– Ну да. Трехлитровую банку спирта привез и, видно, слишком выпить торопился, – объяснил Женя.
Взглянул в обеспокоенное лицо девушки и снисходительно заверил:
– Но ты не бойся, привидений здесь нет. Хотя в городе болтают, конечно.
– Да? И что говорят?
– Как обычно – о любых домах заброшенных, – хмыкнул парень. – Дама в белом, убийство, неуспокоенный дух. Вроде даже сторожу она являлась. Он всем, кто слушать готов, пока жив был, рассказывал.
– А что за дама?
– Да понятия я не имею! И вообще, не было тут никаких убийств. Сторожу примерещилось спьяну. Алкаш был известный, – отмахнулся Евгений.
Рассказывал и между делом хлопотал. Вскипятил воды, заварил чай. Даже тарелку откуда-то извлек, протер, светски выложил на нее конфеты с печеньем. Пригласил:
– Угощайся!
Надя опасливо опустилась в ветхое кресло, взяла чашку. А Женя – он явно был сегодня в ударе – провозгласил:
– Ну, хлебом я тебя обеспечил. Теперь – зрелища. Подожди.
И скрылся в смежной комнате. Явился с объемной картонной папкой в руках. Аккуратно распустил завязки. Надя увидела целую пачку фотографий. И на самой верхней – она сама. Лежит на пляже, задумчиво смотрит в перспективу моря.
– Ой! – выдохнула девушка.
Женя молча протянул ей ее портрет.
Надя с удовольствием отметила: выглядит она на нем даже лучше, чем на дисплее цифровика. Глаза яркие, кожа безупречная. Евгений, похоже, и в фотошопе изрядно потрудился.
– Спасибо, – растроганно пробормотала Митрофанова.
– Снимать вас – сплошное удовольствие! – галантно откликнулся собеседник.
И наградил ее таким взглядом – у Нади сразу холодок по спине пробежал. Неужели сейчас последует объяснение в любви? Подоплека которого – вожделенная перспектива перебраться в Москву?
И девушка, дабы избежать скользкой темы, быстро произнесла:
– Изумительная фотка. А что у тебя там еще есть?
– Да все, что на работе держать нежелательно, – отмахнулся Женя. – Ерунда. Тебе неинтересно будет.
– Нет, покажи!
– Ну вот, например. – Он протянул ей еще одну карточку.
Надя увидела: снято, судя по всему, в спортивном зале. Несколько подростков в спортивной форме в упоре лежа на полу. А перед ними мужчина в добротном костюме. Ногу в ботинке подставил прямо парням под нос.
– Велит им: «Ноги целуйте», – прокомментировал Евгений. – К соревнованиям, типа, ребят готовит. Правильно отжиматься их учит.
– А что за мужик?
– Чиновник один из мэрии, – усмехнулся фотограф.
– О-о, Женя, – протянула Надежда. – Да у тебя рискованная работа!
– Эту тоже предлагал в газету «Экспресс», – доложил тот. – Но не взяли. Сказали: был бы мэр – тогда да. А мелкий чиновник из Приморска в масштабах страны – не фигура. – Он досадливо закончил: – А мэр наш, сволочь, осторожный. Сколько ни охочусь за ним – ни разу еще не попался.
– Неужели ты не боишься с ними связываться?
– Боюсь, – честно признался он. И жарко добавил: – Но еще больше боюсь, что на всю жизнь мне придется остаться, – в голосе зазвучали нотки презрения, – фотокорреспондентом газеты «Приморский вестник». – И уверенно добавил: – Мне б только одну фотку сделать. Одну-единственную, но чтоб все ахнули! Как у Эдди Адамса, за которую он Пулицеровскую премию получил. «Убийство вьетконговца, совершенное начальником полиции Сайгона», знаешь?
– Знаю, – кивнула Надя. И (не зря же в библиотеке работает!) блеснула: – Только убитый был действительно преступником. А генерал, который стрелял, просто выполнял приказ. Но у него, когда фотографию опубликовали, вся жизнь под откос пошла.
– А, неважно, – отмахнулся Женя. – Главное, что Эдди Адамс одним снимком себе карьеру сделал.
– И что же можно снять сейчас – чтоб одним махом сделать карьеру? – задумчиво произнесла Надя.
– Бог весть, – вздохнул фотограф. – Но военный корреспондент Роберт Капа знаешь как говорил? «Если ваши фотографии плохи, это означает, что вы находились недостаточно близко к месту событий».
Он захлопнул папку. В лице его Надя увидела разочарование. Досаду. Усталость.
Девушка мягко произнесла:
– Ты всего добьешься. Обязательно. Когда цель есть – это уже полдела. А я вот ни к чему не стремлюсь. Просто живу, плыву по течению – и все.
Отставила пустую чашку. Спросила:
– Поедем?
– Ты хочешь домой? – Он ожег ее взглядом.
– Да.
– Конечно, Надя, – покорно кивнул Евгений.
И, пока вез ее обратно, больше не проронил ни слова.
И даже толком не пристал, паразит.
* * *Ларионов. Звезда, профессор, научное, блин, светило!
Имей он возможность убить его – не колебался бы ни секунды. О, с каким наслаждением всадил бы в дряблое тело сталь ножа, взорвал впалую грудь пулей. Но пока он лишь мечтать мог.
…Эдик, как всегда по утрам, обходил свои владения и просто кипел. Зачем они вообще держат эту номинальную фигуру? Знатока морей, планктона и прочих бесполезных вещей?
Любой нормальный директор на его месте московского проныру выгнал бы взашей. А Вадим Андреевич перед журналистом разливаться начал. «Мы – прозрачная организация, пожалуйста, ходите, смотрите!»
Да что бы он понимал, беспомощное кабинетное существо!
Институт моря – всего за три года (по меркам вечности – секунда) – был восстановлен из руин. Превращен из жалкой конторы в преуспевающую структуру. Получает реальную – и очень серьезную – прибыль. А любому здравомыслящему человеку понятно: честный бизнес – только в фильмах, снятых по заказу налоговой полиции. Особенно в России.
И старый индюк имеет наглость заявлять: им скрывать нечего!
И кому заявляет – столичному журналисту! Приходи, мол, дружок, куда угодно: в любую лабораторию, на какую желаешь кафедру. В ресторан, бар, санаторные корпуса.
Разумеется, московский писака просиял. Приглашением воспользуется, явится. И, конечно, без труда докопается… ох, даже страшно подумать, насколько быстро. И до мелочей – вроде «мертвых душ» в аспирантуре и серых зарплат. И до лекарств, что используют санаторные врачи, – чрезвычайно эффективных, но, увы, не сертифицированных. А их ночной клуб, куда едут со всего края? Ради музыки, хорошей кухни, модных диджеев. Но еще в большей степени – ради качественной «травки», которой приторговывают швейцары.
Его величество директор просто никогда не забивал себе голову секретами их общего преуспевания. Дожил до седин, нахватался дипломов и регалий, но невдомек ему: Институт моря – далеко не открытая, не кристально честная структура. Больших денег одним успешным менеджментом, увы, не заработаешь. Эдик – спасибо Хозяину (реальному здесь Хозяину) – эту науку прекрасно усвоил.
Молодой человек вышел на пляж.
Море серебрилось миллионами искр, мимо пробежали двое мальчишек-курортников. Будто случайно, опрокинули ему на ноги детское ведрышко с водой, расхохотались, умчались дальше.
Эдик натянуто улыбнулся – хотя все внутри кипело. Случалось с ним иногда, когда накатывало волной, бесило все. Настолько, что контролировать себя не мог. (От Хозяина эту свою слабость он тщательно скрывал.)
А как быть со смертью Лиды Корсаковой? Что, если проклятого журналиста не убедили отказ в возбуждении уголовного дела, показания свидетелей и их с Ларионовым заверения? Что, если он, раз получил зеленый свет, с удвоенным пылом продолжит расследовать гибель девчонки?
С ее смертью все элегантно, конечно. Подстраховались они со всех сторон. Недовольных нет. Но слабое звено – единственное – имеется. И стоит столичному деятелю поднажать, расколется человек. Всех сдаст.
Черт, сколько проблем! Проклятый Крамаренко, проклятое его письмо! Проклятая жизнь!
Чувствовал он себя, как в раннем детстве, когда мамашка подкинула ему сестрицу (той было два месяца от роду). Заперла дом и усвистала на два дня. К концу маманиного загула он, одуревший от детского крика, точно так же не знал, что делать.
Эдик (хотя настроения и не было) продолжил обход своих владений. Заглянул на кухню пляжного кафе. Зашел в приемную санатория – убедился, что кондиционер, барахливший вчера, починили.
– Может быть, кофе? – дрожащим голоском предложила ему новенькая регистраторша на рецепции.
Он окинул взглядом свежее личико, ладную юную фигурку… хороша, отдел кадров знает, кого нанимать. Но нет. Не до нее сейчас.
Отрицательно покачал головой, повернулся к выходу и еле на ногах устоял.
Сестрица.
Пулей вылетела из массажного кабинета, чуть не сшибла его. Увидела брата – сразу глаза долу, смутилась. Шею (несмотря на жару) шарфиком кутает. Как ни старалась (а может, потому что старалась) укрыть, Эдик разглядел: на нежной коже красуется свежий синяк. След от страстного поцелуя. Ну естественно, молодые массажисты свою страсть не сдерживают.
Нет, сестра безнадежна.
– Ты опять? – прошипел он ей в ухо.
– Это… это совсем не то, что ты подумал! Я просто ходила на массаж, – глупо улыбаясь, залепетала она.
– Это… это совсем не то, что ты подумал! Я просто ходила на массаж, – глупо улыбаясь, залепетала она.
Юная регистраторша за стойкой рецепции не удержалась от лукавой улыбки.
Эдика вновь затопила волна ярости. Он стальными пальцами сжал кисть сестры, вывернул ее, выдохнул:
– Тварь!
Виолка жалобно пискнула, начала вырываться – но он лишь усилил хватку. Еще один синяк на запястье для шалавы ничего не изменит.
Вот и еще одна – полностью, блин, открытая! – сфера. Его сексуально озабоченная сестрица, готовая прыгнуть на любого, кто минимально смазлив и младше сорока. И которую Ларионов – совершенно искренне! – считает замечательной, самой верной, лучшей в мире женой.
Ох, сорвать бы со старика розовые очки, изломать бы их, растоптать!
Впрочем, бог с ним, с профессором.
Главное – собственная жизнь.
* * *Стоянку перед Институтом моря, как всегда на юге, устроили на солнцепеке, хотя чего бы стоило ее чуть в сторону перенести, в тень от сосновой рощи. Слева табличка: «Для посетителей пляжа». В другом конце площадки места для сотрудников. И лишь некоторым – особо, наверно, приближенным – позволено въезжать под шлагбаум непосредственно на территорию.
Дима запер машину, вышел. Но едва приблизился к проходной, обратил внимание: из парка, со стороны закрытой территории института, выезжает белая «Ауди ТТ», намытые бока ослепительно сверкают в лучах солнца. А за рулем, ошибиться невозможно, его знакомая – красавица Виолетта.
Охранник поспешно поднял шлагбаум, машина порхнула под ним, включила мигалку – собирается поворачивать налево, в город. Дима успел разглядеть: личико у морской богини сегодня грустное, и глаза, кажется, заплаканы. С мужем поругалась? Или с мужниным заместителем, кто столь яростно блюдет ее нравственность?
Полуянов бросился обратно в свою «Приору», завел мотор. И вывернул на шоссе вслед за «тэтэшкой».
Он всегда считал себя опытным гонщиком, но Виолетту едва не упустил. Та, мало что на машине мощной, еще и рулила совершенно без правил. Нахально обгоняла, подрезала. Дима насчитал нарушений как минимум на два лишения прав, или, в денежном выражении, тысяч на сто. Однако, когда засаду проезжали, гаишник вскинулся было, но разглядел дамочкин автомобиль и тормозить его не стал.
«Всех купила красавица. Точнее – ей купили, – усмешливо подумал Полуянов. – Но вообще это необычно. Бывал я сколько раз в институтах вроде этого, моря. Еле-еле выживают, клянчат гранты, сотрудники – пенсионеры, кого больше никуда на работу не берут. А здесь в аспирантуру бешеный конкурс. Научные экспедиции без счета. Да еще и жена директора раскатывает на «тэтэшке».
Въехали в город, Виолетта снизить скорость и не подумала. Пешеходам, что осмеливались ступить на проезжую часть, нахально гудела. Дима у нее на хвосте откровенно нервничал.
Однако Виолетта, к счастью, свернула в сторону от моря, на пустынную ухабистую дорогу. Промелькнули заводские по виду здания – похоже, заброшенные. Автосвалка. Дальше (Полуянов едва своим глазам поверил) миновали несколько рваных палаток – прямо у дороги раскинулся цыганский табор. Улица забирала все круче в гору, на третьей передаче его «Приора» уже не шла, пришлось переходить на вторую и отчаянно реветь. И машин почти не было – вдруг заметит Виолетта, что он ее преследует? Гнева девушки Дима не боялся, но ведь если захочет да газку поддаст – оторвется в момент.
К его радости путешествие вскоре закончилось. «Ауди» свернула в проулок и резко, взвив тучи гравия, затормозила. Дима проехал дальше. Остановился у кособокого магазинчика с вывеской: «ЕДА. КУРЫ-ГРИЛЬ. МЕТАЛЛОРЕМОНТ. ЗАКАЗЫ НА ПАМЯТНИКИ». Народу – ни души, справа пустырь, слева ряд домишек, облупившихся, жалких. Ждал, что и отсюда начнут выпрыгивать, жилье предлагать, однако ни единый «коммерсант» не показался. Не до бизнеса, видно, местным жителям. Из одного двора слышалась пьяная песня, в другом плакали дети, рядом исступленно ругались на неведомом ему, похоже, восточном, языке.
«Что, интересно, богатая женщина потеряла в столь неблагополучном районе?»
Полуянов спустился с горушки, свернул в проулок, где тремя минутами ранее скрылась «Ауди».
Машина была беспечно брошена на дороге, на торпеде валялись баснословно дорогие солнечные очки… Чего во двор-то тачку не загнать?..
Дима проследовал мимо домовладения, куда вошла Виола. Абсолютное запустение. Два одноэтажных строения. Одно – почти у дороги, второе – в глубине двора. Оба в самом жалком состоянии. Штукатурка облупилась, оконные стекла в трещинах, а вместо одного окна – вообще целлофан. Ограда из ржавой рабицы покосилась. Во дворе ни деревца, ни кустика, очень странно для щедрого юга. А из дома слышатся голоса. Один – резкий, женский. Что говорит, не разобрать, но отборный мат проскакивает отчетливо. Второй – девичий, нежный – похоже, Виолетты – отвечает совсем тихо, словно оправдывается.
Полуянов напряг слух:
– Ты (такая-растакая – три крайне нелицеприятных эпитета), что делать мне, не указывай (тоже в переводе на русский).
Из соседней калитки выглянул мужик, несмотря на ранний час, он еле держался на ногах. Вскинул на журналиста мутный взор, икнул, вымолвил:
– Этта… жилье нужно?
– Нет, спасибо.
– А ч-чего тогда шляешься? – посуровел владелец жилплощади.
Перевел взгляд с Димы на вызывающе нарядную «Ауди» и вдруг истошным голосом заорал:
– Виолка! Тачку свою хоть запри!
Матерная ругань в соседнем дворе мигом прекратилась. Полуянов повернулся было ретироваться, но не успел – Виолетта фурией вылетела со двора. Удивленно уставилась на Диму, пробормотала:
– Ты?..
И, он поклясться мог, в ее зеленых очах промелькнула не злость, не досада, но искренняя радость.
Впрочем, голосок был суровый:
– Что ты тут делаешь?!
– Веду наружное наблюдение.
– Чего наблюдать? Подошел бы.
– Не смею.
– Чем же я тебя так напугала?
Кокетства в ее вопросе прозвучало немного, но все ж таки оно в речах красотки присутствовало – добрый знак.
– Не чем, а кем, – усмехнулся журналист. – Слишком много у тебя охранников.
Виолетта хмуро сдвинула изящные бровки. Поправила газовый шарфик – несмотря на жару, зачем-то укутала им шею.
– Че, пристает? – встрял в разговор пьяный сосед.
– Отвали, дядя Петя, – отмахнулась она.
И, кажется, приняла решение. Громко выкрикнула в сторону дома:
– Мам! За мной тут приехали.
И махнула на пассажирское сиденье, велела Диме:
– Быстро садись!
Сама прыгнула за руль и, отчаянно газуя, задним ходом вылетела из проулка.
Кивнула в сторону его «Лады»:
– Твой рыдван?.. Ладно, потом сюда же тебя привезу.
И покатила с горки по-прежнему суровая, раскрасневшаяся.
«Командуй пока. Я не против».
Полуянов нетерпеливо ждал продолжения. И оно последовало.
Девушка затормозила на пустынной площадке у автосвалки. Выключила двигатель. И вдруг впилась в Димины губы отчаянным поцелуем. От нее пахло морем, и еще один запах присутствовал, журналист распознавал его безошибочно: девушка хотела его. Прямо сейчас и здесь, и плевать, что кто-то увидит, на мужа плевать, на приличия, на все.
Что оставалось делать? Не вырываться же! Конечно, он ответил на поцелуй. А когда они, задохнувшись, на секунду оторвались друг от друга, тоже был готов на все. В конце концов, он нормальный, здоровый и, как положено самцу-лидеру, полигамный мужчина. А Надька… она просто никогда не узнает.
Однако Виолетта выскользнула из его объятий. Будто в последнюю надежду, вцепилась в руль и (голос ее срывался) произнесла:
– Нет, нельзя нам. Дура я.
– Конечно, дура, – не стал спорить журналист. – И что ждала так долго. И что теперь кочевряжишься. – Он потянулся в ней, сжал в объятиях.
Виолетта решительно стряхнула его руки, глаза ее сузились, в голосе струной зазвенело отчаяние:
– Я сказала: нет!
Уже другим тоном, усталым, просящим, добавила:
– Нельзя нам. Никак.
И снова свой шарфик поправила.
– Что за детский сад! – Диме пусть с огромным трудом, но удалось взять себя в руки.
– Ага, – ухмыльнулась она. – Хочу конфетку, а не дают. Чего ты такой красивый, гад? Я… я когда тебя увидела… просто с ума сошла. И снился ты мне. Но если они узнают…
– Согласен. Место не лучшее. Можем поехать в мотель, отель, гостиницу, – мгновенно предложил журналист.
Непорядочно, конечно, и, возможно, опасно. Но эти глаза… юная попа, высокие грудки… пухлые, развратные губы…
Но Виола уже взяла себя в руки. Торопливо заговорила:
– Слушай. Я ж не для того тебя позвала. Предупредить хочу: уезжай отсюда!
– С какой стати?
– Да с такой, что рискованно и глупо гнездо осиное ворошить. И вынюхивать ничего тут не нужно – тебе не нужно, понимаешь? Они ведь, если захотят, одним пальцем тебя раздавят!
– Кто «они»?