Отпевали его в присутствии царя. Похоронили Макария в Успенском соборе. Церковь лишилась авторитетного руководителя, с которым считались и царь, и бояре.
Иван Васильевич имел значительное влияние на духовенство. Он остановил свой выбор на Афанасии, бывшем многие годы его духовником. Государь желал иметь рядом верного человека.
Царь дал ему много привилегий. Эти милости должны были укрепить согласие между властью и церковью. Иван Васильевич добился своего. Об этом красноречиво говорит тот факт, что бояре, противники политики Грозного, тут же осудили его союз с главой церкви.
Но открыто выступить против данного соглашения, поддерживаемого народом и новым сословием – дворянством, бояре не решились. Они продолжали подло пакостить первому русскому царю где только можно.
Эта тайная, скрытая борьба была гораздо опасней открытого выступления. Оно было бы мгновенно подавлено царем при всенародной поддержке. Иван Грозный продолжал вести собственную политику. В первую очередь он заботился об укреплении самодержавия на Руси.
Но давайте вернемся немного назад, когда государь, весьма озабоченный болезнью митрополита Макария, вернулся в Кремль. Ему предстояло принять польско-литовское посольство. Иван Грозный прекрасно понимал, что король Сигизмунд II Август не смирится с потерей Полоцка, а с ним и земель до Двины. Поэтому он еще с лета готовил новый план наступления русских войск на западном направлении.
Русский царь принял посольство, выслушал речь гетмана литовского Юрия Хоткевича. В ней не было ничего нового. Мол, король Сигизмунд не признает потерю Полоцка, предлагает вести переговоры о возвращении приграничного города, как и всех ливонских земель, занятых русскими войсками.
Когда Хоткевич замолчал, Иван Грозный поднялся с кресла.
Ответ его был краток:
– Пан гетман, передай королю, что я не нуждаюсь в признании или отрицании своих успехов в Ливонии. Мы не намерены уступать ни Полоцка, ни других земель, возвращенных Россией, а также тех городов и крепостей Ливонии, население которых добровольно перешло на нашу сторону. Королю придется смириться с этим. Я предлагаю мир. Если же король желает войны, то она продолжится. Но достаточно ли у него сил для противостояния русским войскам? Вот о чем следует подумать правителю Польши и Литвы. Повторяю, Россия предлагает мир. В случае же войны мои войска не ограничатся защитой земель, возвращенных Россией, а продолжат наступательные действия. Это решение окончательное. Я от него не отступлю.
Не попрощавшись с послами, Иван Васильевич покинул зал приема иностранных делегаций. С ним ушли и вельможи из свиты, присутствовавшие на встрече. Польско-литовским дипломатам пришлось возвращаться на родину ни с чем. А русский царь принял решение возобновить активные военные действия в Ливонии, тем более что план новой кампании уже был подготовлен.
Замысел нового наступления был масштабен и смел. Оно имело целью проникновение русских войск в глубину территории противника. Прежде царь отказывался от этого. Он желал закрепиться на завоеванных рубежах, прекратить войну на западе. Иван хотел сосредоточить силы для отражения более чем вероятного и скорого нападения на Русь орд крымского хана Девлет-Гирея. Неуступчивость Сигизмунда вносила коррективы в политику Ивана Грозного и на Западе, и на Востоке.
Князь Петр Шуйский должен был выступить с войском из Полоцка. Князья Василий и Петр Серебряные-Оболенские выводили из Вязьмы молодое пополнение без оружия. Армии должны были встретиться под Оршей и продвигаться на Минск и Новогрудок.
Примечательно, что войско Шуйского шло не налегке. Оно было обременено тяжелым обозом с пушками и вооружением для новобранцев князей Серебряных. План был тщательно продуман, и ничего вроде бы не грозило бедой.
В январе войска начали движение, и сначала все шло нормально. Однако воеводы и сам государь не знали, что секретный план зимней кампании был известен королю Сигизмунду. В окружении царя нашлись предатели.
Зная замысел русских, литовцы под руководством гетмана Радзивилла устроили засаду на пути московских армий к Орше, близ местечка Чашники, на реке Уле. Ближе к вечеру 26 января 1564 года они внезапно напали на русское войско.
Разведка князя Шуйского слишком поздно сообщила ему о появлении противника. Он не успел развернуть полки в боевые порядки. Много сил было отвлечено на охрану обоза. Дружины князей Серебряных не могли прийти на помощь основным силам из-за элементарного отсутствия у новобранцев какого-либо вооружения.
Русские ратники вступили в бой и дрались с неприятелем более трех часов. На поле битвы пал воевода князь Шуйский, успевший отдать приказ на отступление. Князья Серебряные-Оболенские повернули свои войска и отошли к Смоленску. Рать же Шуйского была разбита.
Сообщение о гибели войска вызвало у Ивана Грозного ярость. Он лучше других понимал, что его план был передан врагу. Для полного выяснения обстоятельств поражения войска Шуйского государь повелел вызвать в Москву князя Василия Семеновича Серебряного-Оболенского. Одновременно Малюта Скуратов получил приказ провести тайное расследование, найти предателей.
Воевода Серебряный явился в Москву 30 января, вошел к царю удрученным, но без страха, поклонился, приложив правую руку к сердцу.
Иван, сидевший на троне, сказал:
– Я вызвал тебя, князь, для того, чтобы узнать подробности беды, случившейся под Чашниками. Говори, что знаешь! Правду!..
Князь Василий Серебряный поднял голову.
– Правда, государь, в том, что нас предали. Радзивилл точно знал, какими путями пойдут обе рати. Ему было известно и о том, что войска князя Петра Шуйского скованы тяжелым обозом, а наши с Петром ратники безоружны, а потому принять бой не смогут. Но главное в том, что Радзивилл знал, где и когда мы должны были соединиться. Он напал на войско князя Петра Шуйского еще до того, как к Чашникам вышли наши рати. Радзивилл, государь, знал все подробности плана похода. В этом нет никаких сомнений ни у меня, ни у брата, ни у ратников, которые остались в живых. А теперь, государь, вели казнить или миловать. Я готов принять любое твое решение, но напоследок скажу вот что. В обстановке, сложившейся у Чашников, наши войска были обречены на поражение. Мы с братом Петром начали отход к Смоленску, дабы уберечь невооруженных новобранцев по приказу воеводы князя Петра Шуйского. У меня нет доказательств того, что он был отдан, но я клянусь в том. Иначе мы тоже вступили бы в бой, даже если он являлся бы для нас последним. Теперь все, государь! – Князь Василий Серебряный-Оболенский поклонился, а потом гордо поднял голову, ожидая решения своей участи.
Царь поднялся, подошел к столу, на котором лежал чертеж, и приказал Серебряному:
– Подойди, князь! Покажи, где Радзивилл устроил засаду.
– Вот здесь.
– Как же разведка князя Шуйского не заметила неприятеля?
– Если ты, государь, посмотришь повнимательнее, то увидишь, что место засады выбрано очень удачно. Кругом густой лес, кустарник. Войска Радзивилла были разделены на мелкие группы и ждали нашу рать, отойдя от дороги. Впереди литовцев не было. Разведка заметила врага, правда, как я уже говорил, слишком поздно. Радзивилл напал справа и слева. Развернуть войска в данной обстановке невозможно. Мешал и обоз. Посему нашим ратникам пришлось отчаянно драться там, где их застал неприятель.
– Как погиб князь Шуйский?
– Того не видел. Слышал, что в схватке с литовцами, которые пытались пленить его. Не дался им воевода. Предпочел смерть позорному плену. Как и братья Симеон и Федор Палецкие.
– А что же Плещеев? Его, как мне доложили, Радзивилл взял-таки в плен.
– Захарий был ранен и не мог оказать должного сопротивления.
Иван задумался, глядя на чертеж:
– Да. Радзивилл не просто так устроил засаду в этом месте. Других таких, пожалуй, просто нет. Он знал все. Что ж, Сигизмунд празднует победу. Пусть. Недолго ему радоваться.
Князь Серебряный проговорил:
– Государь, я жду твоего решения.
– Казни или милости?
– Да!
– Не за что мне казнить тебя, князь. Гибель войска Шуйского явилась результатом подлого предательства. Я найду этих продажных собак и покараю смертью. Ты же с князем Петром вооружи новобранцев и веди рать в Великие Луки. Там стоять до приказа. Сейчас Сигизмунд не решится на продолжение активных действий, но позже обязательно попытается отбить Полоцк. Тогда твоя рать будет весьма кстати, чтобы наказать Радзивилла или другого гетмана, которого польский король пошлет на крепость. Наладь сообщение с полоцким воеводой Петром Щенятевым. Ты все понял, князь?
– Да, государь.
– И еще один вопрос. Я слышал, будто гетман Радзивилл доставил тело князя Шуйского в Вильно для похорон с почестями. Это так?
– Я тоже только слышал об этом.
– Хорошо, ступай! Сегодня же с братом готовьте войска.
– Да, государь.
– И еще один вопрос. Я слышал, будто гетман Радзивилл доставил тело князя Шуйского в Вильно для похорон с почестями. Это так?
– Я тоже только слышал об этом.
– Хорошо, ступай! Сегодня же с братом готовьте войска.
– Да, государь. – Василий Серебряный-Оболенский покинул царя.
Тут же появился Малюта Скуратов.
– Что проведал? – спросил его Иван.
– О планах зимнего похода знали немногие. Кроме тебя, государь, только несколько бояр. Среди них Репнин и родич его Юрий Кашин.
– Почему ты отмечаешь их? Есть и другие вельможи, которые были в курсе наших планов.
– Есть, – согласился Скуратов. – Да вот только эти другие не вели тайных переговоров с гетманом Хоткевичем.
– Что? – Иван помрачнел. – Репнин и Кашин общались с Хоткевичем?
– Не с ним напрямую, а с вельможами из свиты литовского посла.
– Есть доказательства?
– Да! Не менее трех человек могут подтвердить это, потому как были свидетелями тех переговоров.
– Что за люди?
– Из окружения боярина Репнина.
– Они что, сами пришли к тебе и рассказали о предательстве боярина?
– Нет, конечно. Пришлось надавить маленько.
– Пытками добыл улики?
– До того дело не дошло. Эти людишки испугались, как узнали о гибели войска князя Шуйского. Я только усилил их страх, предупредил, что за такое злодейство им придется отвечать по всей строгости вместе с боярином.
– Но как ты нашел этих людей?
– Так мои ребята допросили очень многих людей по всей Москве. Так и вышли на Репнина и Кашина.
– Оговора ты не допускаешь?
– Допускал, до тех пор пока под Тулой сторожевой отряд не перехватил гонца Репнина к князю Курбскому.
Государь невольно воскликнул:
– Что? Гонца? От Репнина к Курбскому?
– Да! Тот оказался неглупым малым. Не захотел в пыточной избе страдать по вине вельмож и выдал все, что боярин Репнин велел ему передать князю Курбскому.
– Ну!.. – В голосе царя прозвучали стальные нотки. – Что же Репнин велел передать Курбскому?
– Совсем немногое. Хоткевич узнал, что встреча наших дружин должна произойти у Орши, утром двадцать седьмого января. Все.
– Где этот гонец?
– Где ж ему быть, государь? В темнице.
– Я желаю его видеть!
– Сюда доставить или?..
Иван прервал Скуратова:
– Сюда! И немедля!
– Слушаюсь.
Малюта вышел из палат. Вернулся быстро. Мрачный.
– Что такое? – спросил царь. – Где гонец?
Скуратов выдохнул.
– Нету больше гонца. Удавился он. Хотя, скорее всего, придушили его в подвале.
– Кто?
– Кабы знать! Эх, хотел же я у себя его держать, но подумал, ты прогневаешься, обвинишь в самовольстве. А теперь что? Концы в воду. Как быстро враги следы заметают! У них повсюду есть свои людишки, даже в тюрьме. Что-то с этим делать надо, государь. Тебя сгубили бы, если бы не предусмотрительность матери твоей, великой княгини Елены.
– Так, значит! Творят, что и где хотят? – угрожающе проговорил царь. – Жизни свои сберечь желают, сгубив предательством тысячи доблестных ратников, дети которых остались сиротами! Псы шелудивые. Страх потеряли, в безнаказанность уверовали.
– По-моему, они больше рассчитывают на то, что суд оправдает их и преступление сойдет с рук. Думные бояре не дадут наказать предателей, потому как это удар по ним самим.
– Суд, говоришь, Малюта? А не будет никакого суда!
– Как это?
– Коли суд решает не по закону, а по выгоде, то это уже не суд. Карать теперь буду я. Всякому терпенью приходит конец. Приказываю завтра поутру схватить боярина Репнина, родича его Кашина и казнить их немедля, прилюдно!
– Слушаюсь, государь! Только как бы Боярская дума, членом которой является боярин Репнин, бучу не подняла?
– Поднимет, успокою! Всякому терпенью приходит конец. Я не желаю более выносить своевольство бояр. Да, тем самым я первым нарушаю закон, но готов держать ответ пред Господом Богом по всей строгости. По совести, по справедливости, предатели не должны уйти от заслуженной кары. Я не ищу тех, кто хотел отравить меня. Но пойти на поводу у бояр, которые встанут на защиту продажных тварей, не имею права. Потому как тогда я предам народ свой, детей, оставшихся без отцов, баб, лишившихся мужей из-за предательства бояр, не наказанных мной, все то, что по Божьему благословению обязан защищать, оберегать. Тому не бывать. Исполняй приказ, Малюта!
– Слушаюсь, государь!
Проводив Скуратова, царь долго и слезно молился. Никто не слышал его слов, обращенных к Богу, не знал, что творилось в душе первого царя великой Руси, вынужденного пойти на крайние меры во благо Отчизны и на погибель ее врагов.
Отстояв всенощную, боярин Михайло Репнин вышел из храма на улицу и тут же был схвачен стражниками Ивана Грозного. Он пытался сопротивляться, но силы были неравны. Вокруг собралась толпа.
Малюта пробрался к боярину чрез ряды стражи и крикнул тому в лицо:
– За сколько, пес, родину продал? – Скуратов вопил так, чтобы его слышали люди, столпившиеся у церкви. – Или думал, что тебе и твоим дружкам все обойдется? Никто не узнает, как вы, псы, передали литвинам план похода Шуйского и Серебряных? Золото очи затмило? Из-за него, проклятого, вы обрекли на смерть тысячи русских людей, оставили детей без отцов, жен без мужей. Да как у вас, собак, мысли о предательстве могли зародиться? За подлость надо платить. Ты сейчас получишь расчет за все, сотворенное тобой.
– Я ни в чем не виноват! – воскликнул князь Репнин, но его голос утонул в возмущенном крике толпы.
Блеснула сталь клинка, и окровавленный труп боярина упал на снег.
Малюта отдал приказ двум стражникам:
– Оставаться здесь! Пусть люди смотрят. Подойдут родственники, разрешите им забрать труп. Остальные за мной!
Отряд направился к подворью Юрия Ивановича Кашина, который тоже был казнен. Люди Малюты схватили и бросили в темницу и других вельмож, подозреваемых в государственной измене.
К обеду Малюта Скуратов явился к царю.
– Твой приказ исполнен, государь, собаки Михайло Репнин и Юрий Кашин казнены. Репнина зарубили сразу после всенощной.
– Надеюсь, Малюта, у тебя хватило ума не обагрять кровью изменников святой храм?
– Хватило, государь. Репнина казнили на улице, возле храма.
– Люди при том были?
– Те, кто приходил молиться. Немало народа видело гибель Репнина. Потом мы казнили и Кашина. Кого требовалось, определили в темницу для расследования.
Иван прошелся по палате.
– Я не должен был так поступать! Но разве предатели и бунтовщики оставили мне выбор? – Он повернулся к Скуратову: – Передай княжичу Ургину, чтобы за отцом послал. Пусть тот по пути посмотрит, что на Москве после казней делается. Ты же отправь людей во все концы города, чтобы поглядели да послушали, о чем говорит народ на улицах, а особо на боярских подворьях. Понял, Григорий? – Иван Грозный называл Скуратова то по имени, то по прозвищу.
Малюта склонился в поклоне.
– Да, государь, все понял.
– Ступай! Накажи не пускать ко мне никого, кроме Ургина, да, пожалуй, владыки.
– А супружницу?
– И ее не пускать! Ступай, сказал!
Ургин не заставил себя ждать.
Не прошло и часа, как он вошел, поклонился и сказал:
– Многих лет тебе, государь! Ты звал меня, я пришел.
– Здравствуй, Дмитрий, проходи, присаживайся.
Князь сел на лавку.
Иван спросил:
– Ты уже слышал о казни Репнина и Кашина?
– Об этом, государь, вся Москва говорит. Как ты наказывал, я послушал по пути разных людей.
– И о чем они говорят? Осуждают меня? Мол, судебник ввел, велел по закону преступников карать, а потом взял да самовольно расправился с неугодными?
– Люди чаще говорят, что так боярам и надо. Они творят, что хотят. Царь накажет их опалой, а потом прощает. Простой народ поддерживает тебя. Кое-где я слышал и чуть ли не призывы давить всех бояр. Без них, мол, на Руси лучше будет. Такие дела пресекать надо, государь. До добра они не доведут. А что сам-то такой мрачный? Не хворь ли опять душит тебя?
– Нет, Дмитрий, просто на душе тягостно. Но не мог я поступить иначе.
– Что сделано, то сделано. Измену прощать нельзя.
– Надо было бы вывести изменников на суд и уже там ломать сопротивление боярства. Но ты прав, что сделано, то сделано.
– Вельмож суду предашь?
– Нет. Посидят в темнице день-другой, узнают, что такое оковы да хлеб с водой, отпущу. Предъявлять им, конечно, есть что, но серьезно обвинить не удастся. Так зачем же держать их в заточении?
– Их хоть допрашивают?
– Да. Но пытки я запретил. И вообще, Дмитрий, все эти дознания в отношении отдельно взятых бояр, даже их казни, дела в корне не изменят. Притихнут вельможи на время, потом опять примутся за старое. Потому как новый порядок для них неприемлем. Не примут они то, что необходимо вводить на Руси, опять станут чинить заговоры. Нет, князь, как бы ни хотелось, но обычными мерами бояр не усмирить.