– Обойдемся без него. – Реутов откинулся на спинку стула. – Черт, думал, пока до холодильника доберусь, скончаюсь от голода. Хотел домой поехать, это мне ближе, но вовремя вспомнил, что жрать там нечего, и приехал сюда.
– Сейчас спать пойдешь?
– Ну да. До часу дня начальство отпустило, и за то спасибо. – Реутов вздохнул. – Не боись, спать пойду в свою комнату. Она у меня здесь есть.
– Я не…
– Да ладно, Казаков. Я же все-таки в полиции работаю, а не рыбой торгую. – Реутов хмыкнул. – Бутылка в библиотеке, один бокал, ковер сдвинут. Вряд ли ты напился в одиночестве и танцевал джигу. Что-то вас вчера вечером столкнуло вместе, и это вылилось в безудержный секс. И ты спустился сюда, чтобы об этом поговорить, сообщить мне, так сказать. Потому что ты решил, что Инка с тобой, и мне с ней не надо больше делить кровать.
– Ну, где-то так, просто не столь буквально. И что ты скажешь?
– Хорош темнить, не люблю кота за хвост тянуть. – Реутов потянулся за печеньем. – Дело не в том, что я скажу. Дело в том, что скажет Инка. Она мне друг, что бы там между нами иногда ни происходило, она прежде всего мой друг. И я, конечно, желаю ей счастья. Но она человек специфический, и если ты думаешь, что сможешь втиснуть ее в рамки собственных представлений о том, какой ты хочешь ее видеть, или устроить ей сцену ревности – забудь об этом прямо сейчас, или просто сразу оставь ее в покое. Она будет делать все, что захочет – и так, как посчитает нужным. Ты понимаешь, любая баба, когда долго живет одна – делает карьеру, растит ребенка, сама занимается ремонтом, машиной, в общем, все решает – в какой-то момент перестает нуждаться в мужике как в источнике стабильности, она сама для себя такой источник. И тогда ей нужен не тот, кто денег принесет, это как бы само собой разумеется, раз она тоже зарабатывает, такая тетка альфонса или неудачника рядом не потерпит, она его просто уважать не будет, а нет уважения – нет секса, для нее это важно. Нет, ей нужен состоявшийся мужик, но не любой, а тот, кто будет ее понимать, и принимать – без желания что-то в ней исправить или ей диктовать. И к отношениям ей привыкнуть сложно, потому что она понятия не имеет, что с ними делать. Если ты сможешь проявить терпение и такт, сдержишь ревность и желание заставить ее подчиняться – она будет твоя, если нет – не будет никогда, я ее знаю. И дело не во мне, я что – мы сто раз эти танцы начинали, она где-то с кем-то, я тоже, а в итоге все на том же месте, в тот же час…
– А почему вы не поженитесь?
– Разве дело в том, чтоб жениться? – Реутов вздохнул. – Как-то не приходило это в голову. Мы и так всегда были друг у друга, зачем что-то менять?
– И тебя не беспокоит, что она иногда спит с другими?
– Но я тоже это делаю. – Реутов усмехнулся и долил себе сока. – Не секс портит человека, сам по себе он ни о чем не говорит. А вот то, как человек к этому относится – другое дело. Тут важно соблюсти некую середину: ханжество – плохо и вообще отвратительно, гулять направо-налево – тоже не фонтан. То есть в первом случае человек считает, что целибат заменяет ему остальные качества, он как бы автоматически хорош, раз не трахается. Во втором случае человек чувствует свою ценность, только когда трахается. То есть в обоих случаях секс заменяет остальное: любовь, порядочность, честь. Эти понятия вообще не всплывают. Мы с Инкой на сексе не зациклены.
– Может, я когда-нибудь это пойму.
– Попробуй. – Реутов встал. – Пойду-ка спать, времени осталось всего ничего. Раз уж ты не спишь, считай себя дежурным по кухне. Пожарь картошки, пожалуйста. Они на завтрак поедят, я проснусь и перекушу.
Хлопнув Егора по плечу, Реутов пошел вверх по ступенькам. Егор поднял глаза – Патрик сидел наверху и внимательно смотрел на него.
– Что, хитрая скотина, притворяешься немым? – Казаков отправился на кухню, Патрик пошел за ним. – Давай, скажи, как мне быть. Я запутался.
* * *В приемной было пусто, и Егор вспомнил, что сам отпустил Наталью. Решение, конечно, правильное, слов нет, но что делать с цветами, которые он обещал поливать? И на звонки кто-то должен отвечать, и почту принимать тоже.
Егор покрутил в руках пустую лейку и посмотрел на цветы. Да, он явно погорячился, пообещав поливать эти растения, теперь с этим нужно что-то делать. Прежде всего отнести в бухгалтерию заявление Натальи и затребовать себе кого-то на роль временной секретарши.
Мысль о том, что в приемной будет обретаться какая-то чужая девица, его не успокоила, но вспомнив, как дрожала Наталья, прижимаясь к нему на лестнице, он понял, что деваться некуда. Здесь стало опасно, кто-то из сотрудников – убийца.
Егор вздохнул и набрал номер главбуха. Пусть она решает, у него есть дела поважнее.
Егор прошелся по кабинету, пытаясь вспомнить – что-то еще он хотел сделать. Сейчас надо найти замену Диме и нового начальника отдела логистики, это срочно. Но что-то еще нужно сделать.
– Егор Алексеевич, можно к вам?
Татьяна Рубахина вошла с кипой каких-то бумаг. Егор кивнул и сел за стол. Ему до смерти хотелось кофе, но его некому сварить, а сам он неизвестно когда освободится.
– Нам надо срочно найти кого-то на место Шаповаловой. – Он посмотрел на Рубахину и заметил ее пристальный испытующий взгляд. – Сисадмин тоже выбыл из строя на неопределенное время, но у меня есть человек на примете, я думаю, что уже сегодня смогу его привлечь, а начальник отдела логистики нужен новый.
– Я предлагаю Соню Тимофееву, она была у Шаповаловой главным диспетчером, пусть попробует.
– Нет. – Егор в упор посмотрел на Рубахину. – Я планирую многое изменить в этом отделе, и мне нужен человек со стороны.
Не завязанный в ваших разборках, не имеющий отношения к шантажу и прочим развлечениям, которые вы здесь годами практиковали – хотелось сказать Егору, но он смолчал. Пусть думает, что он до сих пор не хочет ни во что вникать.
– Не лучше ли взять кого-то из своего коллектива? Людям необходим карьерный рост, они должны видеть, что возможно продвижение, а новый человек может просто не вписаться в коллектив, знаете же, как это бывает.
– Мне важно, чтобы он знал свое дело и делал то, что от него требуется, четко и пунктуально. Что значит – может не вписаться? Вы, Татьяна Павловна, мыслите странными категориями.
– Корпоративный дух состоит в том, чтобы у нас была сплоченная команда, и я не думаю, что это хорошая идея – после всего, что произошло, усугублять потрясение коллектива приходом новых людей.
– Я не согласен. Коллектив либо справится с потрясением, либо пусть сотрудники ищут себе новую работу, это личное дело каждого. Работа не ждет, и клиенты не станут ждать, пока коллектив справится с нервами. Пусть эта ваша Соня пока замещает Шаповалову, но на днях я найду нового человека.
– А юристы? – Рубахина поджала губы. – На Шатохину многие жалуются. Она неуживчивая, грубая, игнорирует мероприятия и тренинги, и Федора с толку сбивает.
– Татьяна Павловна, у меня нет претензий к работе юротдела, и в частности – к Шатохиной. Если у вас они есть, напишите мне служебную записку, я рассмотрю. Но претензии должны быть именно к работе, безотносительно к вашему личному к ней отношению, а также к посещаемости мероприятий и тренингов, которые не входят в ее служебные обязанности. На работе работать надо, ничьи симпатии здесь не принимаются в расчет. У вас еще что-то ко мне?
– Да, вот наши поставщики. – Рубахина подала ему увесистую папку. – Вы просмотрите документы и завизируйте дополнительные соглашения на год. Проценты по бонусам и услугам, которые мы платим сетям за ввод позиций, мы стараемся включать в расходы, но все это шатко.
– Хорошо, я поговорю с юристами и бухгалтером, потом решу, оставьте мне папку.
Егор понимал, что Рубахиной что-то от него нужно, но что именно? А она поднялась и вышла, ступая решительно, и Егор подумал о том, что ему нужен новый зам. Но это подождет, а прямо сейчас ему необходим кофе, организм скулит и требует привычную дозу кофеина.
Сегодня Ольга Витковская пришлет ему свой отчет. Егор понимал, что, пока он его не увидел, дергаться в принципе незачем, а потому надо сварить кофе, заняться текущими делами и просто ждать.
В приемной сидела пожилая дама и принимала почту у курьера.
– Я сейчас сварю вам кофе, Егор Алексеевич, только приму почту и сделаю.
– Спасибо, я сам.
Он заправил кофеварку и нашел в шкафу чашки. Что-то он вчера собирался сделать, но забыл, и сейчас мысль об этом, словно заноза, засела в его сознании. Он налил кофе в кофейник, взял чашку и отнес все в кабинет, радуясь, что Инна засунула ему в портфель пакет с бутербродами и печеньем, сейчас это очень кстати. Егор улыбнулся своим мыслям – никто никогда не сооружал ему на работу бутербродов, а у Инны это получилось просто и естественно – она готовила еду себе, Федору и Реутову, и просто взяла еще две пластиковые емкости.
– Эти с сыром и колбасой, эти – с паштетом и помидорами. А здесь печенье. – Она положила коробки ему в портфель и закрыла замок. – Коробки не забудь, когда вечером уходить будем.
Егор вдруг понял, что очень хочет оставить эту женщину себе. Чтобы жить с ней, засыпать и просыпаться, утром получать коробки с бутербродами, а вечером слушать, как она играет на рояле, или смотреть, как она катает бильярдные шары. Или посадить ее в машину и куда-то повезти, показать ей то, что видит он – город, дома, словно выросшие из недр земли, небо – одно на всех. И порядок, который превращает мир в часовой механизм. Любовь ли это? Он не знал. Он никогда не думал об этом, в молодости у него не было на это душевных сил, потом банально не хватало времени. Если какая-то девушка появлялась рядом, это всегда было ненадолго: мать делала все, чтобы та сбежала. А потом он женился на Полине. Егор много раз задавал себе вопрос – зачем он это сделал, и раньше ответ находился, а сейчас уже нет. И вот – Шатохина, от которой у него два месяца подряд просто кровь в жилах стыла, а теперь… Егор улыбнулся, вспоминая прошлую ночь. Боги, пресветлые и превсякие, каким же набитым дураком он был раньше! Ведь счастье – это не какой-то особый дар, полученный за заслуги, счастье – это выбор!
И он выбирает эту женщину. Или нет, просто так вышло? Выбрал ли он ее? Наверное, выбрал, когда узнал, какая она. Да, он попал в жизнь Инны случайно, и у нее было просто ожидание, которое она скрашивала своими занятиями, но вся она мыслями там, с тоненькой бледной девушкой, глядящей неподвижными глазами в потолок. И когда эта девушка вернется, то вернется и прежняя жизнь Инны, которую он не знает и где ему, возможно, не будет места. Но он уже выбрал это счастье, и он готов побороться, чтобы Инна осталась с ним.
Егор отпил кофе и взял из коробки бутерброд. Он решил, что больше не станет думать об Инне. Пусть все идет, как идет. Он поймал себя на том, что за несколько последних дней он стал гораздо проще относиться ко многим вещам. А главное, удавка, сжимавшая его долгие годы, исчезла, и его жизнь обрела смысл и наполнилась чем-то, чего у него никогда не было. И он уже готов украсить свою квартиру фотографиями.
Фотографии!!!
Егор едва чашку не уронил. Конечно же, снимки, которые он скачал из папки покойной Маши Даниловой! Он так прятал свою находку, так чистил корзину и прикидывал, что бы еще сделать, – и забыл о них! С другой стороны, а кто бы не забыл, когда столько всего навалилось?
Егор достал флешку и вставил ее в свой планшет. Фотографии грузились медленно, и он от нетерпения допил кофе и принялся за печенье. Но вот открылась первая фотография – похоже, это как раз то празднование Восьмого марта, когда Вере подлили наркотик.
Егор медленно листал фото. Лица знакомые – вот отдел логистики с Шаповаловой в центре. Наряды, прически, мягкие игрушки и розы на длинных стеблях – кто придумал эту пошлость, зачем? Вот Шаповалова о чем-то говорит с Рубахиной – скорее всего, они даже не заметили, что их фотографируют, по всему видно, они ссорятся. А это сам Попов – высокий, подтянутый мужик чуть за сорок, одетый в дорогой серый костюм. Егору почему-то подумалось, что Попов должен был нравиться женщинам и они охотно шли навстречу его желаниям.
– Гарем себе завел, ишь ты, устроился. – Егор пролистал снимки с Поповым. – Но на этом празднике жизни ты явно чувствовал себя не слишком счастливым.
Егор пролистнул несколько фото с позирующими девицами и остановился. Верочка Никитина в строгом синем костюме – белая блузка, маленькая брошь на лацкане, скромно подобраны волосы, но разве спрячешь за этим ее милое личико, лучистые глаза, ямочку на подбородке, точеный носик? Разве скроет строгий костюм ее молодость и какую-то особенную чистоту?
Верочка стоит около столика, и ее стакан рядом с тарелкой наполнен соком – судя по цвету, апельсиновым. Она говорит с молодым толстощеким парнем – лицо с маленькими хитрыми глазками, один из них заметно косит. Даже на фото видно, что кожа его лоснится жиром, прыщи на носу и подбородке, фигура нескладная, и весь он грузный: толстые ляжки втиснуты в серые брюки, над ремнем нависает живот, розовая рубашка и светлые туфли совершенно неуместны, галстука нет, и рядом с Верочкой он выглядит абсолютным гоблином. И то, как он смотрит на нее… Егор понимает, что парень этот все на свете отдал бы, чтоб она принадлежала ему, а она его даже не видит, говорит с ним, а смотрит поверх его головы.
Егор не ожидал, что у Ираиды Андреевны может оказаться сын столь отталкивающей наружности. Теперь понятно, почему Дима решил, что Верочку изнасиловал именно он. На этом парне огромными буквами написано: способный на любую гнусность мерзавец.
Не эту ли фотографию разместила покойная Маша на своей странице в Фейсбуке? Скорее всего, так оно и было, потому что это было единственное фото Веры. Но зачем она это сделала? Судя по Машиному тону, когда она пыталась об этом рассказать ему, она не питала любви к Вере и случившееся хотела преподнести как некую пикантную историю. Вряд ли ее грызла совесть. Вряд ли она вообще была у Маши Даниловой.
Еще снимки с танцующими, Шаповалова в разных ракурсах.
Нет, вот еще фотографии Верочки. Волосы растрепались, странная улыбка, застывший взгляд – лицо словно утратило четкость, пиджака на ней уже нет, кто-то обнимает ее, она смеется, юбка задрана. Егор понимает, что Инна не должна видеть эти фото. Ни она, ни Федор.
Вот Верочку подсаживают на стол – люди смеются, Егор всматривается в их лица: Шаповалова хохочет, Рубахина что-то бросает в Веру – скомканную бумажную салфетку, что ли? Но именно этот жест – Рубахина в принципе не фигурировала ни в чьих рассказах о травле. Именно она бросает в Верочку салфетку. Почему? Она как заместитель директора должна была остановить это безобразие.
А где был в это время Попов? Почему никто не сказал, где находился директор? Ведь именно он больше всех заинтересован в Вере, но его не было в зале, когда все произошло.
Егор набрал знакомый номер.
14– Егор Алексеевич, что-то стряслось?
– Нет, Наташа, ничего. – В трубке слышны писк и возня. – Наташа, я вот о чем подумал. Когда насиловали Веру Никитину, где был Попов? По идее, он должен был все это остановить.
– В том-то и дело, что Руслан Викторович ушел. Сказал речь, немного еще побыл – и ушел к себе в кабинет. – Наталья вздохнула. – Он тогда очень расстроен был объяснением с Верой. А когда ее перенесли в бухгалтерию, он пришел.
– Ты видела, что он там был?
– Да. – Наталья озадаченно замолчала. – Я только сейчас подумала… Мы ее принесли, а он там уже сидел. Пил сок, печенье стояло, пепельница с окурками – видимо, курил в окно… Может, он там все время был? Бухгалтерия ближе к залу, чем его приемная и кабинет.
– Понятно. – Егор посмотрел на фотографию на экране. – Скажи, пожалуйста, а как Рубахина относилась ко всему происходящему? Она же не могла не знать.
– Татьяне Павловне до этого никогда не было дела. Они с Леной не враждовали, но по понятным причинам и дружбы не водили. – Наталья снова вздохнула. – Татьяна Павловна, конечно, все знала, но, видите ли… Она очень хотела занять кресло директора, а потому, я думаю, она это не пыталась прекратить, чтобы сделать хуже, чтобы Руслана Викторовича уволили. Понимаете, она ведь была уверена, что директором назначат ее. И когда он погиб, она стала исполняющей обязанности и совсем уже не сомневалась… А потом пришли вы…
– И что было?
– Татьяна Павловна очень сердилась. – Наталья умолкла, словно взвешивая каждое слово. – Понимаете, пришел Сергей Николаевич…
– Маслов?
– Да, именно он из всех собственников занимается кадровыми проблемами. Он пришел, чтобы сказать о вас. Татьяна Павловна тогда… сорвалась. Понимаете, мы ведь тоже думали, что она станет директором. Нет, вы только не подумайте, что я что-то имела против вашего назначения, просто никто не предполагал, что возьмут человека со стороны, Татьяна Павловна многое держала в руках. Она знает наше производство, и торговлю тоже досконально, и коллектив ей известен. А тут – вы. Она кричала Маслову, что…
Наталья умолкла, и Егор понял, что врожденная порядочность и деликатность борется в ней с симпатией к нему.
– Наташа, мне не до политесов.
– Я понимаю… просто вы не подумайте, что я подслушивала. – Наталья взволнованно выдохнула. – У меня привычки такой нет. Просто она очень громко кричала.
– Что именно?
– Ну, что она все эти годы убирала грязь за Поповым, что он развел здесь невесть что… она не так сказала, но тут я с детьми… И что последние месяцы всю работу выполняла она. И если ее не ценят, то она готова уйти.
– А Маслов что?
– Он тихо говорил, я не слышала, Егор Алексеевич. Они еще беседовали, но уже без крика, а потом Сергей Николаевич ушел, а Татьяна Павловна…