– Слушаю, – негромко сказала она, посмотрев на дверь спальни.
– Как обстоят наши дела?
– Все складывается благоприятно. Деньги я сняла, как ты и говорил. Жду следующего транша.
– А где они сейчас находятся?
– У меня в квартире, как мы договорились. Большая часть – крупными купюрами.
– Ты никому не говорила о том, что собираешься снимать деньги?
– Ни одной живой душе. А потом – ведь это ненадолго. Мы же переоформим их на другой банк. Что-нибудь еще нужно?
– Есть еще акции. Есть чеки на предъявителя, там крупные суммы. Забери их!
– Хорошо. Делай, как считаешь нужным. Надеюсь, что ты не ошибаешься. Как твои дела?
– Наступают горячие времена. Вокруг меня идет какая-то нехорошая возня, и мне это очень не нравится. Счета могут заморозить... Так что это все-таки лучше, чем лишиться всего. Надеюсь, что ты одна? Об этом нашем маленьком секрете никто не должен знать.
В какой-то момент Ангелине показалось, что дверь скрипнула. Обернувшись, она посмотрела на спальную комнату, помешкав, подошла к двери. Осторожно приоткрыв ее, она заглянула в комнату. Селим лежал точно в таком же положении, в каком она его и оставила: на боку, согнув ноги в коленях. Так же неслышно она прикрыла дверь, вернувшись в гостиную.
С Селимом она познакомилась несколько месяцев назад. Скорее из любопытства, чем от желания весело провести время. Никогда прежде мужчины не бывали с ней столь обходительны и никогда не дарили ей цветов в таком огромном количестве. Несмотря на молодость, Селим был терпелив, мудр, почтителен, так что его осада не затянулась надолго: она сдалась на второй месяц их знакомства и привела его в свою небольшую квартиру на окраине Лондона, которую сняла полгода назад. Так что их роман перешел в надлежащую плоскость. Всего, что случается между мужчиной и женщиной, испытывающим друг к другу нежные чувства.
Правда, Селим был сомалиец, что накладывало отпечаток экзотики на их отношения, но уже через месяц их близости она перестала замечать даже темный цвет его кожи: для нее он был обыкновенным мужчиной, с которым приятно было проводить время.
Одиночество – вещь непростая; когда же любимый человек находится за тысячи километров, а ты не имеешь возможности даже прикоснуться к нему и почувствовать его горячее дыхание, то это очень тяжело. А потом – она имеет право на некоторые женские слабости. В конце концов, у них ведь нет никаких обоюдных обязательств, и еще неизвестно, с кем сам Герасим проводит свободное время, которое, надо думать, порой у него появляется. Еще стоит задуматься над такой вещью: это сейчас она нужна ему, а как сложатся их отношения в дальнейшем, когда он получит свои деньги? Может, просто вытрет об нее руки, как о грязную ветошь, и отправится своей дорогой?
Так что еще нужно посчитать – кто кому должен больше.
О своей личной жизни в Москве Герасим никогда не рассказывал, впрочем, как и она о своем лондонском бытие. Для обоих, по какой-то молчаливой договоренности, эта сторона их жизни являлась своеобразным табу и, встречаясь, они вели себя таким образом, словно на всем белом свете не было более близких людей, чем они двое.
В чем-то они были правы.
Расстояние не ослабило чувства, она по-прежнему любила Мартынова, но в то же время часовые пояса, что лежали между ними, давали ей право не только на личную жизнь, но и на некоторые маленькие тайны, в которые она не собиралась никого впускать.
И одна из этих тайн, цвета горького шоколада, лежала в нескольких метрах от нее, в тихой уютной спальне на мягкой двуспальной кровати.
– Ты мне не доверяешь? – невозмутимо спросила Ангелина, отступив от двери.
– Нет, что ты, детка! – протестующе заявил Герасим. – Конечно же я тебе доверяю, кому же тогда доверять, как не тебе?! Но сама понимаешь, дело очень деликатное, и я бы очень не хотел, чтобы о нем было известно кому-то еще.
– Я все это понимаю. Мне надо точно знать, когда ты приедешь.
– Скорее всего на следующей неделе. Во всяком случае, я тебя предупрежу, позвоню или дам телеграмму, а то заявлюсь неожиданно, а у тебя там на кровати какой-то мужик лежит, – он хмыкнул.
– Герасим, ну как ты так можешь! – воскликнула Ангелина, пытаясь придать своему голосу как можно больше убедительности. «Бедняга, он даже не подозревает, насколько близок к истине».
– Ладно, детка, не обижайся, это я так сказал, пошутил; ты же знаешь, какие у меня всегда дурацкие шутки. Я же просто не умею шутить.
– Это уж точно, тебе не нужно этого делать.
– До встречи. Целую!
Ангелина отключила телефон. От разговора остался неприятный осадок. Впрочем, существовало одно верное средство, способное растворить даже камень.
Приоткрыв дверь, Ангелина посмотрела на спящего негра. Более совершенного тела встречать ей не доводилось: развитая крепкая грудь, накачанный пресс, тонкая талия. Но особенно волновали ее его ноги: невероятно длинные и мускулистые. Именно такое сложение можно увидеть у легкоатлетов, которые долгими изнурительными тренировками на беговых дорожках приводят свое тело к абсолюту. Однако, как выяснилось, спортом Селим не интересовался, а если и занимался, так только физкультурой, правда, физкультура эта была несколько иного рода: прыгал из одной койки в другую, скрашивая унылое женское существование.
Вдруг Селим открыл глаза и посмотрел на Ангелину, стоящую в дверях. Его пробуждение было неожиданным, и девушка невольно смутилась, словно ее застали за чем-то непристойным.
– Проходи, – произнес сомалиец, – чего же ты не заходишь?
Глаза у Селима были крупные, немного навыкате, что делало их невероятно выразительными. Белки глаз на фоне темной кожи походили на провалы. Прекрасен и страшен одновременно, как первобытное божество. И вместе с тем от него веяло нешуточной опасностью.
– Просто любуюсь тобой. Ты такой… красивый.
Селим улыбнулся.
– Я думал, что ты скажешь, сексуальный. Мне это понравилось бы больше.
Ангелина присела на краешек кровати и кончиками пальцев притронулась к его мускулистой груди. Кожа у него была мягкой, как бархат, наверняка женщины любят ее поглаживать. Уподобляться подавляющему большинству не хотелось, и Ангелина медленно убрала руку.
– Не сомневаюсь.
– Кто это звонил, твой московский друг? Ты мне как-то говорила о нем.
Спросил обыкновенно, как о чем-то само собой разумеющемся. Он всегда стремился удовлетворить свое любопытство. Поначалу бесцеремонность Селима ее злила, но сравнительно скоро она к ней привыкла. Можно было бы попытаться перевести разговор в другое русло, но уловка позволила бы ей выиграть всего-то получасовой перерыв. Вопрос непременно будет задан вновь, но с еще большей настойчивостью (может, такое поведение в Африке принято?).
Так что лучше ответить сразу.
– Скажу так… поклонник.
– Уверен, что поклонник бывает с тобой очень нежен, когда ты приезжаешь в Москву.
– Не сомневайся, так оно и есть. Или ты меня ревнуешь? Уверена, что я тоже у тебя не единственная женщина, так что мы с тобой квиты. И еще – ты ведь не собираешься на мне жениться?
– Я бы с удовольствием, но как ты отнесешься к тому, что, в конечном счете, тебе придется стать третьей, а то и четвертой женой?
Ангелина кисло поморщилась – аховая перспектива, ничего не скажешь.
– А одной нельзя обойтись?
– У нас так не принято. Я ведь мусульманин. И если я буду иметь только одну жену, это будет несолидно. Скажут: неужели он так беден, что решил содержать всего лишь одну женщину? И если я решу жениться на тебе, так только по мусульманским законам.
– А если я все-таки соглашусь? – хитро сощурилась Ангелина.
– У меня еще не было русской жены, так что ты будешь первой, – улыбаясь, ответил Селим.
– Спасибо, хоть в чем-то я буду первой.
– Белые женщины у нас в большом почете. Я непременно познакомлю тебя со всеми своими родственниками. Уверен, ты им понравишься.
– И где же мы будем жить? На берегу океана в каком-нибудь доме из тростника?
– Ты хочешь обидеть меня, милая? – Селим привстал. – Я небедный человек. То, что ты увидишь, тебе понравится. И даже удивит. Может, лет двадцать назад в тех местах, откуда я родом, и были хижины из тростника, но сейчас на месте рыбацких поселков отстроили современные города. Уверен, ты полюбишь Африку с первого взгляда. Соглашайся!
Еще убедительнее были даже не его слова, а руки, всегда действовавшие несколько нахально. Сопротивляться им не было никакой возможности. Всякий раз, попадая в его объятия, она едва ли не задыхалась от нахлынувшего счастья.
Притянув девушку к себе, Селим бережно приобнял ее за плечи. По ее мнению, каждый город, каждый уголок Земли имел собственный запах, в чем Ангелина убеждалась не единожды, а Африка должна была пахнуть горьким мускатом, как благоухала кожа Селима.
Опрокинув девушку на спину, он навис над ней: черный, тяжелый, будто базальтовая скала. Ангелина невольно смежила веки – не от страха, от ожидания чуда. В какой-то момент девушка почувствовала, что объятия его становятся слишком крепкими, его руки пережали ее горло и ей не хватает воздуха. Открыв глаза, Ангелина попыталась вырваться из крепких рук сомалийца, но тот держал ее будто в тисках, не давая шевельнуться.
Опрокинув девушку на спину, он навис над ней: черный, тяжелый, будто базальтовая скала. Ангелина невольно смежила веки – не от страха, от ожидания чуда. В какой-то момент девушка почувствовала, что объятия его становятся слишком крепкими, его руки пережали ее горло и ей не хватает воздуха. Открыв глаза, Ангелина попыталась вырваться из крепких рук сомалийца, но тот держал ее будто в тисках, не давая шевельнуться.
– Селим... За что? – прохрипела Ангелина, глядя прямо в темно-коричневые глаза Селима.
Плотнее сомкнув пальцы на горле девушки, Селим произнес:
– Так было нужно.
Ангелина билась в конвульсиях, пытаясь сбросить с себя мускулистое тело сомалийца и, выдохшись, расслабилась и затихла, будто уснула.
С минуту Селим продолжал держать пальцы на ее горле, словно опасаясь чудесного воскрешения. Не произошло. Ее открытые глаза смотрели куда-то сквозь склонившегося Селима. На какое-то мгновение его резанула жалость – такую любовницу ему больше не встретить. Но поступить иначе он не смел: ведь он всего лишь окопный пехотинец необъявленной войны и обязан делать то, что ему приказывают.
Прозвеневший звонок вывел его из оцепенения. Под этой мелодией значился единственный абонент – Абу Рахим, человек, которого он боготворил и боялся. Хотя в действительности Абу Рахим был ненамного старше самого Селима, но сумел так высоко подняться, что для тех, кто взирал на него снизу, он просто представлялся богом.
– Слушаю, господин, – ответил Селим.
– Ты сделал все, о чем я тебя просил?
– Да, – сказал Селим, стараясь придать своему голосу как можно больше бодрости.
Желания посмотреть на неподвижное тело девушки не возникало. В душе останется еще одна боль, с которой придется смириться.
Абу Рахим не мог не знать того, что он по-настоящему был привязан к этой русской девушке. Однако убрать ее он велел именно ему. Это следовало воспринимать как испытание Всевышнего, и Селим сумел пройти его до конца.
– Ты знаешь, что нужно делать дальше?
– Да, господин.
– Вот и приступай.
Эта русская выжгла его душу дочерна. Теперь в ней только пустота.
Отключив телефон, Селим подошел к кровати и бережно укрыл покрывалом девушку: так ей будет удобнее, она и при жизни не любила быть раскрытой, а уж теперь ей и вовсе это не понравилось бы.
Вытащив из шкафа мягкий шарф, он аккуратно протер им все предметы, к которым мог бы прикасаться. Очередь дошла до бокала, он специально оставил его напоследок. Подняв его, Селим некоторое время смотрел через мутноватое стекло, а потом шарахнул бокал об пол, злорадно наблюдая за тем, как мельчайшие осколки разлетелись в самые дальние уголки.
Теперь последнее.
Надев перчатки, он подошел к шкафу, в котором висели женские платья. В углу, на плечиках висел синий брючный костюм, именно в нем Селим когда-то впервые увидел Ангелину. Как неожиданно поворачивается судьба: каких-то три месяца назад он строил планы о совместной жизни с ней, надеясь прожить с русской до глубокой старости.
Внутри что-то неприятно ворохнулось, и Селим усилием воли затолкал некстати проснувшееся раскаяние в самые темные закоулки души, туда, откуда этому чувству не будет возврата.
На верхней полке стояла шкатулка, в которой Ангелина хранила все свои ценности. А их у нее было немало. Приподняв крышку, он увидел с десяток золотых колец; кулон с большим изумрудом; платиновый браслет с пятью крупными сапфирами. Еще два десятка серег с различными камушками...
Но все это было не то, Селим искал небольшой ключ. Он должен быть где-то здесь, больше негде. Дно шкатулки было усыпано множеством золотых монет, среди которых преобладали монеты царской чеканки. Вот тут, в углу, он обнаружил ключ, спрятанный в небольшой кармашек. Взяв его, Селим без сожаления захлопнул крышку шкатулки. В какой-то момент сомалиец захотел взять что-нибудь на память о своей русской возлюбленной, но подавил в себе это желание. Обычно преступники попадаются на мелочах, позарившись на какую-нибудь грошовую булавку. Все-таки сейчас он возьмет несоизмеримо больше.
В спальне за картиной, искусно вмонтированной в стену, находился компактный сейф, в котором хранились большие деньги. Сняв со стены полотно, он поставил его на пол и сунул ключ в замочную скважину. Невольно поймал себя на том, что волнуется. Путь протяженностью в три месяца может оказаться обыкновенной пустышкой, если в сейфе окажется нечто другое.
Замок мягко щелкнул, и дверца, подталкиваемая пружинами, распахнулась. В глубине сейфа мягко вспыхнула небольшая лампочка, подсвечивая его содержимое. А содержимое оказалось совсем неплохим: в шесть рядов были сложены деньги крупными купюрами, среди которых были доллары, евро, фунты стерлингов... Сколько же здесь денег? Три миллиона, а может быть – десять?
Какое-то время Селим стоял неподвижно, завороженный представшей перед ним картиной: никогда прежде он не видел такого огромного количества наличности. Зрелище впечатляло, оно могло вогнать в ступор и куда более закаленного человека, а что же говорить о нем, об обыкновенном сомалийском парне, который до пятнадцати лет не держал в руках более крупной суммы, чем сто долларов?
На нижней полке, сложенные так же аккуратно, лежали акции различных компаний, много. Надо полагать, их денежный эквивалент был не менее впечатляющим.
На какой-то миг Селимом всецело завладела мысль: а что если взять все эти деньги и исчезнуть вместе с ними в неизвестном направлении? Того, что теперь в его руках, хватило бы до самого преклонного возраста.
Эта жгучая мысль парализовала его волю. Нечестивый шайтан испытывал его дух на прочность, и в какой-то момент он вдруг осознал, что его воля может дать трещину, и нужно быть по-настоящему сильным, чтобы противостоять такому великому соблазну.
А может, ему все это просто мерещится?
Селим крепко зажмурился, пытаясь отогнать от себя соблазн. Досчитав до десяти, он открыл глаза: ничего не изменилось, пачки с деньгами, аккуратно сложенные, лежали на прежнем месте. Правда, теперь они вкусно пахли: дорогими ресторанами, крепкими сигарами, роскошными женщинами и прочими приятными вещами, что предлагает богатая жизнь и чего прежде он был лишен.
* * *Селим был родом из небольшого рыбацкого поселка, вросшего тростниковыми хижинами в песчаный берег океана. До города Гарове, ближайшего крупного центра, было километров пятьсот, но этот путь казался таким же бесконечным, как расстояние до Луны. И попал он в город только в пятнадцатилетнем возрасте, когда вместе со сверстниками выехал на заработки в Европу.
Первое время он занимался тем, что продавал на улицах Брюсселя разные безделушки, получая за это сущие гроши. После рабочего дня возвращался в тесную каморку, в которой проживали еще два десятка его соплеменников. Похоже, что все они были довольны сложившейся судьбой, воспринимая сотню евро в неделю, как наивысшее благо. Однако Селим чувствовал, что достоин куда большего, чем эта вонючая комната. Именно тогда один из руководителей клана обратил внимание на его нестандартную для сомалийца внешность: мало того, что он был выше своих соплеменников почти на голову, но от природы имел хорошо сложенное тело с развитой мускулатурой. Такие мужчины, как он, должны были нравиться женщинам вне зависимости от их возраста, положения и расы. И тогда глава клана предложил ему заводить знакомства с красивыми одинокими женщинами.
Дело оказалось гораздо проще, чем представлялось Селиму на первый взгляд. Оказалось, что женщины доверчивые и весьма неразборчивые существа, они с легкостью шли на контакт, оставляя свой телефон для более тесного знакомства. Ему оставалось только проникнуть в их жилища под видом преданного сердечного друга, узнать, где они прячут свои драгоценности, а потом, сделав все, что ему скажет глава клана, расстаться с возлюбленной навсегда.
То, что происходило с этими женщинами позже, его совершенно не интересовало; возможно, что этому способствовал процент, который отчислял ему Абу Рахим после каждой такой нехитрой комбинации.
Однако две женщины сумели зацепить сердце Селима: у первой он прожил полгода и успел обзавестись нехитрыми пожитками вроде мягких тапочек в коридоре, пары легких брюк и полдюжины носков. У второй он завел бритвенный станок и лосьоны, к которым питал особую слабость. У каждой из них он рассчитывал пробыть дольше, но покорно покидал их после того, как получал приказ от Абу Рахима.
Если так можно выразиться, он был интернационалистом – его интересовали женщины как таковые, вне зависимости от их национальности, своей любовью к ним он способствовал стиранию межнациональных границ. За время тесного общения с ними он понял, что все они похожи друг на друга, несмотря на свое происхождение и национальность. Достаточно было выработать универсальную линию поведения, чтобы соблазнять всех остальных женщин. Тем более что они не чураются молодых людей и весьма падки на крепкие мускулистые тела.