- Он говорил про тебя плохие вещи, - приглушённо рыдала Элиза. – И почему его увели? Я
просто поиграть с ним хотела, он хороший, он мне понравился! Почему, почему нельзя?
- Он лгал тебе, моя красавица, солнышко моё ненаглядное, ну послушай…
Ключница грозно кивнула тоже заслушавшимся служанкам и аккуратно закрыла дверь.
Вечером госпожу Аделину рассчитали, и она уехала из замка.
И совершенно случайно насмерть отравилась в придорожном трактире. Сладкими
грушами.
***
После того случая в саду я долго не вставал. Тяжёлая рука оказалась у ключницы, хлеще
чем у нашей хозяйки, хотя та уж бабища до того мощная, что как вдарит – мало не
покажется. Но ей нас до полусмерти бить было не выгодно, а тут – нанимательница, разве
что штраф заплатит, для неё, видать, не большой.
Я бредил – то ли от боли, то ли от голода. У нас же как: кто не работает, тот не ест. А
много я лёжа наработаю? Вот и сидел на голодном пайке. Плохо было.
В бреду образ девочки-небожительницы окончательно перешёл в разряд «того, чего не
было и быть не могло», ибо в моей обычной жизни такие, как она и впрямь не случались.
Так, глоток воды в жару: раз – и опять пить хочется, и всё равно нестерпимо жарко.
Болел я долго. Считать тогда ещё не умел, так что… долго. Помню, ко мне даже хозяйка
приходила, лапищу свою на лоб клала, щупала. Это она не доброты от душевной, нет –
просто смотрела, выживу я или окочурюсь. А может, лучше мне вообще того, помочь?
Окочуриться. Мне страшно тогда было – жуть. Кто будет держать бесполезного сиротку?
Да никто. Убивать-то тоже не станут – вынесут в подворотню, а там я в лучшем случае от
холода загнусь. И довольно быстро.
Может, от страха я тогда и поправился. А ещё Малыш Жак таскал мне свою порцию еды –
украдкой, чтобы хозяйка и её две дылды-дочери не заметили. Жак сам рисковал в
подворотне оказаться, но меня кормил: должок за ним был. Малыш же отлично понимал,
что если меня не будет, никто его от старшей своры не защитит и не спрячет. Кому он
нужен – угловатый, тощий, вечно с текущим носом, ниже всех нас на голову? Вот и били
все, кому не лень. У меня рука на такую козявку не поднималась, зато у десятилетки Ника
– очень даже. Я как-то и вступился, просто чтобы Нику в морду дать – а нефиг под нарами
крысятничать. Ну а Жак тогда, видно, решил, что мы с ним друзья, и носил мне мокрые
тряпки на лоб и перевязки. Заботился. И моё угрюмое бурчание его не спугнуло, так что
друзьями мы и впрямь, можно сказать, стали. Точнее, он за мной как хвостик бегал, ну а
вместе нас почти не трогали.
Теперь он мне жизнь спасал, и я был благодарен – впору Великой Матери молиться, что
наделила меня, хм, милосердием, которое потом сторицей вернулось. Правда, это не как
храмовники рассказывают в своих проповедях, ну да у нас, черни же всё не так.
Когда я смог стоять – но не настолько, чтобы не держаться за стены – хозяйка отрядила
меня дочкам в помощь для уборки. Остальных приютских на день-два обычно нанимали –
кого в конюшни, кого в трактир, кого к мастерам для чёрных работ. Детский труд тогда
стоил гроши, так что недостатка в нанимателях обычно не было. Но полуживого меня вряд
ли бы кто взял, так что хозяйка и предлагать не стала. Однако считала, что деньги лорда де
Тристад, которому принадлежал приют, мы все должны отрабатывать. Честно говоря,
уверен, отрабатывали мы с даже процентами, пусть и платили нам гроши. Хотя не думаю, что сиятельный лорд сильно на нас обогатился. Просто среди благородных модно было
тогда давать деньги на благотворительность. А уж если они что взамен получали – так это
не считалось.
Барак у нас был большой – по крайней мере, мне тогда казался большим. Дочки
хозяйкины, как обычно, скинули на меня основную работу – уборка у нас была
наказанием, так что скинуть её всегда было на кого. В тот раз, вот, мне не повезло.
Мытьё полов – ещё ничего, ползать я вполне мог. Колени, правда, до крови стёр – так и ну
их, не впервой. И руки окоченели, но их я старался беречь, знал уже, как с тряпкой
управиться, чтобы мозолей лишних не посадить. А то как потом работать больными
руками?
Но подметание двора стало подлинной пыткой – меня заносило вместе с метлой в
обнимку, как пьяного. И если на моей физиономии ещё осталось свободное от синяков
место, ручка метлы доделала то, что не успела ключница.
Под конец сволочная метла и вовсе улетела куда-то далеко, где я её и не видел – перед
глазами и так всё расплывалось. Но поплёлся-пополз поднимать – если всю работу не
сделаю, еды мне сегодня не видать, а если есть не буду, фиг поправлюсь.
Ручка метлы, наконец, ткнулась в руку, я её сжал – пальцы нещадно дрожали. И только
тогда различил сквозь шум в ушах недовольный голос:
- Охренел, идиот малолетний, ты куда лезешь?! Жить надоело?!
И тяжёлые копыта, которые я как-то умудрился не заметить, опустились в локте от меня.
Прижимая норовящую вырваться, жутко мешающую метлу, я отползал (жутко медленно) в
сторону, когда чья-то кожаная перчатка с богатой золотой вышивкой схватила меня за
подбородок.
- Это кто тебя так отделал? – поинтересовался тот же голос, а рука в перчатке потянула
вверх.
Метлу я снова выронил, но встал, покачиваясь. Больше всего было жаль, что снова
придётся эту мерзкую дуру-метлу ловить, а её ещё и найти в тумане надо…
- Что у тебя с глазами? – неожиданно поинтересовался голос, а перчатка принялась
ощупывать левую сторону моего лица.
Я глотнул морозного воздуха.
- Не знаю, м’лорд.
- И за что тебя так? – перчатка всё не отпускала, а я чувствовал, что ещё чуть-чуть и
грохнусь м’лорду прямо под ноги. Сапоги у него, наверное, дорогие, из кожи с бахромой –
как у принца с графом?
Он ждал, и я прохрипел, старательно выговаривая слова:
- Я плохо себя вёл, м’лорд, - лорды не любят, когда с ними общаются на языке черни, хотя
и ждут этого от нас.
Мой подбородок принялись вертеть, так что туман перед глазами заколебался, плывя то
туда, то сюда.
- Плохо, говоришь? И что же ты сделал? Вазу разбил? Хотя какие тут, бездна забери,
вазы…
Держась из последних сил, я пожал плечами. Не, нет у нас этих, ваз – кстати, что это? И
что он ко мне прицепился? Сейчас меня стошнит на его прекрасные сапоги, и будет мне
новая порка.
Рука, наконец, отпустила, и я, хватая ртом воздух, осел на плиты двора.
Мимо, цокая копытами, прошёл конь, у входа к нему кинулись уже стоящие наготове
хозяйкины дочки, стреляя во всадника-лорда глазками и треща, как сороки.
А я снова взялся за метлу. Солнце уже садилось, вот-вот вернутся остальные, а надо было
успеть домести этот громадный двор, да ещё в сарае убраться…
Меня позвали, когда я разделался, наконец, со двором и скромненько сидел в уголочке, баюкая метлу и пытаясь унять жуткий звон в ушах. Одна из дочек случайно наткнулась на
меня, заглянув за сарай, и влепила оплеуху – дескать, почему не отзывался?
- Но, м’лорд, - возражала хозяйка, когда меня втолкнули в её жарко-натопленную, мощно
пахнущую чесноком комнату, - не отдаём мы обычно семилеток, не знаю я даже…
- Да право же, почтенная, - отозвался обладатель богатой перчатки, и я его, наконец, рассмотрел.
Он был военным – за версту видно. Не таким, как солдаты городского ополчения – тех из
горожан набирают, – а лордом-военным. Все общаются с сиротами свысока, лордам
позволено так же разговаривать и с хозяйкой приюта, но обычно они пыжатся, чтобы ещё
больше возвыситься, ещё сильнее ткнуть нам на наше место. Этот не пыжился. Он явно
привык приказывать – причём всем подряд, даже равным. А ещё у него была эта… стать.
Собранный, ни одного лишнего движения. И не морщился он ни от запаха чеснока, ни от
вида меня или той же хозяйки с дочерьми. Ну и самое очевидное – его одежда. Дорогая, да, но простая – без блескучих штучек, без лишних красивостей, и неяркая.
Лорд тем временем поймал мой взгляд, вскинул брови, хмыкнул и достал из-под плаща
бархатный мешочек. В мешочке сладко звякнули деньги. И явно не медные.
- Право же, почтенная, - повторил он, подбрасывая мешочек на ладони и заставляя его
звенеть, пока мы дружно наблюдали. Хозяйка и дочки – с вожделением, я – с ужасом.
Диспозиция ясна была, как стёклышко: когда лорд сам является в приют и платит за
сироту золотом, ничего хорошего этого сироту не ждёт. Никакая благотворительность тут
и рядом не стояла, значит, почти наверняка мой труп завтра утром всплывёт где-нибудь в
и рядом не стояла, значит, почти наверняка мой труп завтра утром всплывёт где-нибудь в
районе моста Висельников. Если от меня останется хотя бы труп.
Хозяйка что-то затрещала, разом растеряв всю свою степенность. Я не слушал – глянул на
дверь, окно… Можно было сбежать через них. Но в ворота мимо возвращавшихся
воспитанников я бы не проскочил. Значит, всё равно поймают. И всё равно отдадут. А в
лучшем случае оставят, и хозяйка меня в ярости сама же и уморит – такую сделку сорвал!
Большая часть денег в мешочке уж наверняка ей в карман пойдёт, лорду-владельцу же она
отправит обычный взнос за покупку сиротки, вот и всё.
«А значит, пока сбежать не удастся, - решил я. - Ла-а-адно. Потом. По дороге. И смотря
куда увезёт. Если куда-то навроде того замка с садом, тот там спрятаться легче лёгкого, а
потом и слинять по-быстрому».
Мешочек с золотом перекочевал на стол, лорд потянулся подписать бумаги, но хозяйка
замахала руками – не надо, мол, не трудитесь, Ваше Сиятельство. Ясно, подпись она
потом подделает. Уж точно не в первый раз.
Ещё пара мгновений трескотни – я как раз только-только собрался усесться на пол: голову
сдавило так, будто сам Великий Отец на неё свою длань возложил. Но меня подхватили
руки кого-то из дочек, сноровисто укутали в слишком длинный плащ и толкнули к
довольному лорду.
Ну, вот, я попал…
Приютские прятали глаза, когда мы шли к воротам – я плёлся как можно медленней, глядя
в пол, сгорбившись. Железная рука в вышитой золотом перчатке вцепилась мне в плечо и
подталкивала вперёд. Жак, замешкавшийся у сарая, глядел нам вслед отчаянным взглядом.
Я видел краем глаза, как его губы шептали что-то похожее на молитву Матери. И думал, что дурачок он, если ещё не понял, что Ей нет до нас дела. Никому нет.
Меня толкнули к ждущему у ворот коню. Потом втащили в седло – сильно закружилась
голова, перед глазами снова поплыло. А потом и замелькало – конь скакал быстро, так, что
я сразу понял: если попытаюсь сползти с седла и бежать, разобьюсь нафиг. Ладно. Ладно
же!..
Лорд возвышался надо мной этакой громадой из кошмаров, давил, как всё та же длань
Отца. И плащ его был мягким-мягким – передо мной на седле лежал краешек, я не
удержался, провёл рукой. Сзади хмыкнули.
Я не выдержал, обернулся, поднял взгляд. А будь что будет, хуже-то уже вряд ли.
- М’лорд… могу я… могу я… спросить…
- Ми-лорд, - поправил он, усмехаясь. – Можешь. Спрашивай.
Я вдохнул поглубже, набрался духу и выпалил:
- Куда вы меня везёте?
И быстро поднял руки, закрывая голову – вряд ли одной оплеухой отделаюсь. Сейчас с
седла свалит, а потом ещё копытами затопчет. За то, что заговорил, за то, что вопрос задал
– благородные от нас вопросов не любят…
Позади снова хмыкнули, на этот раз громче и веселее.
- В Пчелиную Заводь. Тебе понравится.
В последнем я очень сомневался. Наверняка какой-нибудь особняк за городом, с хорошим
таким подвалом. Значит, даже у моста Висельников к утру не всплыву. Прямо у этой
Заводи и закопают. Наверняка рядом с похожими холмиками. Зашибись.
- Скоро уже приедем. Потерпи.
Я от удивления снова поднялся, вкинул на него взгляд. У него были седые волосы, у лорда, но густые, да и не выглядел он стариком – крепкий, сильный, жилистый. Глаза живые,
серые, с интересом смотрели на меня. Тонкие губы скупо улыбались.
И я решился:
- Ми-лорд.., - он кивнул одобрительно, улыбка стала шире, - зачем я вам?
Давай, скажи мне в глаза. Или прекрати строить из себя доброго дальнего родственничка, явившегося за бедной сироткой! Или избавься от меня уже, строптивых и любознательных
же никто не любит. Ну!
Он рассмеялся, не сводя с меня заинтересованного взгляда. И вдруг спросил:
- Хочешь стать лордом?
Я опешил. Мысли неслись в голове: «Кем? И смотрит так… О, Великая Матерь, похоже, я
попал ещё сильнее чем думал. Видать, не сразу прибьют. Видать, сначала наиграются.
Может, он вообще спятил? Великая Матерь, смилуйся!»
- Нет! – выпалил я, делая попытку сползти с седла: лучше уж под копытами, чем…
Железная рука снова вцепилась мне в плечо, усаживая обратно.
- Умный пацан. Куда ты денешься!
Мы действительно приехали скоро. Неудивительно – конь летел так, что ветер в ушах
свистел, а на глазах слёзы не высыхали. Я прижимался к самой шее, нюхал конский пот, и
думал, что с человеком, который так загоняет коня, уж точно жить несладко.
Заводь оказалась замком, настоящим, крепким, неброским снаружи, но, как и костюм
лорда, богатым. Витражные стёкла внутри, лестница из красивого скользкого камня с
серыми прожилками, дверь из хорошего дерева, слуги в ливреях. Меня передали с рук на
руки ключнице, пролаяли какой-то приказ на высоком мальтийском – и завертелось. Я всё
выискивал, куда бы сунуться, чтобы пересидеть, да как бы отсюда сбежать потом – в
подвал-то меня сразу почему-то не повели, а потащили в комнаты под крышей – по ещё
одной скользкой, вычурной лестнице с узорчатыми, в виде растений и зверей, перилами. Я
упирался, но слабо – меня и так мутило, еле стоять прямо мог. Кажется, в итоге какой-то
горничной на руки и свалился, но уже в комнате. Меня быстро из плаща выудили, раздели, как куклу, покрутили и в громадную медную лохань, застеленную тканью, засунули. Вода
пахла сладко, почти так же, как от лорда. На поверхности густо плавали розовые и жёлтые
лепестки.
Я обалдел.
А потом меня тёрли чем-то мягким, скользким, пенистым и вонючим. Всего – и волосы
тоже. Всё это ужасно щипало глаза и было жутко на вкус, когда заливалось в рот. А
горничные в унисон возмущались, что, дескать, притащил господин заморыша-грязнулю,
чего, спрашивается, ради?
Я вот стал догадываться, чего ради. Зачем моют, зачем на волосы всякую дрянь льют,
зачем потом маслом трут. Моют и снова трут. У нас рассказывали про такое, шёпотом, по
вечерам – что есть среди лордов мерзавцы, которые, презрев заповеди Великих Отца и
Матери, пользуют не девушек, а мальчиков. И ещё что чем моложе мальчик, тем для лорда
слаще.
Я прокрутил воспоминания лестницы, лучистого светом из громадных окон холла, пустых
коридоров и решил, что на бордель из рассказов других мальчишек дом не похож. Значит, Сиятельство у меня будет, хм, один. Уже хорошо. Понятно теперь, почему и лордом быть
предлагал. Чистоплюй. С сироткой не хочет, значит. Ла-а-адно. Сбегу точно. Ночью же
сбегу хоть в бездну.
Под конец, когда я наглотался этой мыльной пахучей дряни по самые уши, меня всё-таки
вытащили, вытерли чем-то очень мягким и принялись одевать. Много чего надевать
лишнего, странного и, на мой взгляд, абсолютно ненужного. Ну зачем штаны под штаны, спрашивается? Или рубашку на рубашку, а сверху какую-то яркую удавку, а потом кафтан, как у того лорда, тоже не блескучий, но стоящий наверняка больше всего нашего приюта.
И на ноги сначала натянули что-то тонкое – не портянки, а тоньше. Наступишь –
расползётся. И как я ходить буду? Но, оказывается, ещё обувь причиталась. Не сапоги, а
короче, но тоже кожаные и очень удобные, мягкие. «Вот за них спасибо, – думал я, – мне
бежать будет легче в такой обувке. А кафтан этот идиотский я, пожалуй, потом продам.
Главное, не продешевить. И жить потом припеваючи, пока не обустроюсь».
Комната, в которой меня на какое-то время оставили, находилась как раз над каким-то
длинным зданием – крышу его хорошо было видать – и имела достаточно широкое для
меня окно. Мне после мытья стало получше, и я уже начал примериваться, как отсюда
вылезти. Уже и план придумал – по крыше во-о-о, к воротам. Вроде не высоко, если
повезёт, даже не ушибусь... Но слишком долго возился с щеколдой – всё понять не мог, как
эти чудные окна открываются, да и интересно было, почему стёкла стоят, а не
вываливаются, ведь не за что вроде не держатся. Меня так и застали повисшим на
открытой створке. Естественно, отвесили оплеуху и отволокли в другую комнату – этажом
ниже. Больше моей, ярко освещённую, с узорчатым деревянным полом плитками, тремя
цветастыми окнами, столом посередине и каким-то странными, но, как оказалось,
удобными стульями. На один из таких стульев меня и впихнули – прямо напротив того
лорда, что меня купил.
Лорд хмурился.
- Рэд, ты очень невежливо обращаешься с мои воспитанником, - сказал он лакею, всё ещё
держащему меня за ухо.
- Простите, милорд. Но, кажется, он хотел сбежать.
Я, напрягшись, глянул на лорда – тот, прищурившись, ответил мне похожим взглядом.