, – иронично закончил он.
За окнами слышался вялый шум дождя. В доме смеялись дети. Священник молчал. Бывают ситуации, когда очевидность аргументов выглядит беспомощной и неуместной. Ведь аргумент – он один. Ну, пусть несколько. Но что, в сущности, они могут противопоставить массиву мировоззрения? Да ничего. Конечно, слабая надежда, что один из аргументов может оказаться той самой точкой опоры, которая перевернет массу всей мысли, сохраняется. Но это как в физике, скорее похоже на цирковой трюк. Не понимая внутренних механизмов, мы видим лишь их визуальное воплощение. Что важнее: наши чувства или реальность, их порождающая? Ведь это противоположности.
Пришла Лена. Она была уже не в платье, а в уютном спортивном костюме.
– О чем вы тут?
– О болезни говорили, – совершенно спокойно сказал Александр.
– Саша, это бесполезно. Ты только нервничать будешь. Человек или включается в жизнь, или живет в иллюзиях. Идемте ужинать.
Они прошли в гостиную, где стоял большой стол и вся мебель была светлых тонов. Яркий свет от большой люстры создавал ощущение радости и покоя. Это ощущение дополнялось от соприкосновения с большим желто-голубым ковром с толстым ворсом. На стенах висело несколько картин с морскими пейзажами. Ощущение гармонии и завершенности.
Саша сел на место хозяина. Слева от него посадили священника, а Лена, закончив накрывать на стол, села справа.
Священник опустил голову и, закрыв глаза, что-то пробормотал. Молился. Хозяева обратили на это внимание, но отнеслись с терпеливым пониманием.
Молча ели картошку, салат и курицу. Саша налил вино себе и Лене и сделал жестом предложение священнику, но тот, поднеся ладонь к своему стакану, вежливо покачал головой.
Со стороны казалось: симпатичные люди мило ужинают. Молча, но вполне мирно.
Священник кашлянул.
– Извините. Можно у вас спросить? – обратился он к Лене.
– Конечно, – с улыбкой ответила та.
– Что вы думаете о любви как женщина?
Мужчины смотрели, как она на секунду задумалась.
– Я, конечно, не могу так хорошо объяснять, как Саша, но я считаю, что любовь – это наркомания. Мне кажется, что пока человек не жил умом, ее не было. Чем умнее становился человек, тем рациональнее он подходил к природе, в том числе к размножению. В какой-то момент, как мне кажется, возникла опасность того, что благодаря уму количество людей может уменьшаться. Ну, я имею ввиду, что все будут думать, перед тем как заводить семью, детей и все такое. Понимаете? Ну и природа решила защищаться, создав любовь, которая лишает людей рассудка и толкает их без обдумывания на размножение. Ведь сущность любви в том, чтобы преодолеть любые преграды и отдаться любимому. Я сама прошла через этот ужас. Вот так. Я, наверно, нескладно все объяснила? Да, Саша? – и, улыбаясь, она положила свою руку на руку Александра.
– Почему же? Очень даже стройно, но по-женски.
– А вы не обманываете себя, Лена? Ведь я заметил, какие между вами отношения. И я чувствую в них любовь.