– Владимир, что за чушь вы несете? – нервно отреагировал Саша.
Лена сжала его руку.
– Саша, успокойся, я отвечу.
И, обратившись к священнику, без тени улыбки продолжила.:
– То, что вы видите, это глубокое уважение, которое мы питаем друг к другу. Я восхищаюсь Сашей как личностью. Его умом, мужественностью. Он ценит меня за то, что видит во мне. Но если мы почувствуем любовь, мы немедленно расстанемся.
– Это недостойно личности, – продолжил за нее Саша.
– Я хотела бы быть с Сашей долго. Может быть, всю жизнь, а любовь отнимет у меня такую возможность, потому что, если она придет, она рано или поздно пройдет, и будет то, что наркоманы называют ломкой. Тогда человек, которого я любила, будет мне не только безразличен, но неприятен. Я не смогу видеть его как человека. А я этого не хочу.
– Но ведь вы делите с ним постель, извините.
– А, вы о сексе? – рассмеялась Лена. Она посмотрела на Сашу, который ей улыбался. – Я, может, и ребенка рожу от него. Ну и что из этого. Да, у нас есть влечение, но оно ведь может пройти, и что? Он совершенно не против, если я буду иногда спать с кем-то еще. И не вижу трагедии, если и он так же будет поступать. У нас в школе старшеклассникам разрешают заниматься сексом, чтобы они не заболели любовью. Учителя очень следят за этим. И дети с пониманием к этому относятся. Если девочка, например, увидит, что кто-то из ребят проявляет к ней повышенное внимание, она поможет ему, обязательно.
– Каким образом? – удивился священник.
– Просто переспит с ним. И так же ребята поступят. У нас очень добрые детишки. Они иногда все вместе этим занимаются, чтобы скреплять свои отношения и не дать кому-нибудь заболеть. Что же здесь такого? В конце концов, секс – это лишь вопрос доверия.
– Но это ведь ненормально. Ведь это разврат.
Саша с Леной засмеялись.
– Это для вас ненормально с вашей убогой моралью и лживой нравственностью, – добродушно парировал Саша.
– Да, это для вас ненормально, потому что вы очень ограничены в своих представлениях, – добавила Лена.
– Володя, вы воспринимаете мир так, как вас этому научили. Вы усвоили, что такое хорошо и что такое плохо. Подчеркиваю, усвоили. Это не ваше «я». Это не ваше мышление. Вас этому научили. А вы не думали, что учителя могли ошибаться? Вы не думали, что та мораль, которой вы придерживаетесь, создана теми, кто уже в мире теней?
Давно в земле. Вы понимаете, что вами управляют мертвецы? Понимаете? – уверенно глядя в глаза, спрашивал Саша.
Священник молчал.
– Так что более нравственно: жить своим умом или по указанию мертвецов?
Священник молчал.
– А я вам вот что скажу. Общество – это большое животное, которое заинтересовано в своем благополучии и в управлении, а точнее, в манипуляции своими членами, но конкретный человек общество не интересует. Оно принимает те или иные моральные доктрины для того, чтобы управлять людьми. Оно уничтожило бы все личности, которые идут против него, но не может. Оно в них нуждается, потому что они помогают ему развиваться.
Саша откинулся на спинку стула.
– Благодаря вам оно существует, а благодаря нам оно развивается, – закончил он, улыбаясь.
Вообще это был очень обаятельный человек. Его проницательный ум и логичность рассуждений вызывали уважение. Но точка, с которой он воспринимал мир, находилась не перед объектом его суждений, а где-то чуть сбоку. Прав ли он был? Не знаю. Точка, на которой он находился, принадлежала именно ему. И никому другому.
Может быть, он был неправ, но то, что он говорил, почему-то не выглядело глупым и волновало сознание. Впрочем, он не настаивал на своей правоте. Он просто так жил.
И еще одно. В общении с Александром чувствовалось, что он в процессе развития и предмет его рассуждений – это эволюция, а не окончательный вывод. Это очень располагало. Возникала надежда, что его можно еще переубедить. Но это была лишь иллюзия в оболочке надежды.
– А что касается любви, – Саша посмотрел на Лену и снисходительно продолжил, – то она ведь была предметом роскоши. Богатые могли себе ее позволить. Им не надо было думать о хлебе насущном и о том, что в доме нужны рабочие руки. А массы, став жить лучше, перенимали эту забаву.
– Поймите, Володя, все, что имеет начало, имеет конец. Человечество существовало без любви, и она рано или поздно умрет. Просто мы одни из первых, кто это понял. Мы не хотим быть рабами этой болезни.
Откуда-то сверху раздался детский плач и крики. Лена встала и быстро пошла на второй этаж к близнецам. Саша прислушивался к происходящему.
– Я тоже пойду посмотрю, что там, – сказал он и ушел за Леной.
Священник остался один. Остался один не потому, что рядом никого не было. Он чувствовал себя одиноким. Так случалось с ним иногда. Несмотря на молодость, он был свидетелем многих трагедий и душевных страданий. Сформированное в нем ощущение мудрости основывалось на понимании своей ограниченности и терпеливой надежды на благополучный исход. Но его спокойствие пропадало, когда он поддавался слабости и разделял чужие страдания. Бессилие брало верх, и волна отчаяния захватывала его сознание. Это происходило очень болезненно. Это был последний рубеж.
Какими бы ни были чувства, а защита от страданий приходила только из сознания. Оттуда, где он был одинок. Собственно, с одиночества все начиналось. Мир сжимался до размеров комнаты. Затем приходил Бог, который всегда был в нем, возвращались спокойствие и силы. Мир снова становился огромным. Но на пути к этому страдания были неминуемы. Мудрость – это привычка страдать. И он это понимал.
– Я уйду от вас. Уйду навсегда. Буду один жить в лесу. Найду другую маму, которая меня будет любить, – это кричал, рыдая, близнец, сбегавший по лестнице вниз.
Ничего не видя, он бросился под стол, за которым сидел священник, и скрылся за скатертью, спускавшейся почти до пола. Были слышны его всхлипывания и причитания.
– Ксюха… ненавижу… всегда, они ее защищают. Уйду… тогда увидите. Еще поплачете…
Его бормотание затихало и вскоре перешло в шепот. Прошло несколько минут, и отец Феодосий почувствовал, что его трогают за ногу. Он приподнял скатерть и заглянул под стол. На него смотрели мокрые от слез глаза.
– А вам не нужен сынок? – шепотом спросил мальчик. – Я хороший. Это Ксюха виновата. Она сама первая начала забирать у меня палку. И сама ударила себя в глаз, а на меня наговаривает все время. Я им не нужен. Их Ксюха радует.
– Ну что ты, что ты? Они тебя любят. Вылезай-ка из под стола.
Он взял мальчика за руку и слегка потянул на себя. Тот секунду сопротивлялся и наконец позволил себя поднять. Священник прижал его к себе и погладил по голове.
– Не расстраивайся. Все будет хорошо. Мама, наверное, испугалась за твою сестру. Но она тебя любит, правда. Тебя как зовут?
– Глеб, а тебя?
– Владимир.
– А почему ты аник и не лечишься?
– Надеюсь, ты вырастешь и сам разберешься, что к чему в этой жизни. Но скажу тебе по секрету, что любовь – это дар Божий, и не каждому он дан…
– Глеб, а ну-ка немедленно иди в свою комнату.
На ступеньках стоял Александр.
– Не пойду. Я стану сыном Владимира и уйду от вас навсегда. И мы будем любить друг друга.
– Иди в свою комнату или я тебя накажу, ты меня понял? – тихо и оттого еще более угрожающе произнес Александр.
По испуганным глазам мальчика было видно, что это произвело на него впечатление. Он побледнел от испуга, но продолжал молча стоять, упорно глядя в пол.
Тут распахнулась входная дверь, и на пороге оказалась Вероника. Ее глаза были красными. Уголки рта подрагивали.
– Александр Александрович, Сан Саныч, – дрожащим голосом проговорила она. – Паша… Паша ушел от меня.
По ее щекам текли слезы. Видимо, ей не хватало сил, чтобы их сдерживать. На вид ей было лет девятнадцать-двадцать, но майка и джинсы чуть большего размера делали ее похожей на нежного подростка. Светлые волосы, наспех схваченные в хвостик, дополняли это впечатление. Но глаза… Глаза были взрослые. Очень взрослые. Они сжались в две черные точки.
Александру хватило нескольких секунд, чтобы оценить происходящее и взяться за управление ситуацией.
– Присядь, Вероника, и успокойся. Во всем разберемся. Глеб, пойдем со мной.
Мальчик беспрекословно подошел к Александру, который взял его за руку и повел наверх.
Вероника присела на стул у стола, на который положила локти, и укрыла лицо в ладонях.
Ее голова подрагивала в беззвучных рыданиях. Священник молча наблюдал за этим результатом трагедии, но как человек отзывчивый, что свойственно людям, частенько кого-нибудь утешающим, не мог ничего не предпринимать. В подобных ситуациях он ощущал, что от него ждут сочувствия и соучастия. И он протянул руку.
Он коснулся руки девушки. У локтя. Не смея придвинуться ближе, Вероника повернула к нему лицо, не видя его. Она не существовала в пространстве. Весь мир вмещался в ее сердце. И оно болело.
– Ну что ты, милая, – как можно мягче проговорил Владимир. – Расскажи, что случилось?
Девушка выпрямилась и повернулась к священнику. Она терпеливо несла боль, но силы ее опять были на исходе.
– Я заболела. Я влюбилась. Я не замечала, что это произошло, пока Паша не сказал, что он пойдет пожить с Таней Кузьминой. Меня как будто в сердце ножом ударили. Как же это больно! Как тяжело! Я хотела ему ребенка родить. Мы бы радовали друг друга. Почему он это сделал? – она замолчала. – Почему именно я заболела? А? Почему?
– Может, это не болезнь? Может быть, это дар?
– Что вы такое говорите? Какой дар? Дар, чтобы страдать? Дар стать рабом своих чувств и потерять свободу? – Она почти злилась и повысила голос.
– Нам в жизни послано много испытаний, но все они ведут к душевному росту. Если мы это понимаем, а не считаем это чем-то случайным и посторонним, внезапно проникшим в нашу жизнь. Любовь – это дар.
– Вы, аники, ничего не понимаете в жизни. Для вас важнее отключить сознание и погрузиться в иллюзии болезни. Паша ушел не потому, что я ему надоела. Он меня уважает. Я его радую, но он сильнее меня и почувствовал, что может тоже заболеть. Он молодец, а вот я не могу без него жить. Он для меня все. Я ничего не хочу без него, – слезы опять появились на ее лице, – не хочу страдать. Я не хочу болеть, но не могу без него жить. Что мне делать? – и она опять уткнулась руками в ладони.
Священник встал и подошел к ней сзади, положив руки на ее плечи.
– Может, тебе поговорить с Пашей? Зачем вы сопротивляетесь своим чувствам? Вы могли бы быть счастливы вместе. Зачем себя насиловать? Ведь это против природы.
– Тогда мы должны будем уйти отсюда. В мир обычных людей. И все равно рано или поздно мы будем страдать.
Священник наклонился почти к самому ее уху и что-то говорил приглушенным голосом.
– Приходи, слышишь, приходи, – закончил он.
– Я слышал ваш разговор. Ты правильно рассуждаешь, Вероника, – сказал, входя в гостиную, Александр, – тебе надо избавиться от болезни. Паша больше не вернется к тебе. Я знаю его. Он сильный и умный мальчик. А вот как ты могла допустить это, мне непонятно. Ты же выросла с нами. Знаешь, какая это мерзость – любовь, и допустила ее к себе.
– Вы считаете, что Паша больше не вернется ко мне? – дрожащим голосом спросила она Александра.
– Конечно, нет, – жестко ответил тот, – зачем ему это? Ты и его можешь заразить своей любовью. Пойди умойся, приведи себя в порядок, и поговорим, как с тобой быть дальше.
– Вы меня прогоните из поселка, да? – то ли спрашивала, то ли утверждала Вероника.
Александр промолчал.
Она встала, вытерла глаза тыльной стороной ладони и пошла умываться.
Священник сел на прежнее место. Александр тоже сел за стол.
– Видите, какие ситуации возникают из-за вашей любви. – И, помолчав, добавил: – Хотя на самом деле у нас это редко бывает. Просто случайно совпало. А вы и тут не удержались от своей пропаганды. Что вы всё суетесь в чужие жизни?
– А вам не кажется, Александр, что вы совершаете насилие над людьми? Вы разрушаете такое прекрасное и естественное чувство, как любовь. Вам не кажется, что это безнравственно? Вы ломаете молодые души, причем безнаказанно.
– Слушайте, Володя, – наклонившись вперед, проговорил Саша, – пудрите мозги своим прихожанам. Сами ни хрена не знаете, а строите из себя авторитет. Вы мошенники и живете за счет своего мошенничества. Когда вам надо, вы прибегаете к логике, а когда не надо – к вере.
– Логика нужна для земной жизни, а вера для божественного, духовного. Вы же не можете понять любовь, но она есть, и вы ее боитесь. Что вы пытаетесь отвергать? Любовь? Да это смешно. Взгляните на историю и культуру. Неужели человечество заблуждалось, воспевая это чувство на протяжении веков? Любовь сделала человека человеком, а вы своими абсурдными представлениями пытаетесь противостоять истине, – на удивление спокойно говорил священник.
Александр улыбался одним углом рта. Всем своим видом он давал понять, что оказывает снисхождение наивным рассуждениям священника.
– А вы задумывались, почему вообще любовь возникла, Володя?
– И почему же?
– Да потому, что природа сопротивлялась развитию человека, – глядя в упор, проговорил он. – Человек вышел из природы, из дикого состояния. Он начал развивать свою культуру и эстетическое восприятие. В нем появилось чувство прекрасного. Но скажите мне, много ли людей можно назвать прекрасными? Нет, не много. Красивых людей мало. А как же быть миллионам некрасивых людей? Ведь и им нравятся красивые. И вот тут-то и возникла опасность, что размножаться будут только красивые. Что делать в такой ситуации, когда возникла опасность вымирания человечества? Понятно, что необходимо было хотя бы на время лишить человека способности здраво рассуждать. Отключить его мышление и возможность эстетического восприятия. – Он замолчал и откинулся на спинку стула.
– И что?
– Что, что… Тут природа и придумала любовь. Она очень мудро поступила, сделав так, что человек теряет голову. На время. Пока не произойдет зачатие и вынашивание. Да и психологи утверждают, что любовь длится около трех лет.
– Ваша мысль интересна, но она подтверждает лишь то, что это естественное состояние для человека. Раз это было необходимо.
– Ошибаетесь, милый Володя. Человек движется прочь от природы, и его интеллект все больше и больше выделяет его из животного состояния. Человек создал уже свои законы, которые бывают сильнее законов природы. Он, я имею в виду прогрессивных представителей, перерос любовь. Разум ному человеку она не нужна.
– Но ваши разумные представители привели Европу и Россию к вымиранию. Люди не хотят заводить детей или в лучшем случае заводят одного.
– А кто сказал, что людей должно быть много?
– То есть вы согласны с тем, что целые народы могут перестать существовать?
– А почему нет? Что, мало народов исчезло? Это прогресс, он создает избранных. Тех, кто будет жить завтра. А завтра для любви нет места. Это болезнь, и человечество справится с ней. Несмотря на сильное сопротивление и всеобщую пропаганду любви.
Оба замолчали. Александр что-то сосредоточенно обдумывал и наконец сказал:
– Уже сегодня молодежь к любви относится снисходительно. Все больше и больше таких, которые рассматривают ее как развлечение. Как алкоголь или наркотики. Потому что современный мир требует интеллекта, прагматизма, трезвости и силы духа. Для них любить Машку и любить картошку одно и тоже. А вы говорите здесь о любви.
Спустилась Лена.
– Посмотри, пожалуйста, как там Вероника. Она что-то долго в ванной, – попросил ее Саша.
– А что, Вероника пришла?
– Да. У нее проблемы. С Пашей. Думаю, она заболела.
– Да что ты? – и она пошла к ванной комнате.
Лена стучала и просила Веронику открыть. Наконец она обернулась к Александру.
– Не открывает, – сказала она с надеждой на помощь.
Александр подошел к ней и стал звать Веронику. Слышался лишь шум воды. Тогда он решительно направился к шкафу, достал отвертку и, вернувшись, вставил ее в гнездо ниже ручки. Дверь открылась.
Священник увидел ноги девушки, лежавшей на полу.
– Вот черт, она таблетки выпила. Нужно срочно сделать промывание, – почти скомандовал он Лене.
– Хорошо, иди, я сама справлюсь, – волнуясь, ответила та.
– Может, я помогу? – предложил Александр.
– Я позову, если что.
– Хорошо.
Саша подошел к священнику лишь на секунду.
– Вот она, ваша любовь, – и пошел дальше к телефону.
Священник прислушивался к тому, что происходило в ванной. Слышался приглушенный голос Лены и плач Вероники. Еще он уловил, что Александр кого-то пригласил зайти. Александр вернулся к столу с пепельницей и сигаретой. Отодвинув стул так, чтобы удобно было положить ногу на ногу, закурил.
– Не обижайтесь, Володя, но я вам вот что скажу. С одной стороны, вы нам очень навредили своими убогими рассуждениями, банальными до хрипоты. С другой стороны, я понимаю, что вы не виноваты. Есть же люди, у которых нет музыкального слуха, и вся музыка для них – это какофония. Ну, может, за исключением ритма. Или есть дальтоники. Что тут поделаешь. Это в некотором смысле уродство, но незаметное окружающим сразу.
Он замолчал, то ли обдумывая, что еще сказать, то ли забыв, какую мысль хотел выразить.
– Вы существуете, и в этом, видимо, есть своя логика. Я на вас не в обиде.
Видно было, что он не закончил мысль, что-то утаив.
В дверь постучали, и она тут же открылась. На пороге стоял высокий темноволосый юноша. Его темные глаза были устало-грустными.
– Можно? – спросил он, глядя на Александра.
– Да, Паша, заходи, – пригласил тот.
Садясь за стол, парень протянул священнику руку и представился. Священник привстал и назвал свое имя.
– Священник, – пояснил Александр и, встав, пошел к ванной комнате.
Он приоткрыл дверь. О чем-то переговорил с Леной.
Дверь открылась, и Вероника с опущенной головой прошла в соседнюю с гостиной комнату. Лена все время поддерживала ее.