– Мама, меня это больше не касается. – Егор снова отпил вина. – Если ты не хочешь ужинать, воля твоя, но у нас еда стынет.
Согласно всем правилам, это означало – уйди и не мешай нам ужинать. И мать отлично знала эти правила. Поднявшись, она развернулась и выплыла из ресторана. Где-то заурчал двигатель, Федор с любопытством выглянул в окно.
– Серый внедорожник «Тойота», ваш? Номера питерские.
– Наш. – Егор вздохнул и крепче прижал к себе Инну. – Надо еще вина заказать. Хотел бы я знать, как она меня нашла…
– Долго ли умеючи. – Федор пододвинул свой опустевший бокал, и Егор налил ему вина. – Наняли кого-то с радаром, улавливающим сигнал сотового, и все. Есть радары, определяющие местонахождение объекта до метра. У тебя стоит «андроид», он же за тобой и шпионит.
– То есть нужно вернуть обычные телефоны?
– В идеале – да, чем проще труба, тем меньше у нее возможностей стучать на хозяина.
Егор хмыкнул и решил снова выпить. Он давно уже не пил спиртного – не любил, но это вино было легким и приятным, а специи придавали ему неожиданную пикантность.
– Напьемся и пойдем безобразия хулиганить. – Егор разлил по бокалам остатки вина. – Начнем с обмазывания горчицей официантов.
– Ага. И больше нас сюда не пустят. Ну нет, я буду вести себя чинно, очень люблю этот ресторан. – Шатохина засмеялась. – Только кто нас теперь домой отвезет, пьянчужек?
– Ин, здесь услуга предусмотрена, ты забыла? Есть человек, который сядет за руль и доставит нас домой, нам ли быть в печали. – Федор откинулся на стуле. – Вино хорошее, и я чувствую себя намного лучше. А теперь хочу десерт, и спать, хулиганьте свои безобразия без меня.
Тишина в этом доме такая уютная, что Егор даже застонал от блаженства – как жаль, что это не его дом, что он в нем гость. Он успел полюбить и комнату, очень элегантную и удобную, и гостиную с роялем, и библиотеку с сотнями книг, и кота, похожего на ягуара, который таился под потолком, осторожно ступая по балкам.
И сейчас, сидя в библиотеке и потихоньку таская из вазочки творожное печенье, Егор запивал его вином и думал о том, что он позволил сделать с собой. По всему выходило, что он дурак, его использовали, внушая ему, что он кругом должен, и это «должен» распространялось на всю его жизнь. Родители требовали отдать ее им, потому что они когда-то дали ее Егору.
– Но я-то об этом их не просил.
– Что ты говоришь? – Шатохина вошла и села в кресло, стоящее через столик. – О чем просил?
– Я о родителях думаю. – Егор долил в свой бокал вина, Инна взяла его и отпила глоток. – Я сейчас принесу тебе бокал.
– Хватит и этого. – Она ухмыльнулась. – Ты болезнью Боткина не болел, я слышала.
Она снова отпила вина и отдала ему бокал.
– Извини, я подурачилась немного, но мне показалось, что ты готов вскочить и бежать за матерью вприпрыжку. – Инна полистала книгу, лежащую на столе. – «Кошки в доме», Дорин Тови? Смешная книга.
– Наверное. Я только начал.
– Просто я сейчас подумала – если бы моя мама вернулась вдруг, разве не была бы она мне нужна любая? Но то – мама, а эта женщина, которая выследила тебя, как какую-то дичь, и пришла требовать от тебя невесть чего – это не мать, даже если ты выполз из ее живота. Извини за прямоту, Егор, уж как умею.
– И ты решила…
– Бить ее тем же оружием, которым пользуется она. Все эти игры с шантажом и манипуляциями – вещь обоюдоострая, а люди, которые принимаются играть в небожителей, этого не знают, пока не преподашь им урок. Да, это твоя мать, но… хотя, если бы моя мама вернулась… но она никогда не была такой и не стала бы никогда. Она очень любила всех нас.
– А что случилось? Или это…
– Это не секрет, просто не люблю вспоминать. – Инна снова отпила из его бокала. – Я тогда училась в институте… У меня была сестра Лина, старше меня на десять лет. Тихая такая, улыбчивая, деликатная – мы с ней были очень разные, из-за этого я иногда злилась на нее, и на родителей тоже, потому что я-то не такая, а мне казалось, что это их расстраивает. У нее все традиционно было: школа с медалью, институт с отличием, потом замужество, дети – все по правилам. Лина вышла замуж за парня из папиной фирмы. У отца была аудиторская фирма, она и сейчас работает. И когда Лина и Славка влюбились, папа не возражал, парень хороший, что ж. Родился Никита, потом через три года – Верочка. Мы все жили здесь, потом я уехала учиться в Питер, а они остались. У Славки только мама была… В тот год, когда все произошло, я приехала на каникулы, а они собирались на море, и маму Славкину пригласили. Я с друзьями на Казантип решила махнуть, и мы из-за этого ссорились, то есть моя семья – они все убеждали меня ехать с ними, а я уже договорилась с друзьями, какое там мещанское «на море», знаю я это «море» – одни старики и дети, скучища! Я эти их правила просто ненавидела, понимаешь? Считала, что они меня не хотят принимать такой, какая я есть, и постоянно испытывала их терпение. Хотя сейчас понимаю, какой занозой в заднице была, ни родители, ни сестра не заслуживали такого обращения.
– Ты и сейчас заноза в заднице. – Егор осторожно покосился на Инну. – Иногда я тебя боюсь, честное слово.
– Правильно делаешь. Я иногда тоже себя боюсь. – Инна снова отпила вина и поставила бокал на пол. – В общем, папа не стал давить на меня, просил подумать, а я не хотела ни о чем думать, у меня в голове уже был план, и моя родня в него не вписывалась. И вот представь: утро, все грузят в машину вещи, выходит из детской Лина и говорит: у Верочки ветрянка. Никита ветрянкой болел маленьким, ему ничего, но Верочку никуда везти нельзя, и Славку с Никитой она одних отпустить не может. И я, как примерная дочь и сестра, говорю: езжайте, я останусь с Верочкой. Понимаешь, мне за ночь перехотелось ехать на Казантип. Представила себе палатки, отсутствие удобств и прочее, и не на день-два, а на неделю, а то и полторы – в общем, расхотелось. Но и отказаться гордость не позволяла, а потому я решила изобразить жертвенность. Говорю: езжайте, а я ее к вам через неделю привезу. Ветрянка за неделю проходит. Я же видела, что Линка чуть не плачет – они этой поездки так ждали, Никита зимой болел пневмонией, ему море было показано, сняли на два месяца домик, а тут такое! Ну, и я – вся в белом, понимаешь, – примерная дочь и сестра, и вообще гордость семьи. Ссоры забыты, все довольны, и для приятелей отмазка железная. А еще мне очень нравилось с Верочкой возиться, она такая милая была, славная, как куколка – глазки темные, светлые кудряшки, я ее обожала до ужаса.
– И они поехали?
– Да. А мы с Верочкой остались. Ну, только мы и остались в итоге.
Инна откинулась в кресле, уставившись невидящим взглядом в пустоту.
– Что… что там случилось?
– Пьяный водитель грузовика. Банально, вот что обидно, глупо и банально – пьяный маргинал, севший за руль. И машина у папы перегружена была – они же хотели, чтобы Линка с детьми и Славиком в моей ехали, Славка не водил, у него фобия была, Лина тоже, она такая была… барышня… Какое там вождение. Ну, и уселись все в одну машину, еще вещи. А тут этот алкаш. Наша перегруженная машина сразу не затормозила, ну и… всех в кашу.
– А водитель что?
– А ничего. Ну, дали десять лет, кому от этого стало легче, это их вернет, что ли? Нельзя исправить смерть, понимаешь?
– Да.
Она встала у окна, вглядываясь в темноту, Патрик замер рядом, как статуя.
– Ин…
– Когда мне сообщили, я думала, это чья-то злая шутка. Я нашим позвонила, сказала, что не еду, подумала – они звонят и хотят меня разыграть. Потом поняла, что нет, звонят из морга, спрашивают что-то… Я просто хотела, чтобы они замолчали. Мне казалось – вот заткнется эта тетка в трубке, и все станет как было.
– Это шок, Инна.
– Наверное, шок. А у меня Верочка на руках, и как ей объяснить, что мамы и папы больше нет? Ей пяти лет не было… Потом я Дэну позвонила, он приехал, и мы уж тут вдвоем… А потом пришли эти курицы из социальной службы и попытались забрать Верочку. Две дебилки при власти, ненавижу этих гадин, просто ненавижу, они же фашисты, хуже даже! Значит, у алкашни всякой дети дома, им с родителями-алкашами нормально, а Верочке со мной нельзя, говорили мне, что я, видите ли, не гожусь на роль опекуна, как будто ребенку в детдоме будет лучше, чем дома с родной теткой! Я им даже дотронуться до Верочки не дала, хотела их из папиного ружья перестрелять к такой-то матери, Дэн едва меня остановил. В папиной фирме были юристы, помогли, отстояли. Мы с Дэном на заочку перевелись, он мог и не переводиться, но сказал, что ему без меня там скучно.
– А ты в полицию почему не пошла?
– Я должна была папино дело продолжать. – Инна сказала это, как само собой разумеющееся, словно нет ничего естественней. – Я не могла позволить, чтобы дело развалилось, и ради него, и ради Верочки тоже – это ведь и ее наследство. Пришлось вникать.
– В девятнадцать лет?!
– Другого выхода не было, Егор. Ничего, сдюжили – у папы профессионалы работают, они помогали мне. Так мы и жили, и все было в порядке, мы как-то сумели наладить нашу жизнь. Пока эти гады не уничтожили мою девочку. Как будто мало было у нее в жизни горя, она еще и это должна была пережить.
– Почему она в вашу фирму не пошла работать?
– Не захотела. Говорит – там умные люди, специалисты, а я пока рядом постояла, вот когда буду что-то уметь, тогда принимайте меня, а пока стыдно. Это наше образование такое, когда человек получает диплом, практически ничего толком по профессии не умеет, теория – и все. За время учебы учит какие-то этики-эстетики-истории, вместо того чтоб ремеслу учиться. А она никогда не хотела никаких преференций для себя, все только трудом. Я сама ее так воспитала, черт подери, а теперь…
– Ин… – Егор подошел и встал у нее за спиной. – Вот поверь мне: она вернется. Весна придет, и она захочет вернуться.
– Твои бы слова – да Богу в уши. Где она бродит, моя детка, почему не хочет вернуться ко мне? Я их уничтожу, Егор. Всех, одного за другим.
– Ин, ты что!
– Вот посмотришь. – Голос ее зазвенел слезами. – Я им так отомщу за своего ребенка, что они до конца своих дней писаться от ужаса будут. Они еще не поняли, что такое травля. Ну, ничего, скоро поймут, твари.
Она сжала кулаки и уткнулась лбом в стену. Егор смотрел на нее и думал – как в одном человеке все это может уживаться? Час назад он целовал ее – она играла, но не тогда, когда он взял ее губы. А еще раньше она деловито рассматривала окровавленного сисадмина, решая, как с ним поступить. Сейчас это было опасное и хищное животное, готовое вцепиться в глотку любому, кого посчитает врагом.
– Ин, там, в ресторане…
– Я подумала, что для разговора с этой дамой тебе нужно думать не о том, как ты ее боишься, а о том, достаточно ли тесные на тебе джинсы, чтобы выглядеть прилично. Я решила, что если ты сконцентрируешься на чем-то другом, то перестанешь обращать внимание на ее штучки и увидишь, что она просто тобой манипулирует.
– Ты играла со мной?
– О господи, Егор… ну а ты подумал, что я висну у тебя на шее и предлагаюсь в жены? Просто эта дама никогда не получала по морде ею же придуманным способом, а сегодня время испытать тот же рецепт пришло, только и всего. Зато теперь, как бы твоя мать ни изображала из себя факсимиле английской королевы в ночь перед казнью, ты всякий раз будешь вспоминать, как я кусала тебя за ухо – и не будешь ее бояться. Она тебя с детства зашугала, ты так и не отвык ее бояться, а я тебя отучила. Ты свободен, шеф. Нужно это отметить.
Шатохина налила себе вина, отпила половину и отдала ему бокал. Ее глаза светились, как у кошки, и Егор, выпив остаток вина, сгреб ее в охапку.
– Имей в виду, я до спальни не дойду. – Он опустил Инну на ковер и расстегнул пуговицы на ее рубашке. – Надеюсь, ты не сочтешь это несветским.
Она засмеялась низким грудным смехом, и у Егора совершенно сорвало крышу. Запах ее тела сводил его с ума, белая кожа оказалась нежной и сладкой на вкус. Егор забыл в эту минуту, что он никчемный муж, ноль в постели, и вообще никто – он хотел эту женщину, хотел так, как никогда в жизни никого не хотел, он выпустил на свободу все до единой фантазии, и она его не оттолкнула, совсем наоборот.
– О господи…
В изнеможении лежа рядом, он не мог выпустить ее из рук. Мысль о том, что сейчас можно подняться наверх и повторить все, а может, придумать что-то новое, кружила ему голову.
– Малыш, на полу – это совсем декаданс.
– Ага. Хочешь еще вина? – Егор приподнялся и нащупал бутылку. – Бокал куда-то подевался…
– Допьем так.
И они пили вино, лежа на полу, словно и не было где-то там, за пределами этой комнаты, охотящихся убийц, готовых на заклание жертв, ругающегося Реутова, вообще ничего не было. Егору хотелось узнать, что же думает сейчас женщина, которую он обнимает, что она чувствует.
– Ин…
– Молчи. Я не знаю.
– По крайней мере, честно.
– А что ты хотел услышать, Егор? – Она приподнялась на локте, и ее грудь прижалась к его груди. – Что у нас любовь-морковь и прочее? Лицемерие, не нужное ни тебе, ни мне. Пока это просто хороший секс, уже немало. Давай не будем торопиться.
– Но Дэн…
– Дэн – это Дэн, мы с ним вместе очень давно. У него есть какая-то женщина, он с ней встречается вроде. Мы о ней не говорим. Не потому, что иногда спим с ним, а просто потому, что не было случая. У меня тоже за эти годы бывали романы, и я их с Дэном не обсуждаю – так, вскользь ставлю его в известность. И ничего не меняется. Что у нас выйдет с тобой – я не знаю и думать не хочу. Есть то, что есть – хороший секс, мы сейчас повторим его в душе, потом еще в кровати, а потом я пойду спать. И все, дальше поглядим. Некуда спешить.
– Ты не думаешь о будущем?
– Нет. Завтрашнего дня может вообще не быть. Жить надо сегодня. Идем, поедим чего-нибудь, и в душ. Я придумала забавную штуку, нужно попробовать.
Егор не любил ночи – раньше.
Но никакого «раньше», оказывается, не было.
Есть только «сегодня», и это «сегодня» – вот оно.
13Реутов пришел под утро. Егор слышал, как он возился в передней, потом прошел на кухню – видимо, проголодался. Егор представил, как он сейчас поест и поднимется наверх, ляжет рядом с Инной, обнимет ее – теплую, сонную и податливую. Он не понимал сути их отношений, но мысль о том, что Реутов спит с его женщиной, была невыносимой.
Другое дело, считала ли сама женщина, что она именно его.
– В этом все дело. – Егор встал и натянул джинсы. – Нужно с ним объясниться, что ли.
Он спустился вниз и застал Реутова в столовой – тот разогрел себе остатки мяса, налил сока и с аппетитом завтракал.
– Ты чего так рано? – Дэн кивнул на тарелку. – Мясо я доем, не обессудь. Там еще есть еда, если хочешь. Салатик какой-то и голубцы.
– Ну, что ты узнал?
– Подожди, дай прожевать. – Реутов оглянулся. – Будь другом, принеси кетчуп, я устал, как собака, лишний раз двинуться – в напряг.
Егор прошел на кухню, достал из холодильника бутылку с кетчупом. Мысль о том, что нужно как-то сказать Реутову о том, что произошло, напрягала его. И не сказать нельзя. Или пусть Инна сама скажет? А если не скажет?
«А если не скажет, значит, не считает то, что случилось, чем-то важным, болван!» – обругал он себя и решил не форсировать события. Он понятия не имел, как себя вести в подобной ситуации. Нет, если бы Реутов был мужем Инны, или хотя бы любовником – но они много раз заявляли, что просто друзья, и что это теперь значит, кто бы сказал?
– Нашли мы пятна крови в вашем туалете, кто-то что-то замывал, но орудие убийства не нашли. – Реутов подцепил вилкой колечко лука. – На лестнице тоже следы крови – так, как Инка и предполагала, кто-то мыл там что-то, на чем была кровь, потом воду опрокинул на лестницу, все ступени светились под люминолом, ведро тоже, мы все засняли, взяли пробы и внесли в протокол. Убийца готовился к преступлению: принес и поставил ведро с водой, тряпку туда окунул – кто видел, тот подумал, что уборщица это все оставила зачем-то. Орудие убийства, видимо, действительно не выглядело как орудие убийства, а потому преступник прямо на месте отмыл его от крови и отнес в офис, и никто не обратил на это внимания. Но зеленая малахитовая подставка, о которой говорил Федор, определенно не участвовала в убийстве.
– Это продвинет следствие?
– Несомненно. – Реутов отпил сока. – Сисадмин ваш в коме. Вещество, которое ему дали, вызвало у него ту же реакцию, что и у Верочки. Теперь у нас есть образец этого наркотика, покушение явно пытались замаскировать под самоубийство. Письмо его вообще смешное, на принтере напечатанное. А это значит, что убийца заметает следы. Дмитрий что-то знал и он либо решил шантажировать убийцу, либо просто выдал себя каким-то образом. А может, убийца решил подчистить за собой.
– А еще Дима мог участвовать в чем-то, что убийца хочет скрыть, убив сначала Шаповалову, а потом попытался убрать и сисадмина.
– Сечешь фишку. – Реутов потянулся к вазочке с печеньем. – А может, Инка права, и у нас не один убийца, а два. Один охотится на тебя, а второй – на сотрудников. И они оба маскируют свои убийства под работу друг друга, либо же тот, что убивает сотрудников, не знает о втором – который собрался добыть твой скальп.
– Все может быть. – Егор смотрел, как за окном начинается утро. – В любом случае, теперь то, что знал Дима, нам недоступно, пока он не придет в себя.
– Обойдемся без него. – Реутов откинулся на спинку стула. – Черт, думал, пока до холодильника доберусь, скончаюсь от голода. Хотел домой поехать, это мне ближе, но вовремя вспомнил, что жрать там нечего, и приехал сюда.