Таким образом, теория играет в современной физике по существу методологическую и эвристическую роль. Физик пользуется ею в своих изысканиях как орудием, позволяющим ему упреждать современное положение физических знаний, предвидеть результаты какого-нибудь опыта, вызвать условия, при которых он обнаружится. Опыт, говорил Декарт, служит для того, чтобы с помощью следствий идти навстречу причинам. Эту фразу можно было бы передать следующим образом: опыт служит для того, чтобы с помощью чувственной интуиции идти навстречу теории, рациональной интуиции. Утверждение, обратное этому предложению, представит довольно точно теорию физической теории согласно воззрениям современных физиков: теория служит для того, чтобы идти на встречу опыту; субъективная интуиция подсказывает мысль о возможности чувственной интуиции; и эта последняя будет служить ей мерой и нормой. Но ведь тогда ясно, что в опыте от теории остается лишь то, что было предвосхищением опыта.
3. Мы в праве поэтому сказать, что всякий экспериментальный результат допускает наличность теоретических и субъективных элементов; оп не мог бы существовать без них. Мы вправе также сказать, что тем не менее экспериментальный результат сохраняет всю свою объективность. Согласно этой концепции физическая теория есть одновременно и то, что подсказывает открытие, и то, что служит потом – теми из своих элементов, которые сохраняются в открытии – для систематизации его в совокупности физических знаний. Теория методологична в двояком отношении: во-первых, как средство, с помощью которого обнаруживают отношение, еще неизвестное в опыте, во-вторых, как средство, с помощью которого это отношение связано с уже известными отношениями. Она освещает неизвестное, бросая на него свет известного, и она амальгамирует прежние и новые результаты исследования в едином и гармоническом построении. Она орудие открытия и орудие систематизации.
4. Но эта концепция физической теории не просто только согласуется со всем тем, что мы знаем об утилизировании современной физикой физической теории. Она выставляет ее в совершенно новом свете. Когда рассматривали гипотезу как переходный момент метода, устранявшийся в результате успехов науки, тогда гипотеза оставалась как бы вне науки, подобно костылю, от которого следовало как можно скорее избавиться. Когда же гипотеза была поднята до степени постоянной теории, конца науки, то довольно быстро забыли о том, что она гипотеза. Напирая на постоянных элементах теории, ей тем самым придавали онтологическое значение. Отсюда вытекли все крайности классической механистической концепции; отсюда – интуитивная и картезианская концепция науки; отсюда – все то, что вызвало изнутри самой физики, а затем – с новыми крайностями – извне современную критику физики и науки вообще.
Методологическая концепция физической теории противоположна первым делом чисто психологической концепции ее, согласно которой она является некоторым скоротечным образованием в воображении ученого, в индивидуальном воображении. Она противоположна затем той концепции, которой придерживались великие системы философии науки и вся механистическая традиция – именно онтологической концепции, делавшей из теории интуицию реальности, возвышающуюся над опытом, почти независимо от него и на его счет.
Физическая теория не имеет сама по себе, независимо от опыта, реальной ценности. Она имеет лишь методологическое значение. Она не чисто индивидуальная фантазия, которой может пользоваться или не пользоваться по своей доброй воле всякий ученый.
Она необходимое орудие физика. Физик не может заниматься физикой, не имея какой-нибудь теории. И если в настоящее время мы имеем перед собой нисколько форм физики, то он не противостоят друг другу как фантазия одного индивида фантазии другого индивида; они противостоят друг другу как концепция одной школы противостоит концепция другой школы, т. е. как нечто, имеющее притязание на постоянство, на объединение различных умов. Таким образом, физическая теория представляется нам в виде общего метода, а не индивидуального приема мысли. Она не случайное, изготовленное на авось орудие, она необходимый, жизненный орган.
Понятно, поэтому, что теория – сколько бы в ней ни заключалось искусственных уловок и гипотез – ничуть не изменяет и не уменьшает прочности результатов физики. Ведь ее роль – роль орудия, и в приобретенных благодаря ей результатах остается лишь акцептированная и гарантированная опытом часть, которая, значит, не искусственна и не гипотетична. Таким образом, научные завоевания остаются – под гарантией опыта и в меру этой гарантии – нетронутыми.
5. Если этот взгляд на физическую теорию правилен – а даже в концепции механистов он, по-видимому, вытекает из анализа идей физиков – то отсюда получается важное следствие: споры о реальности некоторых, употребляемых в теориях, понятий теряют многое в своем значении. Вопрос отныне не будет уже идти о том, существует ли реальность, адекватная нашему понятию силы или нашему понятию атома, или нашему понятию энергии. Споры эти переходят в разряд схоластических споров.
Я не желаю сказать этим, что какое-нибудь из этих понятий не может иметь реального значения. Я желаю лишь сказать, что решение этого вопроса зависит не от чисто теоретического анализа и исследования. Решение его может быть дано лишь опытом. С того дня, как опыт раскроет перед нами атомы, мы будем вправе говорить об объективном существовании атомов. До тех же пор атом есть теоретическое понятие. Мы должны заниматься вопросом не о его объективном значении, но о его методологическом значении, о плодотворности, пользе и правдоподобности атома, – плодотворности, пользе и правдоподобности, являющихся функциями друг друга.
Систематизация, присоединяющая к отношениям, непосредственно данным в опыте, общие отношения, являющиеся результатом умственного построения (пример: энергетика), или же систематизация, присоединяющая к отношениям, непосредственно данным в опыте, гипотетические отношения и различные предвосхищения опыта (пример: все теории, близкие к механистической концепции), могут – по крайней мере, в настоящее время – претендовать лишь на техническое, утилитарное значение, а не на объективное значение. Физическая теория, или, лучше, теоретическая физика, эта совокупность физических теорий одной и той же формы, есть лишь органон.
Итак, критическое исследование физических теорий не относится к ведению ни непосредственной научной проверки, ни той части философии, которая переходит за наиболее общие результаты науки. Оценка значения физической теории не должна также учитываться при оценке значения полученных физической наукой результатов, ибо теория представляется не результатом, добытым из фактов, а лишь орудием метода. Это значение может быть определено лишь по отношению к результатам, которые можно получить с помощью этого метода, по отношению к его удобствам, пользе, плодотворности. Физическая теория относится по существу – рассматриваемая с точки зрения позитивизма – к ведению логики наук, т. е. к исследованию предлагаемых физиками методов и их критического анализа последних.
6. При рассмотрении физических теорий как методов мы наталкиваемся, однако, на некоторое недоразумение, которое следует предупредить.
Когда говорят о методах в физических науках, то всегда думают о методах экспериментирования, указанных сперва Бэконом, а затем развитых Стюартом Миллем и всеми современными логиками. Но ясно, что физическая теория не имеет ничего общего с этими методами ни сама по себе, ни по своей роли, ни по своим приложениям; она существует наряду с ними и преследует совершенно иные цели. Классические методы, указанные для физических наук, это методы экспериментирования, т. е. контроля. Если в мозгу возникла какая-нибудь идея, то с помощью этих методов можно проверить основательность ее. Иногда они могут даже подсказать нам новые идеи, но это они смогут сделать лишь тогда, когда дух будет более или менее сознательно возбужден теми теоретическими концепциями, которые присоединяются к полученным из опыта указаниям. Этим указана методологическая роль теории; теория или гипотеза образует по существу метод открытия и изобретения. Она именно порождает те предвзятые идеи, о которых говорит Клод Бернар. Поэтому она обнаруживается в науке в совершенно иной момент, чем методы экспериментирования, и с совершенно иной целью: она порождает ту идею, которую должны будут контролировать затем методы экспериментирования.
7. Но для того, чтобы теория могла играть свою роль метода открытия, она не должна быть простой фантазией или химерой; в этом случае она была бы совершенно бесплодной, и это было одной из причин бесплодия схоластики. Она должна сконцентрировать в себе всю ту реальность, которую развертывает к моменту провозглашения ее перед нами опыт. Следовательно, научная теория будет орудием открытия лишь постольку, поскольку она сама окажется резюме приобретенного опыта, т. е. предыдущих открытий. Поэтому-то всякая физическая теория есть систематизация опыта: она систематизирует и классифицирует известные факты и законы, с одной стороны, с другой же она приспособляет эту систематическую классификацию для новых открытий.
7. Но для того, чтобы теория могла играть свою роль метода открытия, она не должна быть простой фантазией или химерой; в этом случае она была бы совершенно бесплодной, и это было одной из причин бесплодия схоластики. Она должна сконцентрировать в себе всю ту реальность, которую развертывает к моменту провозглашения ее перед нами опыт. Следовательно, научная теория будет орудием открытия лишь постольку, поскольку она сама окажется резюме приобретенного опыта, т. е. предыдущих открытий. Поэтому-то всякая физическая теория есть систематизация опыта: она систематизирует и классифицирует известные факты и законы, с одной стороны, с другой же она приспособляет эту систематическую классификацию для новых открытий.
8. Если физические теории являются по существу методами, то легко понять, что они могут быть многообразными. Это тем легче понять, что взятая в целом физика – несмотря на все великие открытия в ней – по-видимому, еще недалеко ушла от своего начала. Еще и теперь спорят о той форме, которую следует придать систематизации математических истин. И эта систематизация начинает устанавливаться лишь в настоящее время. И, может быть, мы принимаем – по обычной человеческой иллюзии – современный момент эволюции за момент завершения ее, ибо мы не знаем завтрашнего дня. Но, допустим, что математические факты получили, взятые в общем, свою окончательную классификацию.
Но разве предмет математики не бесконечно проще, чем предмет физико-химических наук? Разве математика не сложилась в положительную науку, т. е. разве не представляется она вполне определенной по своему предмету и своим общим методам наукой уже более двух тысяч лет, в то время как физико-химические науки сложились таким образом лишь всего три века? Что же удивительного в том, что теоретическая форма физики не установлена окончательно? Что же удивительного в разногласиях физиков по этому вопросу? Удивительным было бы, наоборот, отсутствие разногласий.
Можно сказать даже более: отсутствие этих разногласий свидетельствовало бы об оказываемом физической наукой сопротивлении положительному духу современности.
9. Это замечание выясняет нам общий дух современной физики. Многообразие мнений и разногласия между физиками существуют и могут существовать лишь в области гипотезы. Гипотеза же играет роль метода исследования. Физические теории многообразны и различны лишь в том, что они имеют прежде всего методологическое значение и что с этой стороны они носят в себе черты произвольного построения, черты выбора, гипотезы, каким бы именем ее ни называли. Из этого следует, что разногласие теорий никогда не может послужить аргументом против объективности и единства физической науки. Из этого же, в свою очередь, следует, что это единство и объективность ставят довольно узкие пределы произволу в выбор теории, а, значит, и вытекающим из него разногласиям.
ГЛАВА VIПознавательная ценность физико-химических наук– 1. О двух точках зрения, на которые можно стать при оценке какой-нибудь науки: о точках зрения теоретической и практической.
– 2. Как воспользовались практической ценностью науки, чтобы критиковать ее теоретическую или познавательную ценность.
– 3. Физики же, наоборот, всегда обращали особенное внимание на теоретическую ценность их науки.
– 4. Проверка этого утверждения на примере современных физиков: а) Дюгем; b) Мах; с) Пуанкаре; d) механистическая концепция.
– 5. Современные физики согласны между собой даже в утверждении, что в физической науке мы имеем единственно возможное позввссавввааввм анание материальной природы, какова бы ни была относительность этого познания.
– 6. Практическая ценность науки может вытекать лишь из теоретической ценности и поэтому она доказывает последнюю.
1. Из всего предыдущего вытекает, что физико-химические науки имеют реальную познавательную ценность. Под познавательной или теоретической ценностью я понимаю их значение с точки зрения все более расширяющегося и углубляющегося познания природы, исключая их ценность с точки зрения практического утилизирования сил природы.
Чтобы судить о ценности какой-нибудь науки можно, действительно, стать на две точки зрения – чисто научную, теоретическую точку зрения, и точку зрения практическую, техническую, или еще иначе, точку зрения знания и точку зрения пользы.
Нет никакого сомнения, что всякая система знаний имеет практические следствия; всякое знание материально полезно: это одно из наиболее ясных и законных утверждений ученых и философов Возрождения. До того времени польза знания была чисто духовного порядка. Когда греки говорили – с моральной или спекулятивной точки зрения – о пользе, то они имели в виду лишь эту духовную и почти эстетическую концепцию пользы. Для них дело шло не о материальном интерес, но об интересе духовном, если можно так выразиться, бескорыстном. Понятие о пользе соприкасалось с понятием о красоте и совершенстве, подобно тому, как удовольствие утончалось до степени ясной радости и счастливой мудрости. Наука, теоретическое созерцание, было для них высшей ступенью этой мудрости и определением этого совершенства. Поэтому наука и была по существу удовлетворением любопытства, любознательности. Она была наукой для науки, подобно тому, как их искусство было искусством для искусства. Возрождение, продолжая по-прежнему прославлять духовное могущество науки, выдвинуло, вместе с Бэконом, Галилеем и Декартом, также материальное могущество ее. В своих дифирамбах науке оно тесно связало ее силу знания с ее силой действия.
Большинство философов и ученых продолжали оставаться на этой точке зрения, и лишь в последней трети XIX века обнаружилась довольно сильная реакция против приписываемого науке духовного значения. Дело в том, что наука, утверждаясь как положительная наука, стала подвергать критике – часто нетерпимой и поверхностной – философские идеи и метафизические системы. Она часто оказывалась агрессивной. Позитивизм, казалось бы, должен был провести резкую демаркационную линию между областью научно-достоверною и областью метафизических гипотез. Тем не менее ученые не раз переступали в эту запретную область. Они не раз оказывались одновременно и плохими учеными и плохими философами. Критические умы, философы, указали им на это. И в результате после нападок философии против науки мы увидели обратное вторжение метафизики в чисто научную область, прямое нападение мистицизма на положительную науку. Смешение понятий продолжалось, но в обратном направлении.
2. Главный аргумент, с помощью которого эта мистическая реакция произвела свое нападение на положительную науку, пытаясь разрушить преграду между положительной достоверностью и метафизической или религиозной верой, заключается именно в утилитарном могуществе науки.
Философы и ученые Возрождения, основатель позитивизма, продолжавший в этом пункте их дело, не думали о таком использовании и искажении их мысли. Указанием на практическую пользу науки они думали увеличить удивление и почтение, которые мы должны питать к науке. Они не считали нужным изменять характер этой признательности и предмет этого удивления. Их намерением было указать на новую заслугу науки, заслугу, которой она прежде не имела по причине спекулятивной отваги ученых и их пренебрежения к опыту, к конкретным и практическим вещам.
Низведя науку с высот абстрактной и бесплодной спекуляции до терпеливого наблюдения и экспериментирования, новаторы Возрождения вовсе не думали низвести ее тем самым с неба на землю и отнять у нее в достоинстве и интеллектуальном значении то, что она выиграла в практическом применении. Они скорее полагали, что строят прочную лестницу, по которой можно будет безопасно подниматься от общеизвестных фактов к идеям и теориям. С их точки зрения утилитарная миссия науки была лишь следствием ее духовной миссии.
Но в XIX веке больше, чем когда-либо, и почти до безконечности, распространились практические приложения наших научных знаний, в частности наших механических, физических и химических знаний. Эти последние образуют некоторую особую систему, которая, с одной стороны, успехами своими привлекла к себе внимание философской критики, а, с другой, сильно удивила мир своими практическими приложениями. Физические науки, которые до того были известны лишь избранной части образованного общества, стали популярными. Но они стали популярными лишь с той стороны, которая поражает наивное и детское воображение людей, могущих наблюдать лишь извне: со стороны утилитарной, благодаря осуществившемуся с помощью точных наук господству над силами природы. В конце XIX века наряду с популяризацией физических наук стало распространяться и истолкование их в практическом по существу смысле. Созерцая зрелище извлекаемой из физических наук пользы, в них под конец перестали видеть что-нибудь иное. На абстрактном и обобщающем язык философской критики они превратились в совокупность технических приемов – очень тонких, усовершенствованных и точных, – служащих для овладения физическими силами, и только. Словом, можно указать на очень определенную эволюцию в критическом истолковании природы физических наук: благодаря умножению технических приложений утилитарная ценность науки отодвинула на второй план ее познавательную ценность, т. е. ее настоящую, нормальную, реальную ценность. Когда в силу целого ряда более или менее сознательных соображений – соображений социального, и в частности, религиозного порядка – сочли необходимым ввиду преувеличений (тоже более или менее сознательных) некоторых слепых ревнителей науки сузить значение и ценность науки, то оставалось лишь точнее выразить ходячее мнение с его почти полным смешением науки и ее приложений.