– Да пойми ты, мне нужно самому провести с ней беседу, и провести так тонко и грамотно, чтобы комар носа не подточил! От ее показаний сейчас зависит раскрытие всего дела. А при нас двоих она говорить не станет. Мне еще по дороге нужно тщательно продумать, как повести с ней разговор. И ты мне, пожалуйста, не мешай.
– Как же с! – склонился в дурашливом поклоне Крячко. – Понимаем-с, ваше высокоблагородие! Не извольте-с беспокоиться!
– Вот только не юродствуй, пожалуйста, – попросил Гуров, и они отправились обратно в Москву.
Лев всю дорогу был молчалив и сосредоточен. Крячко не доставал его, всем своим видом выражая, что ему интеллектуальных заморочек Гурова не понять, поэтому он, сиволапый, будет работать так, как привык. Лев прикрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. В Москву они приехали в семь вечера. Официально их рабочий день уже закончился, но прекращать работу никто не собирался.
Разумеется, генерал-лейтенант Орлов тоже держал ухо востро. Он позвонил сначала Гурову, потом Крячко и спросил, чем занимается каждый из них. Услышав короткое «работаю!», Орлов приказал вечером явиться к нему в кабинет. Однако оба полковника отказались, сославшись на то, что работы по горло и у них просто не будет на это времени. Так как сыщики находились рядом, и каждый слышал разговор другого, то Крячко просто повторил то, что говорил Лев. Орлов, решив, что они сговорились, пообещал лишить обоих не только премии, но и зарплаты. Крячко от всей души пожелал ему доброго здоровья и убрал телефон в карман.
Возле управления Гуров и Крячко вышли из служебной машины и пересели каждый в свою, попрощавшись «до созвона». Станислав отправился по адресу Романенко, а Лев поехал к Марине Скворцовой, на улицу Уральскую.
В жизни Марина оказалась еще привлекательнее, чем на снимке. Очень симпатичная особа, с длинными, вьющимися спиральками волосами, спадающими на плечи и спину.
«Экая Златовласка! – подумал Гуров, невольно залюбовавшись ими. – А вот глаза глуповатые, хоть и красивые».
Марина смотрела на него вопросительно, стоя на пороге в коротком халатике, сильно оголявшем ее ноги. Ноги были гладкими и загорелыми.
– Вы ко мне? – наконец спросила она.
– Скворцова Марина Юрьевна? – уточнил Гуров, хотя сразу узнал ее.
– Да, – проговорила она высоким голоском. – Это я. А вы кто?
– Полковник Гуров, старший оперативный уполномоченный по особо важным делам Главного управления уголовного розыска Министерства внутренних дел России. – Гуров для вящего впечатления четко произнес свою должность и ведомство полностью, но не стал доставать удостоверение, будучи уверенным, что Скворцова даже не потребует его показать. Так и получилось.
– А… Что же полковнику понадобилось от меня? – Она удивленно заломила в высокую дугу изящные, чуть подкрашенные брови, запомнив из всей фразы только звание новоявленного гостя.
– Разговор есть, Марина Юрьевна.
– Долгий? – слегка насторожилась она.
– Зависит от вас. Он может быть и совсем коротким, если вы захотите разговаривать откровенно.
– Мне нечего скрывать от правоохранительных органов. – Марина улыбнулась, постаравшись, чтобы улыбка выглядела невинной и очаровательной.
– Отлично, значит, управимся быстро. Разрешите войти?
– Да, конечно! Извините меня, пожалуйста, я просто растерялась… – Она отступила на пару шагов, приглашая его в комнату. – Не нужно разуваться! – замахала руками, видя, что Гуров принялся расстегивать начищенные ботинки. – Ваша обувь чище, чем мои полы. К сожалению, я бываю такой лентяйкой! Но ведь от немытых полов еще никто не умер, правда?
Гуров понял, что Марина решила избрать такой стиль общения – очень любезный и доверительный, то есть приняла имидж этакой свойской девчонки. Видимо, она подумала, что, если станет вести себя именно так, то полковник и в самом деле поймет, что ей нечего скрывать, и очень скоро покинет квартиру, оставив ее в покое.
Квартирка была двухкомнатной, не очень большой. Откровенной грязи здесь не было, но легкий беспорядок все-таки наблюдался. Марина не кинулась судорожно собирать лежавшие где попало вещи из своего гардероба, не стала спешно заправлять постель, которая, видимо, простояла в таком виде целый день. Она спокойно опустилась прямо на эту постель, предложив Гурову устроиться в круглом кресле. Лев сел и сразу же утонул в его пухлых глубинах.
– Люблю мягкую мебель, – поймав его удивленный взгляд, прокомментировала Скворцова. – Вообще люблю все мягкое…
– А Костырева вы любили? – спросил Лев.
С глазами Марины произошла резкая метаморфоза. Они настолько увеличились в размерах, что ему это даже показалось нереальным.
– Костырева? – переспросила она. – А почему вы спрашиваете?
– Ну, вы сначала все-таки ответьте, – сказал Гуров.
– Это очень личный вопрос, – отводя взгляд, тихо проговорила Марина. – Наверное, я имею право не отвечать на него?
– Имеете, – согласился Гуров. – А он был мягким?
– Нет, – усмехнулась Марина, – скорее, наоборот.
– Марина Юрьевна, а давно вы его видели? – продолжал Гуров очень вежливым тоном.
– Костырева-то? – Марина заговорила нарочито небрежно. – Да уж года два, как не видела. С тех пор как он из части уволился. Э-эх… – с сожалением вздохнула она. – А ведь у нас и в самом деле любовь была! Не каждому посчастливится такую встретить.
– А почему же так долго не виделись, Марина Юрьевна? Если любовь-то?
Глаза Марины погрустнели.
– Так ведь он спился, говорят, совсем, – произнесла она. – Вот ведь несправедливость-то, а? В России и так нормальных мужиков почти не осталось, а тут еще и эти спиваются…
– Спиваются многие, – сочувственно кивнул Гуров. – А он, что же, даже не предложил вам с ним поехать?
Скворцова задумалась. Потом решила, что лучше сказать правду. Ну, или полуправду…
– Предлагал, только я отказалась. Он же пить начал сильно. Я ему говорила: завяжешь – поеду. Да где там! – махнула она рукой.
– То есть после его увольнения из части вы не виделись? – Гуров стал делать какие-то записи в блокноте.
Марина стрельнула в него глазами, но подтвердила, что нет.
– Угу, – пробормотал Гуров. – А вместе вы долго работали?
– Несколько лет… Сейчас… Значит, пришла я туда семь лет назад – вот и считайте. Пять лет работали рядом.
– Семь лет назад? – Лев сделал вид, что сильно удивлен и заинтересован этим фактом. – Значит, вы должны были знать такого офицера, Сергея Романенко?
– Помню такого, – нахмурившись, медленно произнесла Скворцова. – Только близко мы не общались. Он практически не болел, в аптеку ко мне не заходил… – Она кокетливо развела руками.
– Его убили, – констатировал Гуров, словно уточняя, известно ли это Марине.
– Да, кажется… Я как раз тогда в отпуске была, а когда вернулась, мне всё и рассказали.
– Марина Юрьевна, – отложив блокнот, улыбнулся Гуров. Он решил принять тон и манеры самой хозяйки. – Вот вы столько лет проработали в части, там к вам хорошо относились, любили… Наверняка же с вами многие откровенничали насчет той истории. Ну, про Романенко. Что вы можете сказать об этом, так сказать, неофициально?
Скворцова покосилась на блокнот Гурова, лежавший на журнальном столике, чуть подумала и произнесла:
– Да ничего. Правда, ничего. Я же говорю, меня не было. Я и не слишком интересовалась этим делом. Когда после отпуска возвращаешься, столько дел наваливается! Новые лекарства поступили; нужно было все рассортировать, записать, разобраться. Тут и бойцы косяками пошли – у кого голова болит, у кого геморрой вылез, у кого еще что… Разве мне до этого было?
Теперь Гуров ей верил. Он внимательно следил за интонациями, жестами, речью Марины. Она была не бог весть какой умной женщиной и посредственной актрисой, и он легко мог отличить правду от лжи. Вопрос с Костыревым Лев оставил на потом, чтобы выложить свой козырь в самый подходящий момент. Сейчас же, делая вид, что поверил ей с самого начала, он старательно кивал и внимательно, даже проникновенно, слушал болтовню Марины.
– Слухи разные ходили, конечно, – покачивая ножкой в изящной тапочке, рассказывала она, уже успокоенная, потому что решила, что полковник явился к ней по давнему делу о Романенко, к которому она не имела отношения. – Говорили даже, что у него какие-то драгоценности хранились, якобы из Чечни вывезенные. Брехня, конечно! Мне Валера еще тогда сказал, что никаких драгоценностей они с войны не привезли, одни ранения. Да и жил Романенко бедновато. Если бы у него и в самом деле сокровища хранились, зачем бы он продолжал в армии служить? Да бросил бы ее сразу и зажил в свое удовольствие!
– Да уж, наш народ таков, что без драгоценностей ему никак не обойтись! – улыбнулся Гуров с видом единомышленника. – Обязательно клады какие-нибудь приплетут, богатства…
– Вот-вот! – подхватила Марина. – А на самом деле, я думаю, он просто поругался с кем-нибудь по пьяному делу. Его же, кажется, задушили?
– Вот-вот! – подхватила Марина. – А на самом деле, я думаю, он просто поругался с кем-нибудь по пьяному делу. Его же, кажется, задушили?
– Он что, тоже любил выпить? – приподнял брови Гуров, игнорируя ее вопрос.
– Не-ет, – протянула она, – вообще-то, за ним такого не водилось. Но уж если выпьет – туши свет! Мы как-то в одной компании Новый год справляли. Так Романенко напился – и давай всех ругать! И начальство, и товарищей своих… Обзывает последними словами, а сам плачет!
– Господи, да за что же он их так? – всплеснул руками Гуров.
– Да я сама толком не поняла, – отмахнулась Марина. – Бред какой-то нес, никто понять не мог. Его сразу в ванную потащили и под холодный душ поставили. Он быстро успокоился, потом всю ночь сидел нахохлившись, завернутый в простыню. Но угомонился, чепуху больше не нес. Потом уснул. А я все равно Валере сказала, что больше с ним праздники отмечать не буду.
– Конечно, конечно, – с пониманием произнес Гуров. – Такой только всю компанию испортит… А Валера все-таки с ним дружил, да?
– Дружил, – вздохнула Скворцова. – Он его даже как будто жалел. Во всяком случае, когда Романенко убили, Валера сам не свой ходил. А потом запил «по-черному». Пьяный по части шатался. Лемешев еле-еле его упрятал от греха подальше.
– Куда упрятал? – не понял Гуров.
– Ну, от всяких глаз подальше! – с легким раздражением пояснила Марина. – Там же всяких журналистов понаехала тьма, милиция… Зачем такие рисовки – по части мотается пьяный офицер! Один убит, второй за воротник заливает… Тут Лемешеву вообще не поздоровилось бы! Ну, он Костырева в охапку и лично домой отвез. Две недели тот в части не появлялся, потом пропился, протрезвел и вышел. Затем снова запил. Так и уволился.
– Вы так хорошо знаете эту историю? – Гуров посмотрел ей прямо в глаза. – Вы же вроде бы в отпуске были в то время.
Глаза Марины обеспокоенно забегали.
– Ой, я не помню уже… Может, к тому времени уже вышла из отпуска. Да, наверное, вышла…
Гуров продолжал так пристально смотреть на нее, что Марине стало неуютно, и она сменила положение, поджав под себя ноги. Тогда Лев молча достал снимок женщины, сделанный у дома Костырева, и положил перед ней.
Едва взглянув на него, Марина потемнела лицом. Потом, наспех соображая, подняла глаза на Гурова, хотела что-то сказать, но остановилась на полуслове, затем быстро села на постели и принялась поправлять волосы. Фотография осталась лежать на кровати.
– Значит, вы все-таки виделись с Костыревым, Марина Юрьевна? – негромко спросил Гуров. – Что же вы? Тоже запамятовали?
– Да! – сразу ответила Марина, обрадованно ухватившись за предложенный Гуровым вариант.
– Но ведь это было совсем недавно. Снимок сделан двенадцатого июля, а сегодня семнадцатое, – заметил полковник.
Марина заметалась, глаза ее быстро-быстро забегали, и она на ходу пыталась сочинить мало-мальски правдоподобную версию.
– Ой, ну не забыла! Виделись мы! Но только это совсем не то, что вы думаете!
– А откуда вы знаете, что я думаю? – искренне удивился Гуров.
– Ну, вы, наверное, считаете, что у меня с Костыревым опять любовь началась?
Гуров подавил усмешку. Чего-чего, а такого он как раз не считал.
– Так вот, это не так! – Марина решительно провела рукой в воздухе. – Это вообще, можно сказать, случайная встреча. Просто эпизод. Эпизод, понимаете? Который можно забыть и вычеркнуть из жизни.
Так как Гуров молчал, явно давая понять, что ждет более вразумительного объяснения, Марине пришлось продолжить:
– Он сам мне позвонил. Позвонил и попросил денег в долг. Сказал, что с работы уволился и очень бедствует. Неужели вы бы отказали в такой ситуации? – Она обличающе посмотрела на Гурова. Тот никак не отреагировал, только спросил:
– И вы поехали к Костыреву домой?
– Ну да… А что еще оставалось? Он уже пьяный был, да и денег даже на метро у него не было. Я когда приехала, обомлела, увидев, как он живет! Повсюду мусор, бутылки, сам небритый… – Марина с упоением принялась перечислять подробности незавидного быта Костырева. Гуров понимал, что она делает это нарочно, пытаясь подсознательно увести разговор в сторону. – …А уж когда он меня провожать пошел – боже мой! – Скворцова закатила глаза. – Одежда вся старая, потрепанная, как будто ее носили, не снимая. Ой! У меня прямо сердце кровью облилось – во что некогда любимый мужчина превратился! Знаете, как это больно?
– Не знаю, – бросил Гуров.
Скворцова, увидев безразличие на его лице, надулась.
– А с какого номера вам звонил Костырев? – спросил он.
– Что? – не поняла она.
– Ну, он звонил вам на сотовый, так?
– Да, – не подумав, сразу ответила Марина.
– Значит, его звонок должен остаться во входящих. Давайте сейчас вместе посмотрим ваш телефон. Если номер Костырева действительно там будет, значит, вы говорите правду и он в самом деле вам звонил.
– Вы что, мне не верите? – взвилась Скворцова.
– Марина Юрьевна, я привык доверять фактам, а не словам, – спокойно сказал Гуров. – Так что?
– Ой, да я вообще не храню в списках вызовов никаких старых звонков, я их сразу удаляю! Не люблю перегружать телефон ненужной информацией. Так что у меня там все равно ничего не осталось! – Она засуетилась, чувствуя, что ее могут уличить во вранье.
– Но можно сделать распечатку звонков с вашего телефона, – терпеливо продолжал Гуров. – Там наверняка будет номер Костырева.
– Распечатку? Но зачем? Я говорю правду!
– Скажите мне свой номер, – попросил Гуров.
– Зачем? – дернулась Марина.
– У меня есть распечатка звонков с мобильного Костырева за последний месяц. Их там совсем немного. Если он вам звонил, то ваш номер обязательно будет в этой распечатке.
– Ой, да откуда я знаю, с какого номера он звонил! – заверещала Марина, припертая к стенке. – Может, вообще у прохожего выклянчил телефон? Или из автомата звонил? Думаете, я смотрела, что там на экране высвечивается? – Она уже почти кричала в голос и едва сдерживала слезы.
Гуров, наблюдая за ее состоянием, дождался, когда Марина замолчит, и спросил:
– А вы знаете, что его убили?
Скворцова замерла. Она смотрела на Гурова, хлопая ресницами, и глаза ее, красивые, но не блещущие умом, сейчас вообще казались пустыми, как у куклы.
– Кого убили? – тупо спросила она.
– Костырева Валерия Викторовича. Его расстреляли из автомата Калашникова. – Гуров говорил спокойно, кидая короткие фразы, забрасывая Марину подробностями, чтобы окончательно деморализовать ее. – Он умер с первого выстрела. Пуля пробила сердце. Я могу показать вам фотографии.
– Не надо, – машинально сказала Марина, а взгляд ее по-прежнему ничего не выражал. Она напоминала манекен, на который примеряют шляпы.
– Вы ничего не хотите мне сказать, Марина Юрьевна? – сухо спросил Гуров.
Скворцова молчала, по лицу ее беззвучно лились слезы.
– Ладно, тогда я вам расскажу.
Гуров поднялся и принялся ходить по комнате, неслышно ступая по пушистому ковру с высоким густым ворсом. Он уже понял, что известие о смерти Костырева действительно явилось для Марины Скворцовой новостью, и она сейчас пребывает в легком шоке. Теперь нужно было, воспользовавшись ее состоянием, спровоцировать ее на честный рассказ о том, что произошло на самом деле.
Гуров прохаживался неторопливо и говорил так же. Скворцова молчала, застыв в каком-то оцепенении, но Гуров не сомневался, что она ловит каждое его слово.
– Вы можете мне вообще ничего не говорить, я и так знаю, как все случилось. Костырев вам не звонил и не собирался. Это вы позвонили ему, сами. – Скворцова сделала легкое движение в его сторону, и Гуров предостерегающе поднял руки. – Молчите! – властно произнес он. – Я знаю также, что сделали вы это не по своей инициативе, а по поручению одного человека. А встретиться с Костыревым вам нужно было лишь для того, чтобы поставить в его телефон прослушивающее устройство. – Марина слегка вздрогнула, и Гуров продолжал: – Вы приехали, разыграли трогательную встречу, наверняка подпоили Костырева, чтобы усыпить его бдительность. А так как он пил последнее время почти постоянно, запудрить ему мозги, и без того затуманенные, было несложно. Когда он отвлекся, вы успешно поставили ему «жучок». Вас им снабдили заранее, верно? Верно, верно, я и так знаю! – уверенно произнес полковник. – Разумеется, вам это поручили сделать не за просто так. Пообещали заплатить, и хорошо заплатить. Я смотрю, на вас очень симпатичный комплектик – цепочка плюс сережки. Он совсем новенький, вон как золото блестит! Именно этим с вами и расплатились, так? Ну, может быть, даже присовокупили что-то еще. Это не так важно. Главное, что с заданием вы справились, оставили пьяненького Костырева и благополучно упорхнули. Больше вы его и не вспоминали. Но вам даже не пришло в вашу прелестную головку, для чего вам дается такое поручение. Не понял этого и Костырев. Поначалу не понял. Но так как он был человеком все-таки весьма неглупым, то, протрезвев, вероятно, задумался. К сожалению, ему не удалось разгадать весь замысел. О том, что вас подослали, он, конечно, догадался, поэтому и согласился встретиться в кафе с журналистом Артемовым. Но про «жучок» он не знал. А убийца знал. И все рассчитал верно. Теперь он мог слушать звонки Костырева и предугадывать его шаги. Он знал, что пятнадцатого июля Костырев будет в кафе «Бумеранг», и подготовился к встрече с ним. А пятнадцатого пришел и положил из автомата всех.