Он потом часто думал, поражаясь самому себе: что это было?
Как он, здравомыслящий, психически здоровый мужик, привыкший контролировать огромное количество людей, отвечать за них и за дело, достаточно уравновешенный и спокойный, мог впасть в такое состояние? Словно кто-то мозг ему подменил, словно это и не он был, а кто-то другой в его теле. Что такое с ним произошло, какая наркомания психическая?
Сейчас и вспоминать о том времени не хочется – и не оттого, что стыдно или он винит себя в чем-то, нет.
Просто потому, что, вспоминая, он никаких теплых и радостных чувств не переживает, даже простое мужское возбуждение не посещает, когда он вспоминает про акробатически-сексуальные номера с Катериной.
Непонятно, удивительно и не поддается осмыслению. Впрочем, он особо и не утруждал себя воспоминаниями – было и прошло!
Он смотрел на спящую Зинулю и задавал себе один и тот же вопрос: почему для него таким важным, жизненно необходимым стало привести ее именно сюда, в свой дом?
И не находил ответа. А может, и не искал.
Ну, ладно, он признался себе, что стремительность и глубина переживаемых чувств немного ошарашила его. И что? А ничего! Он не загадывал вперед, предпочитая настоящее, происходящее здесь и сейчас, и думать не думал навсегда соединить с Зинаидой жизнь, быть вместе и не расставаться. Он и дизайнеру на ее вопрос: «Сколько человек будут проживать в квартире?», – ответил, не задумываясь: «Двое, я и сын», не упомянув ни о какой женщине, даже приходящей. Кстати, дизайнер на это невзначай заметила: «Ну, это ненадолго».
Ну и что?
А вы знаете нормального, взрослого мужчину, самодостаточного и реализованного в жизни, который после первой встречи с женщиной, какой бы фантастической эта встреча ни была и как бы он ни влюбился в нее – сразу же решившего никогда с ней не расставаться?
Ага, сейчас! Маленькая тайна: все мужики боятся серьезных отношений!
Он хотел ее ужасно, скучал по ней и не спал толком неделю, вспоминая их встречу, слова, шепот в темноте и обладание ею, но это еще не повод… Да, Зина, может быть, первая и единственная женщина в его жизни, которую ему захотелось привести в свой дом, которая вызвала такие серьезные чувства…
Но ни о чем другом он думать не станет и развивать эту мысль не будет.
Как-нибудь потом. Не сейчас.
Захар почувствовал, что уже скучает по ней, спящей, она ему нужна была вся – рядом с ним, в бодрствовании, разговоре, поцелуях, он не хотел ее делить даже с ее сном. Он пересел на диван и стал ее будить. Нежно, короткими поцелуями. Она улыбнулась и, не открывая глаз, спросила:
– Что, командир, атака?
– Нет, – улыбнулся в ответ Захар и прошептал ей в ушко:
– Пока только артподготовка. Не спи, я без тебя скучаю.
– Не сплю, – шепотом же ответила Зина. – Ты вспомнил, что у тебя дальше по твоему замечательному плану?
Она перевернулась на спину, устроилась поудобней, посмотрела на него смеющимся мягким взглядом, протянула руку и погладила его по щеке.
– Неосвоенный пункт первый: романтический ужин, – поцеловав ее в ладонь, ответил Захар. – Ну, давай осваивать!
Но перед ужином полагался еще один поцелуй. Захар не удержался: такая она была хорошенькая после сна, с розовой отлежанной щечкой, еще не проснувшаяся до конца – загляденье… Искус!
И то, что замышлялось, как легкий радостный поцелуй, оказалось закамуфлированной гранатой, брошенной в лужу бензина.
Полыхнуло с первого прикосновения губ, окатив такой взрывной волной!..
Они никак не могли оторваться друг от друга, летели, неслись куда-то, не сопротивляясь…
Но он все-таки смог. Хотя подозревал, что усилия, потраченные на то, чтобы остановиться и прервать поцелуй, уканопупят его окончательно вместе со всей его мужской самостью!
– Наверное… надо остановиться! – не то предложил, не то попросил о пощаде Захар.
Зина уткнулась лбом ему в грудь, с трудом перевела дыхание и пролепетала что-то невнятное. Он не расслышал, переспросил:
– Что?
– Ты уж определись, Захар Игнатьевич, либо ужинай девушку, либо целуй, – более внятно произнесла она.
Он обнял ее, прижал к себе, поцеловал в склоненную голову и, тихонько покачивая, не переставая улыбаться, признался:
– Я хочу тебя ужасно! Все время! Удержаться не могу, чтобы не целовать, обнимать. Спать не мог всю неделю, вспоминал кожу твою под руками, вкус твоих губ, запах, как вошел в тебя первый раз и как ты кричала….
– Ты вроде бы освежил воспоминания недавно в прихожей?
– Освежил, но далеко не достаточно! У меня, если помнишь, большие планы на сегодняшний вечер.
– Как-то с планированием у нас с тобой не очень получается, ты не заметил? – засомневалась, веселясь, Зина.
– А давай шампанского выпьем и свечи зажжем, для красоты и романтической атмосферы! – предложил он, вроде веселым голосом, но Зина почувствовала напряженность. Считала, мистическим образом чувствуя его, как себя саму.
– Давай! Давай зажжем и выпьем! – поддержала она.
Он быстренько ее чмокнул, нейтрально, в щечку, поднялся рывком, и Зина усмехнулась его торопливости. Захар услышал смешок, кивнул, соглашаясь с ее выводами, и принялся хозяйничать. Зажег свечи, открыл и разлил по бокалам шампанское и предложил тост:
– За встречу!
– В глобальном смысле или в реалиях сегодняшнего дня? – спросила Зина.
– А – во всех смыслах!
– За встречу! – поддержала она.
Они чокнулись, бзинь-бзинь, звонко так получилось, по-новогоднему бодро, и отпили шампанского, поглядывая друг на друга.
– Давай поедим, – выдвинул следующее предложение Захар, – я голодный. Так волновался, пока тебя ждал, что есть не мог.
– Голодный мужчина потерян для общества! Ешь скорее, тем более накрытый стол выглядит просто замечательно. Ты это готовил сам?
– Не совсем, – наполняя свою тарелку закусками, объяснил он, – я могу что-нибудь простенькое сварганить: яичницу, супец какой-нибудь, макароны, бутерброды, но дальше в кулинарии мои способности не шагнули. Это вот – почти все готовое купил. Если честно, я еще в Москве не освоился. Некогда: принимаю дела, работы невпроворот, поэтому даже не знаю, где здесь рядом нормальный магазин или ресторан.
Зина засмеялась, вспомнив, как года три назад высказалась одна из старших сестер не то дедушки Левы, не то бабушки Симы. Когда Зинуля собралась раньше окончания отпуска срочно ехать в Москву из благословенной Одессы – вызвали, как водится, умоляли и грозили, а что поделаешь, работа такая! Бабушка Сара возмущалась и ее работой, и Москвой в частности:
– Ой, таки ваша Москва! Скажу я вам… Та знаем ми усе за вашу Москву! Ужас страшный! Сима, ты помнишь Йосю? Ну, бил такой маленький жирный мальчик, сын Давида Абрамовича, дантиста из двадцать шестого дома? Ну, племянник Зямочки Гольштейна?
– Та помню я за Йосю, Сара! – откликнулась бабушка Сима.
– Таки он вирос! – сообщила новость бабушка Сара. – Но все еще немного жирный мальчик. Так етот Йося поехал у ту Москву за какой-то там чемпионат по хвутболу. Специально поехал, билет купил на стадиен имени их самого главного спортсмена страны Лужкова. И що ты думаешь? – выдержав многозначительную паузу, бабушка Сара «разъяснила за происшествие»: – Таки Йосе выбили два зуба, що Давид ему делал в ущерб бизнесу. И сломали руку!
– Та за що? – всплеснула возмущенно руками бабушка Сима.
– Та ни за що! Било бы за що, таки бы выбили усе зубы, що Давид грамотно сделал, та и ноги бы сломали! А ви говорите: Москва!
Под заразительный хохот Захара, Зинаида, не выходя из образа коренной одесситки, поинтересовалась:
– Таки она вам нужна та Москва, Захар Игнатьевич, я вас спрашиваю?
– Поздно спрашивать, я уже в этом городе! – похохатывал он. – И здесь живешь ты!
– Ну, да, понаоставались тут всякие местные!
– Тогда – за нас, понаоставшихся и понаехавших! – двинул тост Захар.
– За нас! – поддержала Зина.
Он долил в бокалы шампанское, поднял свой, призывая чокнуться, и тут зазвонил телефон, неизвестно где находящийся и оттого еле слышный.
– Это мой, – сказал Захар, встал и ушел на поиски мобильного.
Он ушел, а Зинуля задумалась.
После его откровенного признания она чувствовала кожей, внутренней антенной, настроенной на его волну, как в нем возникла какая-то скованность, напряженность, что ли, и немного наигранно зазвучал разговор, а еще и это преувеличенно бодренькое «поесть-выпить». Даже ее попытка исправить что-то шутками не помогла. Вон как он обрадовался звонку, поспешил сбежать хоть на время. В чем дело-то? А?..
Она прислушалась к его разговору в коридоре: слова не разобрать, да ей и не надо, она наслаждалась его голосом – низким, насыщенным, начальственным: руководит, видимо. Красиво!
Что ж ты напридумывал себе в голове-то, а? Или испугался вырвавшихся откровений?..
Что с тобой, Захар Игнатьевич?
Что с тобой, Захар Игнатьевич?
– Это по работе, извини, – он вернулся в комнату, кинул трубку в соседнее кресло и сел напротив Зины. – Нас прервали, мы вроде выпить собирались?
– Что происходит, Захар? – спокойно поинтересовалась Зина.
– Ты о чем? – не принял ее предложения к откровению он.
Ну да, ну да, это с Зинаидой-то! Когда это она на компромиссы лишние и глупые игры соглашалась?
– Я о скованности и какой-то вдруг неуютности, которые ты пытаешься скрыть за пустой беседой и наигранной бравурностью, – улыбнулась ему Зинаида, смягчая резкость вопроса. – Знаешь, мне неинтересно играть с тобой ни в какие игры.
И Захар сдался! Вот же черт! Не девка, а чекист в кожанке!
Одним махом выпил шампанское из бокала, поставил его на стол и посмотрел ей в глаза:
– Я сегодня улетаю. Самолет в шесть утра, в четыре тридцать за мной приедет машина. Дела я принял, теперь возникла необходимость лично проверить и инспектировать все объекты, пока – на территории страны. Это недели на три, может, чуть больше.
Зинаида слушала. Внимательно. Смотрела ему в глаза и начинала потихоньку злиться.
– Я не знаю – почему, но твердо решил, что приведу тебя только сюда. В полностью готовую к жизни квартиру.
– В гости, – перебила Зина. – Оценить дизайнерское искусство, соответствие тона шелковых простыней с занавесками в спальне?
– Я не знаю! – ответил Захар, тоже начиная заводиться.
Так у них получалось: он завелся – она за ним, она злилась – он за ней!
– Я не знаю, – повторил он. – Может, в гости, может, больше чем в гости. Но мне это было важно! А тут – командировка раньше времени, я надеялся, что она после Нового года будет, но потребовалось сейчас. И сделать ничего не успели в квартире, и мебель не всю завезли, не говоря уже про мелочи. Только кровать в спальне, кое-что в прихожей, да вот – диван с креслами в гостиной. Я не мог уехать, не увидевшись с тобой!
– Попрощаться пригласил, – кивнула понимающе Зина.
– Увидеться перед отъездом.
– И что, это повод фальшивить? Или ты признания своего смутился? Почему тебя вдруг так повело в реверансы глупые?
– Зин, ты чего от меня ждешь? – холодно, почти официально спросил он. – Какой откровенности?
– Сложившейся! – ответила Зина, глядя в упор. – Уже сложившейся! Нам сказочно повезло, мы перескочили этап недоверия, закрытости, задних мыслей, прощупывания друг друга, рисовки и расчетов – как лучше и эффектнее сказать что-то друг другу и преподнести себя в выгодном свете, начав сразу с откровенности. И мне совсем не хочется терять это и переходить к глупым играм, чувствовать неловкость, обходить осторожненько неудобные темы, прячась за пустыми словами.
– Мне тоже не хочется! – остывая, заверил он.
– Ну, так и не делай этого! – потребовала Зинаида. – А то как у Жванецкого: «Чтобы обмануть жену, дал сам себе телеграмму: «Изя, приезжай немедленно!» И встревожился!» Чего ты встревожился, Дубров?
– Не знаю, – расслабился Захар.
Он готов был зацеловать, заобнимать ее до потери сознания, за то, что она сразу просекла возникшую между ними напряженность и разрушила ее, не дав расшириться настороженному непониманию. У него даже в глазах защипало от облегчения, и он честно признался:
– Да потому, что я задумывал встречу с тобой как праздник: поухаживать, поговорить спокойно, а получается, как ты сказала – вроде как попрощаться перед отъездом пригласил, исключительно для горячего секса и по необходимости! И я подумал, что ты обидишься и поймешь именно так. Любая женщина именно так отреагировала бы! И я только сейчас это понял, когда ты спала…
– Да ладно! – улыбнулась Зина. – А если бы ты позвонил и объявился недельки эдак через две-три, по завершении упаковки своей берлоги, я бы не обиделась и поняла все правильно?! А что, пропал мужик после горячего офигенного секса и откровений в темноте на две недели – какая ерунда! Подумаешь, обычное дело!
– Зи-и-ин! – покаянно протянул Захар. – Я идиот! Признаю!
– Принимаю как извинение. Будем считать, что встреча со мной произвела на тебя столь сильное и неизгладимое впечатление, что ты перестал рационально мыслить! – радуясь вернувшейся легкости и откровенности, развеселилась Зина.
– Я вообще разучился мыслить после встречи с тобой! – согласился Захар и одним быстрым движением перескочил на диван, к ней. – У меня из-за тебя что-то в голове перемкнуло!
И поцеловал ее. Отчего перемкнуло их обоих…
– Хочу тебя! – шептал ей Захар. – Все время хочу!
– Взаимно… – признавалась в ответ Зинуля на грани сознания.
Они освоили и проверили на прочность новый диван, и кровать заодно, перебравшись каким-то чудом в спальню. Проваливались друг в друга, забыв обо всем мире, а потом возвращались на землю грешную, смеялись, шушукались. Часам к двум ночи они обнаружили, что сильно проголодались и перебрались из постели в кухню, поесть и запить радость жизни, разновидности прекрасной, шампанским, и разговаривать.
Захар отправил в микроволновку разогреваться замысловатое мясо с приправами, которое так и не было предложено на несостоявшемся романтическом ужине. Он резал на гарнир огромные, нереальные в первых числах декабря, совершенно летние помидоры и, не прерывая разговора, улыбался краешком рта. И так по-мужски, волнующе улыбался, что у Зины, смотревшей на него неотрывно, дыхание останавливалось!
– Ты что? – спросил Захар, заметив ее зачарованный взгляд.
– Не улыбайся так! – потребовала она. – У меня от тебя ноги подкашиваются, руки тянутся к тебе дотронуться и сердце останавливается. Хочется начать все сначала!
– А вот буду! – хмыкнул от удовольствия Захар. – Это же гран-при победителю всех соревнований. Ты поддерживаешь во мне уверенность классного любовника! Когда женщина только от одной твоей улыбки тает, это же ого-го! Тем более в моем возрасте.
– Да какой там у тебя возраст? Мальчишка! Вьюноши отдыхают, если вспомнить, что ты только что проделывал в кровати и… рядом с нею.
– Говори, говори, женщина! – плавал в полном морально-физическом удовлетворении Захар Игнатьевич Дубров.
И поставил перед Зинулей большущую тарелку с ломтем горячего мяса, украшенного помидором, листьями салата, маленькими маринованными огурчиками – красота! Наполнил доверху бокалы шампанским…
А Зина неожиданно переключилась с дурашливой радостной пикировки на серьезность, сама не успев понять, почему:
– Удачной тебе поездки, Захар! – без малейшего намека на смешливость произнесла она и подняла бокал.
– Да, – согласился он, перестав улыбаться, – поездочка предстоит еще та!
Они звонко чокнулись, отпили, и Зина с удовольствием принялась за предложенные яства, а Захар…
Наверное, потому, что они постоянно находились на одной волне чувствований, переживаний, эмоциональных перемен – на одном дыхании? Загадка! Но стоило одному что-то подумать, второй тут же считывал и подхватывал! Одному Богу известно, как это можно было объяснить, но что-то происходило между ними непростое, удивительное…
И на ее серьезный тон он тут же отреагировал нелегким признанием:
– Зин, я не буду тебе звонить оттуда!
– Плохая связь? – Она перестала резать мясо и внимательно посмотрела на него.
– Связь там действительно хреновая, но не в этом дело. Ты же сама понимаешь: кто хочет – дозвонится. Я реально отдаю себе отчет, что меня ожидает тяжелая работа, непростые решения, перестановка и увольнение кадров, да много чего – пахота, одним словом! А поговорив с тобой, я буду выбиваться из рабочего настроения, растекаться и хотеть скорее все бросить к чертовой матери и приехать…
Он бы еще много чего мог говорить, убеждать, аргументированно объяснять принятое решение, но Зина остановила его, мгновенно все поняв, что не о том он, не о том, и объяснения эти его дутые!
– Стоп! Стоп! – покрутив ладошками, обращенными к нему останавливающим жестом, потребовала она. – Стоп! Мы, кажется, договорились не лгать. Ты хочешь притормозить наши отношения? Прервать на время? Ты испугался, Дубров?
Он замолчал, смотрел на нее в упор, и Зине казалось, что в этот момент он ее ненавидит – желваки заходили на скулах.
– Да! – Как гвоздь забил с одного удара. – Да! Притормозить, как ты выразилась, и прервать на время. Да! Я не хотел и не планировал так… западать… нет, влюбляться. Я не планировал никаких серьезных, долгосрочных отношений! По крайней мере, сейчас и таких! Но мне через час уезжать, а я уже по тебе скучаю! И откровений таких с женщиной уж тем более – не хотел и не искал. Даже прожив тринадцать лет с женой, я так не открывался ей, как тебе. И то, что ты по-другому не принимаешь и не соглашаешься, меня пугает и напрягает. Удивляет, восхищает, радует, как ни странно, но пугает! А разве ты, Зина, не боишься?
– Боюсь, – призналась она. – Я ничего подобного не испытывала ни с одним мужчиной. И представить себе не могла, что можно так улетать от поцелуя! И что можно пережить такой оргазм – знать не знала… Но главное, что и в самых смелых мечтах не могла предположить, что можно быть такой откровенной с мужчиной – не играя, ничего не изображая, быть самой собой, и что это такой непередаваемый кайф. Да, это страшно, и еще как! Боюсь, что ты меня обидишь и, вполне вероятно, что для тебя это не так значимо, как для меня. Ты исчезнешь, а я измучаюсь комплексами, что я какая-то неправильная и поэтому ненужная! Я боюсь самой себя и этого притяжения, которое испытываю к тебе. Мы все живем с самым большим страхом в жизни – быть отвергнутыми! Ну и что? Это и есть жизнь! Но, к великому сожалению, эта жизнь, как скоростной поезд, проносится быстро-быстро. И ты либо едешь в этом поезде, либо стоишь на перроне и смотришь ему вслед… Я предпочитаю первое. Как бы страшно ни было, до дрожи в поджилках и ожидания самого плохого варианта развития событий, я лучше нырну в любовь с головой. Пусть я потом буду страдать – но в эти мгновения я буду жить на всю катушку! И еще: как бы сильно нас ни любили и какие замечательные родные и близкие ни окружали бы и поддерживали, но со своими комплексами, муками, страхами человек может разобраться только сам! А я буду со своими. Боишься? Беги!