Первую ночь в мёртвом лесу он провёл почти без сна. Кто знает, не явятся ли демоны к нему сразу? Может, они оголодали тут? — Сперва Матфей воображал, что увидит целые груды скелетов, однако нет, ничего подобного.
Он раскатал дорожное одеяло, накрылся плащом. Закрыл глаза, но в уши настойчиво лез и лез голос пущи, её безжизненного сердца, убитого неведомым оружием. Матфей ворочался — не потому, что не привык спать на жёстком, привык уж в дороге; и даже не потому, что страшился чего-то, страха как раз не было, обступившая его тьма казалась ближе, надёжнее, спокойнее, чем выбеленный, обглоданный скелет когда-то живого и зелёного леса.
Уже сейчас всё шло не совсем так, как утверждалось в «Силах Додревних». Матфею не было страшно, и это как бы выходило «неправильно». Ему следовало принять страх, обратить его в собственное оружие, а вместо этого — он с нетерпением ждал всех тех ужасов, что описывала старая книга.
Однако ночь текла над ним, скрипела и ворчала убитая чаща, таял во рту кислый вкус чёрных муравьёв, а с Матфеем по-прежнему ничего не происходило.
Он дождался утра, пробудилась жажда, погнавшая его на поиски муравейника. Вновь саднящие укусы, причём сегодня они казались даже болезненнее вчерашних, но кисловатая жидкость сняла острое, сводящее с ума желание. Жажда отступила, словно дикий зверь, но недалеко, готовая в любой миг броситься из укрытия.
Вновь стали заметны дымки, поднимающиеся из-под корней и из дупел, струйки танцевали, свивались и переплетались. В них Матфею уже чётко виделись чьи-то жуткие рогатые головы, кошмарные морды с распахнутыми, источающими слюну пастями и острыми, сахарно-белыми клыками. Голова ощутимо кружилась, хотелось лечь и не двигаться — что он и проделал. Ему должно было быть страшно — но страх не приходил, одно лишь ярое, неутолимое любопытство.
Он не двигался — зачем? Лишь изредка поднимался размять ноги или дойти до муравейника, зачерпнуть горсть его кусачих защитников. И на вкус они неплохи, кисленькие. Терпимо.
Вторая ночь прошла, во всём подобная первой. Матфей долго слушал скрипучие жалобы чащи, пока глаза не смежились сами. Он прикончил все запасы на краю мёртвого пятна, однако есть по-прежнему не хотелось. С ним что-то не так?
Третья ночь, согласно книге, должна была стать решающей. Именно на третью ночь демонам надлежало явиться за лёгкой добычей.
Памятуя предостережения, Матфей ел муравьёв осторожно. Да и терпеть их укусы лишний раз не очень хотелось, лучше уж перемочься. Живот пуст, а вот смотри-ка, есть, в общем, и не хочется.
Пала тьма, мёртвые деревья встали на стражу, а Матфей, накрывшись, как обычно, плащом, улёгся и закрыл глаза. Пусть приходят, стучало в висках. Я не боюсь. Я знаю, что случится и я не боюсь.
Всё, вот она, ночь. Третья ночь, ночь демонов, ночь, когда Матфею придётся взглянуть в их нечеловеческие буркала.
…Разве может обычный человек, мирный монах, пусть в прошлом и отчаянный уличный мальчишка, вот так просто взять и заснуть перед пришествием готовых пожрать его душу чудовищ? Нет, конечно же, будет ответ, не может. Ни за что не сможет, а иначе это подлое враньё.
Однако же Матфей смог, сам не зная как. Он заснул, на жёстких корнях, среди белого пепла, среди странных дымков, поднимающихся над смертельно обожжённой землёй — заснул, и куда спокойнее, чем он засыпал в собственной келье, смутно мечтая лишь о визите «ночной летуньи».
…А потом внезапно, толчком, проснулся. Проснулся — и вцепился в рукояти ножей, что на всякий случай положил у себя по бокам. Конечно, простой клинок — не защита против демона, но важно, как ты себя ощущаешь, а не на что способно твоё оружие.
…Воет где-то невдалеке, воет надрывно и плачуще. Вой перекатывается с холма на холм, разливается по оврагам и распадкам, ползёт по увалам и склонам. Алчный, предвкушающий пиршество вой.
Не шевелись, прошептал себе Матфей. Пусть подойдёт поближе. Лежи и слушай.
…Как и писала книга «Сил Додревних», демон приближался неспешно, завывая, всхрапывая и скрежеща зубами. Явственно слышался хруст разгрызаемых костей.
По вискам и лбу Матфея обильно заструился пот, волосы встали дыбом. Слабая плоть затряслась в первобытном ужасе.
Что он делает тут, он, одинокий и слабый человечишка, безоружный, ничего толком не умеющий, в гордыне своей дерзнувший бросить вызов непобедимой силе?!
Что он может противопоставить надвигающейся нечеловеческой сущности, не просто хищному зверю или там «ведьме»?
Широко раскрытыми глазами Матфей уставился в звёздное небо. Руки и ноги отнялись, ужас затопил сознание; бежать! Кричать! Нет, поздно!..
Погиб, пропал, совсем пропал!
Задохнулся, горло сжало судорогой, глаза выкатились из орбит. Тело выгнулось, пальцы отчаянно скребли белый пепел, но зацепиться не за что, земля под слоем золы суха и мертва. Бежать, бежать, а-а-а!..
Те самые страх и ужас, доселе избегавшие Матфея, явили всю свою силу. Скрутили и заломали, раскрошив волю в незримую пыль. Беги, беги, несчастный, спасайся, быть может, ещё успеешь…
Нет, уже не успеет. Хрустят незримые кости, всё ближе и ближе невидимый демон. Нет, не просто демон, не просто хищный зверь с пастью и когтями, пусть даже и разумный: нет, приближается нечто не от мира сего, и пищей ему станет жалкая плоть несчастного глупца, по скудоумию и тщеславию забредшего к нему в логово.
Матфея корчило и скручивало в дугу. Кажется, он выл в голос, не хуже приближающегося чудовища, кажется, пытался вскочить на ноги, однако они отказались служить. Холодный пот, стекавший по вискам и лбу, обратился словно бы настоящим потоком.
Беги, ничтожный! Спасай не тело, но душу!
…Однако бежать Матфей уже не мог. Только раскрывал бессмысленно рот, словно выброшенная на берег рыба, и ничего больше. Жизнь, всё прожитое и впрямь «смывались», таяли, и не оставалось ничего, кроме лишь всепобеждающего ужаса.
Жуткое завывание донеслось и с другой стороны, наверное, ещё один демон почуял добычу; но Матфею стало уже всё равно. На краткий миг беглый клирик взглянул на приближающегося врага: наверное, ждал узреть красную распахнутую пасть, клыки и капающую с них слюну, чешуйчатую броню — что ещё положено иметь страховидлу? А вместо этого…
Страшное всегда страшно именно неведомым. Тёмный закоулок, пятно мрака на узкой подвальной лестнице, странный скрип старых ступеней, нечаянно хлопнувшая безо всякого ветра дверь — и у кого-то начинают потеть ладони, а живот скручивается в тугой узел.
Среди мёртвых стволов медленно двигался сгусток тьмы, перевитый слабо светящимися вервиями, толщиной в руку взрослого человека. Конечности эти судорожно тыкались в разные стороны, дрожали, словно от нетерпения. Жуткие звуки неслись словно и не от явившегося демона, не то справа, не то слева, а, может, и позади от него. Тьма шевелилась и текла вслед за ним, поглощая пни с корневищами, глотая кочки и затопляя овражки. Человек бессилен и беспомощен во тьме, оттуда, наверное, наш вечный и неизбывный страх пред нею; обитатели мрака обретают над нами несправедливую, неправедную власть, пользуясь нашей слабостью и избегая «честного боя».
Часто говорят «страх придал ему силы», или наоборот, «страх лишил его последних сил». Матфей же просто ощущал, что из него стремительно уходит сама жизнь, пресекается дыхание и сердце уже почти не бьётся; всё, что ему оставалось — ждать, судорожно глотая воздух, кое-как проталкивая его сквозь сжавшееся горло.
Хрусть, хрусть, хрусть — и громкое чавканье. Создание — язык не повернётся назвать его «демоном» — плыло, раздвигая мрак, не испытывая ни сомнений, ни колебаний.
Книга не лгала в главном: страх и в самом деле смыл всю прежнюю жизнь Матфея, все месяцы и годы, проведённые в обители, всё, что казалось когда-то важным и нужным. Он забыл о монахах, об отце настоятеле, об узкой келье, даже об отце Мерафе, хотя старик был совсем не злым и к пареньку всегда относился по-доброму. Ничего не осталось и от детских лет, пока ещё жил с родителями, сёстрами и братиками.
Только мамино лицо так никуда и не ушло. Наверное, последнее, что ещё оставалось у Матфея…
Пустота. Великая пустота заполняла его, всеобщее начало и источник. Что в ней? — Первичное яйцо, как утверждали иные старые книги, ныне Матфеем полностью и напрочь забытые? Или, напротив, «первообразы» всех вещей, их исходные идеи, волею неведомых богов — может, и тех, кого именуют Праведными силами — обретшие воплощение?
Исходные идеи. Изначальная душа, оплодотворившая косную плоть. Душа человеческая, величайшая загадка и тайна, что никогда не будет разрешена — именно за нею ведь шло свитое из света и тьмы создание. Именно его пыталось пожрать.
Матфей с сипением втянул воздух, обжигая его внезапной сухостью рот и горло.
— Ты… — Звуки рождались так, словно он сам заживо сдирал с себя кожу. Под языком собиралась солёная кровь. — Ты в моей власти! Ибо я вижу тебя и не страшусь тебя, и ты не причинишь мне вреда!
— Ты… — Звуки рождались так, словно он сам заживо сдирал с себя кожу. Под языком собиралась солёная кровь. — Ты в моей власти! Ибо я вижу тебя и не страшусь тебя, и ты не причинишь мне вреда!
Как ему удалось выдавить из собственной разрывающейся груди эти слова? Рог Матфея заполнился кровью, удивительно горячая, она потекла по подбородку, и приостановившееся создание, свитое из света и тьмы, закачалось на месте, утробно завывая и протягивая к молодому клирику бесплотные полупрозрачные «руки».
— Ты не причинишь мне вреда! — выкрикнул он, сплёвывая кровью. — Я сильнее! Я… я… прочь, тварь! Прочь, удались! Именем Шестерых заклинаю тебя!
Это само пришло ему на ум.
— Ты, Димме-Эрг, лесной властитель! Твоим именем заклинаю врага твоего и прошу от него защиты!
Демон — если, конечно, это был демон — слегка попятился, глухо рыча. Что издавало звуки — было неясно, потому что ни рта, ни пасти явившееся к Матфею существо не имело.
— Ты, Шаарш-Ге, хозяин пламени подземного, ты, всеобщая Мать Аа-Тенне — защитите и обороните!
Страх смывает прежнюю жизнь. Верно. Ничего не осталось от прежнего Матфея Исидорти, младшего клирика монастыря Праведных сил, а к добру или к худу, нам того знать не дано.
Пока.
Что-то иное, новое, родилось под тёмным небом Беймарнской пущи.
Матфей выпрямлялся, фыркая и отплёвываясь. Кровь заполняла рот, струилась из носа, боль искала дорогу, но сейчас он радовался и крови, и боли. Жуткое ощущение бестелесности уходило.
Однако явившийся демон был не из тех, кто так просто отказывается от лёгкой, как казалось, добычи. Он вновь заскрипел, зарычал, захрипел; множество детских голосов рыдало, словно в смертельном ужасе.
— Ты в моей власти! — вновь выкрикнул Матфей, видя, что создание не может приблизиться к нему, даже безо всяких «отпорных кругов». — Шестеро изначальных приказывают тебе — повинуйся!
Он не сомневался, что демон его понимает.
Второй пришелец, чьи завывания Матфей слышал какое-то время назад, похоже, решил не приближаться. Во всяком случае, явившееся к нему существо оставалось одно.
И теперь уже Матфей сделал шаг вперёд. Злая радость заставила разогнуться спину и развернуться плечи.
— Воля моя скуёт тебя, — по наитию продолжал бывший клирик, чувствуя, как жжёт стиснутую грудь боевой восторг. Демон отступал, отступал! Пятился, понимая, с кем столкнулся! Не-ет, он, Матфей Исидорти, не лыком шит, не пальцем делан!
— Именем Шестерых, что были, есть и будут, что спят, но бдят, чьи очи закрыты, но кто видит всё — отныне ты служишь мне!
Однако эти словеса если и возымели какое-то действие, то совсем не то, на которое надеялся Матфей. Демон больше не пятился. Он раздувался, рос, становясь настоящим облаком непроглядного мрака, прошитого во множестве мест настоящими бледными молниями, словно там бушевала непрекращающаяся гроза.
Светящиеся рукава устремились к дерзкому человеку со всех сторон, и Матфей вдруг увидел разверзающуюся под ногами земную твердь, расходящиеся пласты почвы и сплетения корней; ему открывалась бездна, вся, до самого края, заполненная человеческими костяками. Скелеты шевелились, вздымали дочиста обглоданные руки, а меж костями так и сновали какие-то юркие тёмные существа, наподобие крыс, однако же не имеющие плоти. Чем-то они были сродни явившемуся к Матфею.
Что-то поистине страшное, неподвластное обычному разуму творилось там, под землёй. Глубина завораживала и манила, кажется — сделай шаг, и окажешься там, среди живых, но безмолвных скелетов, станешь пищей призрачным крысам…
Они не могут победить, пока ты не испугаешься сам, пока сам не отдашь им победу, мимоходом подумал Матфей, по-прежнему обливаясь потом.
— Врёшь, не возьмёшь! — заорал он, словно в босоногом детстве, когда приходилось удирать от торгаша, заметившего украденный с лотка пирожок. И в свою очередь вообразил, что у него не просто пара обычных рук, которыми ничего не сделаешь призраку, но — два колыхавшихся серых щупальца, и вот они-то вполне способны стиснуть проклятого демона, сжать, сдавить, расплющить!..
В тот миг Матфей не вспоминал о чёрных слепых муравьях. Всё, с ним творившееся, было по-настоящему и на самом деле.
Демон, однако, не отступил, напротив, подался вперёд, словно намереваясь помериться с молодым клириком силами грудь на грудь, по уличному обычаю.
— Я сильнее тебя! — выкрикнул Матфей. Серые щупальца хлестнули по надвигающемуся облаку мрака, клирик вскрикнул от боли — бледные молнии жгли его призрачные «руки», словно рой разъярённых пчёл. Однако и демон попятился. «Сшивавшие» его воедино пояса и перетяжки света сделались совсем блёклыми и тусклыми.
Матфей побеждал, побеждал безусловно!
Демон, наверное, тоже это понял. Мрак вдруг взвихрился, светлые полосы слились в сплошные круги, и тёмное создание со странным сухим треском втянулось под землю, словно его тут никогда и не было.
Клирик едва не упал на колени — только лишь потому, что на тёмной земле остался круг странных светящихся рун.
Двенадцать. Через строго равные интервалы, и притом соединённые тонкими огненными линиями.
Не требовалось быть Матфеем Исидорти, почти что отцом библиотекарем Бервинской обители, чтобы немедля схватить первое, попавшееся под руку и приняться перерисовывать светящиеся руниры.
ГЛАВА IV Клара, Сфайрат, Ирма
— Мы его потеряли, Клара. — Сфайрат сжал кулаки, отвернулся. Над головой закурился слабый дымок; дракон едва сдерживал ярость. — Я, Сфайрат, Страж Кристалла, последний из драконов Эвиала — упустил какого-то жалкого, ничтожного вампиришку, даже не вампира — вомпера, — передразнил он сам себя с простонародным выговором.
Шёл уже четвёртый вечер бесплодных поисков. Они разбили лагерь на крошечной лесной полянке в полудне пути от Хеммерсита. В город драконы в истинном своём виде, само собой, не совались. Сперва Сфайрат с Аэсоннэ, а потом Клара с Чаргосом и Эртаном обшарили городок — безо всякого успеха. Не случалось там последнее время ничего странного, никаких таинственных умерщвлений, никаких обескровленных трупов с характерными следами от пары клыков на шее.
— Как сквозь землю провалился, — проворчала Аэсоннэ своё обычное.
— Спасибо, Айка, а то мы не знали, — немедля огрызнулся Эртан.
— Тихо, мелюзга! — прикрикнул Чаргос. — Мы все устали. Все злые. Помолчите просто, ладно?
— А ты кто такой?! — немедля хором вскинулись близнецы, разом позабыв о собственной пикировке.
— Всем молчать! — проревел Сфайрат.
Хоть и в человечьем обличье, а пламя он выдохнул самое настоящее. Истинную природу не скроешь ни в каком теле. Вся компания немедля осеклась. Одна только Зоська, нимало не испугавшись, засеменила к отцу, обняла за шею.
— Подлиза, — фыркнула Аэсоннэ.
— Ничего, ничего. — Клара поднялась, утихомиривая разбушевавшееся семейство. — Никуда не денется наш вомпер, он себя окажет, не может не оказать. — Кулак ударил в подставленную левую ладонь.
— Мы ж не могли спускаться совсем низко… — буркнул Чаргос. — Потому и не отыскали…
— Никто и не говорит, что должны были, — кивнула Клара. — Видать, тварь эта ещё хитрее, чем я… чем мы думали.
— Знать бы, чего он ждёт, — хмыкнул Сфайрат.
— Чего ждёт — понятно. Чтобы мы сами на него набежали, тогда и в том месте, где он сам решит, — с отвращением бросила Клара. — Думаете, дорогие мои, он зря погост наш поднимал? Не-ет, это наш вомпер нам наживку подкидывал. Мол, не возьметесь за меня — ещё и не то учиню.
— Но, мам, — встряла Аэсоннэ, — а мы-то ему зачем? Злодействовал б себе потихоньку, полегоньку, никто б и не заметил…
Дочь была совершенно права. И на этот вопрос ответа у Клары не находилось. Зачем они Охотящемуся в ночи? Зачем ему подвергать себя нешуточной опасности, связываясь с нею, всё-таки не самой слабой из чародеев? Или наш вомпер явился сюда специально, по её душу?
Муж, дети, Ирма — все в ожидании глядели на Клару.
— А может, мы кому-то перешли дорогу — ещё тогда, до того, как обосновались тут?
— Может быть, — мрачно согласился Сфайрат. — Особенно если вспомнить Эвиал и тех, кто когда-то ставил там кристаллы…
— Мама, папа, вы должны там всё рассказать толком! — безапелляционно заявила Аэсоннэ, и Эртан тут же закивал, в кои-то веки соглашаясь с сестрой.
— Долгая история выйдет, — отрезал Сфайрат. — Так, Сонэ, ты со мной в город идёшь. Чаргос, возьмёшь Эри с Зосей и кружите над облаками — они пока, по счастью, низкие. Может, чего и учуете.
— Да, пап, — пискнула Зося.
Ох уж эти мне дети драконов, подумала про себя Клара. Особенно если дать драконьей сущности взять верх над человеческой. Кто бы мог подумать, что малышка четырёх лет от роду на такое способна — выслеживать настоящего, всамделишного вампира! Однако ж способна — верно, у драконов это и впрямь в крови.