Они были за сотню шагов от купола, когда часто и сильно застрочили пулеметы. Град пуль швырнул всех троих на землю. Тарас не удержался и покатился с разбега вперед. За ним сразу потянулась красная дорожка.
Валентин открыл огонь еще в падении, он видел как слева от купола брызжет коротким злым огнем, словно там работает электросварка. Ударившись о землю, он не потерял прицел и стрелял до тех пор, пока не кончились патроны. Моментально заменив рожок, со злым удовлетворением заметил как рыло пулемета задралось к небу, а человек уткнулся лицом в землю. Оттолкнув его, второй ухватился за рукояти и развернул в сторону нападающих, Валентин срезал его короткой очередью.
Донесся горестный крик Тараса:
– Сволочи успели раньше!..
Пули взрывали землю, комочки земли плясали в воздухе как при сильном ливне. Валентин судорожно поливал свинцом купол, его дважды ударило в плечи, рядом мелькнуло лицо Ермакова, кровь стекает по виску, в глазах злость и отчаяние, там не меньше десятка пулеметов, а вон один приподнялся с длинной трубой на плече...
Гранатометчик упал на спину, ракета с шипением ушла в небо, оставляя длинный дымный след.
– Нам не прорваться! – крикнул Валентин. – Они уже в бункере!
Он вскрикнул и ухватился на ногу, но тут же бросил руку к автомату и принялся строчить по замеченным головам. На бедре быстро расплывалось красное пятно, одежда набухла.
– Неужели мы отступим? – закричал Ермаков.
Валентин впервые слышал страх и отчаяние в голосе полковника. Страх, ибо уэнбэшники непостижимо быстро появились здесь, а значит, в купол уже не прорваться, из бункера их перестреляют легко, но и оставаться здесь на минуту дольше нельзя: те явно уже доложили по рации, что террористы подошли, можно высадить десант сзади или расстрелять их ракетами с воздуха.
Тарас все время орал, стрелял без перерывал, за доли секунды менял рожки и снова стрелял. Земля под ним стала красной, а кровавые пятна покрыли его плечи, спину, ноги, даже голову. Судя по выстрелам, два пулемета из класса крупнокалиберных, против них бронежилет третьего класса не выстоит, еще чудо, что десантник жив, а пули его идут точно по огневым точкам.
Из десятка пулеметов половина умолкла, но возле самого купола один засел за камнем, строчит упорно, его пули бьют в землю как маленькие гранаты. Валентин перекатился, его рука дотянулась до кейса, мигом привстал уже с гранатометом и нажал курок в тот миг, когда пять пуль крупного калибра ударили в грудь.
Ракета угодила в основание камня. В воздух взвились блестящие осколки, части пулемета и клочья красного мяса. Ермаков зарычал и, непрерывно стреляя, пошел вперед. Его шатало, левый бок онемел, руки трясло от непрерывной стрельбы.
Тарас лежал, весь изрешеченный пулями. Он принял основной удар на себя, стрелял так, что даже смертельно раненый заставил умолкнуть несколько пулеметов.
– Тарас... – прохрипел Ермаков. – Увидимся...
Еще двое пулеметчиков упали. Кто-то, не выдержав вида идущего прямо на них окровавленного человека, вскочил и метнулся к куполу. Ермаков сразил его последними пулями, немеющими руками заменял рожок, когда в голове словно взорвалась бомба. Он повалился навзничь, перед глазами мелькнул купол, затем он уставился в синее небо.
Кровь хлестала из ран, но в душе все еще клокотала ярость, а мышцы дергались, не веря, что скоро их скует холод. Выполнили все, сделали почти все, и только на самом финише не успели самую малость, проиграли какие-то минуты, а то и секунды...
Пулеметы не умолкали, он слышал их смутно, в ушах уже гремели тяжелые водопады, и с каждым ударом затихающего сердца их рев становился все грознее. С неимоверным усилием он заставил себя повернуться.
Оставшиеся трое пулеметчиков строчили, но пули шли уже в другую сторону. Оттуда бежал человек огромными как олень прыжками. Он тоже стрелял на ходу. Один пулеметчик дернулся и упал, ствол пулемета задрался, но и человек упал, покатился, но с трудом поднялся на колено и выстрелил. Второй пулемет умолк.
– Давай, Дима, – прошептал Ермаков с нежностью. – Только ты, сынок... За тобой, Россия...
Он пытался подтянуть к себе автомат, пальцы застыли. Уже угасающим взором он видел как стажер снова выстрелил, сам упал, но пулемет умолк, а стажер пополз к куполу.
Правое плечо отзывалось болью при каждом движении. Он полз к куполу, страшась услышать рокот вертолета: те, которые внутри, наверняка вызывают помощь.
Из купола кто-то выглянул, винтовка в руках Дмитрия дернулась. Голова исчезла, оставив красное пятно на белом камне. С болью и яростью видел три застывшие фигуры на земле: Ермаков подобрался ближе всех, его лицо с открытыми глазами обращено в его сторону. Валентин не выпускает из рук гранатомет, а Тарас раскинулся в такой луже крови, что она пробивает себя русло для ручейка.
Еще трижды он выстрелил, осталось два патрона, но купол вырос, закрывая полнеба, хотя на самом деле возвышается над землей разве что метра на полтора. Прямо перед ним щель, в правом руке уже пистолет, выстрелил на всякий случай, крикнул сорванным голосом:
– Вы слышите?.. У меня бомба, мой палец уже немеет давить эту чертову скобу!..
Послышался шорох, из глубины крикнули:
– Эй, мы сдаемся!.. Сдаемся!
– Сколько вас?
– Восемь человек, двое раненых.
Дмитрий переждал приступ слабости, крикнул сорванным голосом:
– Я тоже ранен... Я не смогу охранять столько...
Он чувствовал всей кожей, как там внизу наступила оглушающая тишина, в которой сгущаются злоба, подозрительность, страх, ненависть, снова быстро растущее подозрение...
Он вздрогнул, внизу прогремели автоматные очереди. Дважды хлопнули пистолетные выстрелы, затем снова дробный непрекращающийся стук автоматов. Доносились глухо, удавалось различить разве что, что сперва били не меньше, чем из пяти автоматов, затем патроны заканчивались, очереди становились реже, обрывались. Наконец прозвучала длинная очередь, но Дмитрий всей кожей ощутил ее неприцельность и как воочию увидел мертвеющие пальцы, что все еще давят на курок.
Не понимая, что там случилось, он сжимал гранату, колебался, когда снизу донесся слабый крик:
– Не стреляй!.. Я выхожу...
Он подтянул тяжелый как подбитый танк пистолет, повернул ствол к выходу. Другая рука сжимала гранату.
В подвале послышался шорох. Он всматривался в темноту, каждое мгновение ожидая услышать выстрел, после чего его тело пронзит короткая острая боль, и надо успеть за это мгновение разжать пальцы... Не сжать еще судорожнее, а именно разжать...
Из темноты показались окровавленные пальцы. Затем голова... Человек выползал из подвала, каждая ступенька давалась с неимоверным трудом, он цеплялся руками и подтягивался, за ним тянулись красные полосы. Ноги прострелены, как понял Дмитрий по зияющим красным дырам в пятнистом костюме,
Наконец уэнбэшник поднял голову, их глаза встретились. Это был массивный малый с низким лобиком в палец шириной, квадратной челюстью и тупыми свиными глазками. Дмитрий услышал шепот:
– Не убивай... Там уже никого... Если тебе нужен тот кейс, возьми... только не убивай.
Дмитрий, все еще не веря, бросил ему медпакет, поднялся и, цепляясь за стену, чтобы не свалиться, потащился по ступенькам вниз. Коридор свернул вправо, под потолком светила тусклая лампочка. Дверь в конце коридора распахнута, приближается неровными толчками. Измученное сердце начало стучать чаще. Ноздри раздувались, чувствуя запах свежепролитой крови. Много крови...
Он ухватился за косяк, ноги подламывались. В просторном бетонном бункере все забрызгано кровью, словно здесь стая монстров рвала людей на части и бросалась окровавленными кусками в стены. На полу в жутких позах девять человек... нет, девять трупов. Лица перекошены, зубы оскалены, в глазах так и осталась злоба последнего страшного боя, всех против всех, потому что проклятый русский страшится взять в плен десятерых, но одного – рискнет, так что шанс остаться в живых только у одного...
– Господи, – прошептал Дмитрий, – пауки в банке... Как же можно...
Кейс сиротливо лежал в углу. На поверхности едва заметные царапины от пуль. Дмитрий прошел по лужам крови, в спине кольнуло и что-то оборвалось, когда нагнулся и ухватился за ручку. Тяжесть заставила сжать зубы. Тихонько подвывая, он потащился наверх, чемодан выворачивал суставы в плече. Каждая ступенька вздымалась как горный уступ, он заволакивал тяжелое тело как мешок свинца, а чемодан разрывал его тело надвое.
Перед выходом отдохнул, взял пистолет в правую руку. Пальцы совсем занемели. Поднял чемодан, закрывая им левую сторону груди, и шагнул в яркий солнечный мир, готовый отвечать на выстрелы.
Уэнбэшник сидел, прислонившись спиной к камню, желтый как старый воск. Его пальцы безостановочно перетягивали бинтом ноги. Глаза расширились в страхе, увидев пистолет, но Дмитрий сунул за пояс и заставил ноги двигаться в сторону дороги.
Глава 55
Дорога открылась ровная и широкая, идеально гладкая, словно это не далекое провинциальное шоссе, а подготовленная к визиту президента. В голове стучало, каждый шаг отдавался болью во всем телом. Он чувствовал как кровь струится из плеча, бока, в кроссовках хлюпает.
Приближающийся рокот заставил взглянуть на шоссе, а уже потом вверх. В его сторону быстро шел тяжелый армейский вертолет. В проемах виднелись крупнокалиберные пулеметы на турелях, головы в зеленых шлемах.
Ноги подкосились, он упал, а с вертолета открыли огонь по одиноко бредущему человеку с кейсом и винтовкой. Два патрона, напомнил себе. Два.
Вертолет шел по косой дуге в его сторону. Вскинув винтовку, почти сразу нажал на спуск. Землю рядом с ним вздыбило как плугом, резкий толчок в грудь, резкая боль, но сцепил челюсти намертво, заставил себя стоять, поймал в прицел вертолет... в последний миг сместил на пулеметчика, выстрелил, ибо вертолет, потеряв управление, быстро шел вниз.
Слабость заставила его опуститься на колени. Потом завалился на бок, вскрикнул: острый бок кейса уперся в разбитое пулей ребро. Вертолет удалось выровнять перед самой посадкой, но грохнулся тяжело, сломал лапы и завалился на толстый бок. Фигуры в зеленых пятнистых костюмах выскакивали как муравьи из банки. Он выпустил по ним всю обойму. Беречь патроны нет смысла, выскочившие укроются за насыпью, там целая гряда, он тоже упал за камнем, но его положение безнадежно, даже не будь ранен и будь у него сколько угодно патронов...
Как дело решенное, он набрал заученный код. Крышка кейса не подскочила, но чуть дрогнула. Поддев ее пальцами, поднял, тугую и застывшую за полтора десятка лет. От бортика до бортика, не оставляя ни миллиметра свободными, плотно прижались друг к другу стальные цилиндры, провода, механические взрыватели, которые видел только в музее. Но по спине прошла жутковатая волна страха, нервами ощутил: древний заряд жив, способен выжечь землю на полмили во все стороны, а вверх подняться на десятки миль страшным оранжево-багровым грибом и накрыть смертоносной тенью половину этого штата...
– Будь ты проклята, – прошептали его полопавшиеся от внутреннего жара губы. – Быть ты проклята, последняя Империя...
Он сбросил колпачок защиты, опустил палец на черную кнопку, которую почему-то упорно называют красной. Издали донесся шум работающего мотора, крики.
К линии огня мчался старенький джип с открытым верхом. За рулем сидела, вцепившись в баранку, молодая девушка. Ветер трепал ее распущенные волосы ярко пшеничного цвета. Рядом с нею стоял, держась за раму, с красным как помидор лицом мужчина и огромным вислым животом, У него ярко горели на солнце ярко-красные волосы, которые принято приписывать выходцам из Ирландии. Дмитрий рассмотрел разинутый в крике рот, но ветер относил слова. Судя по жестам, он требовал чтобы стрельбу прекратили или перенесли подальше от их пастбища. Похоже местные фермеры всю эту стрельбу и падающие вертолеты посчитали простыми учениями...
Дмитрий свирепо ухмыльнулся разбитым о камень ртом. На землях Империи так долго не лилась кровь, что в голову не приходит, что и здесь можно устроить то, что они устраивают в России.
За спиной толстого фермера, в кузове, застыли два молодых парня, настолько похожие, что любой назвал бы их братьями, а толстяка – их отцом.
Фигура в зеленом комбинезоне приподнялась, махала им руками, приказывая убираться. Но глава семейки фермеров лишь кивком велел девушке повернуть, чтобы не приближаться к опасным людям, но зато чтобы они услышали его вопли о правах граждан. Дмитрий снова не уловил слов, красная рожа фермера стала устрашающе багровой, он орал, летели слюни, размахивал руками, а толстое как у коровы брюхо колыхалось.
Машина пошла по дуге, медленно сбрасывая скорость. Дмитрий видел как человек в зеленом кивнул своим людям, те взяли наизготовку карабины. Фермер замер с открытым ртом, потом как мешок плюхнулся на сидение, толкнул девушку. Она послушно и с явным облегчением начала разворачивать машину.
Карабины опустились, Дмитрий почти слышал нервные смешки солдат. Теперь уже все снова смотрели в его сторону, террорист опаснее, только Дмитрий успел заметить как джип развернулся, у ковбоистых парней у руках появились длинные широкие трубы. Почти тут же оттуда с грохотом вырвались струи огня.
Парней отшвырнуло на сидение джипа. Огненно-дымные струи в считанные доли секунды дотянулись до укрытия унбэшников. Раздался тяжелый грохот, земля задвигалась. Взлетели камни, куски окровавленного мяса, одновременно поднялся столб земли, словно в окоп угодила авиационная бомба. Дмитрий видел как третий сверкающий снаряд, оставляя дымный след, мгновенно пересек пространство и ударил в живот офицеру. Во все стороны брызнуло розовым, закрыв этой пленкой полмира. Да еще оторванная по локоть рука с зажитым пистолетом взлетела высоко вверх и упала в двух шагах от Дмитрия. Он отчетливо видел красивые ухоженные ногти, часы в дорогом браслете, но вместо локтя торчал грубо срезанный кусок красной пористой кости.
Фермер и девушка, стоя во весь рост, прицельно стреляли из тяжелых автоматов. Толстые стволы дергались, сверкающие на солнце гильзы красивым каскадом летели им на головы. Оба ковбоя выпустили еще по две ракеты, и тут же, швырнув на землю гранатометы, выпрыгнули из джипа и побежали к Дмитрию.
Новые взрывы колыхнули землю. Дмитрий стискивал зубы, в ушах звон усиливался, а силуэты бегущих к нему парней расплывались, двоились, даже исчезали...
Он прокричал хрипло:
– Не приближаться!.. Стоит мне сдвинуть палец...
Как из тумана донесся торопливый голос на чистом русском языке:
– Не отнимай, держи. Но с минуты на минуту здесь будет вся их армия. Позволь только тебя перевезти...
Он смутно чувствовал как мир колыхнулся, голову поддерживают сильные руки, на груди трещит рубашка, в руку кольнуло, затем укол посильнее в шею, и еще один прямо в грудь.
Фред с туго перевязанными ногами полулежал в кресле. Он чувствовал мелкую тряску, хотя кузов поставлен на особые рессоры и подвески, управляемые мощным компьютером. В маленьком вагончике, где располагался его оперативный штаб, кроме него были только майор Гаррисон и капитан Петерсон. Заменить ни одного не удавалось: в верхах заподозрили, что он дискриминирует сексуальные меньшинства, и оба бездари остались по распоряжению сверху. Теперь эти два ублюдка готовы совокупляться у него прямо на глазах, и нечего не оставалось делать, как отворачиваться.
Чтобы не видеть их слащавых взглядов, которые бросали друг на друга, а порой и на него, он неотрывно смотрел в монитор. Операцию с ядерной бомбой у него забрали в то время, когда он раскрыл все карты русских и уже собирался их дожать, теперь это в руках УНБ, а ему напомнили, что захваченный террористами танкер уже подошел к берегам Англии и остановился. Террористы чего-то ждут, но чего?
В сером пространстве моря и такого же серого неба подчеркнуто белый танкер выделялся как аристократ в деревне. Фред ожидал, что он остановится посреди Ла-Манша, так выдвинет окончательные условия... или рванет, но случилось намного хуже, намного...
Танкер вошел не в Ла-Манш, а в залив Литтл-Минч. Он нагло и вызывающе остановился у берега прямо перед американскими военными базами, а их там только военно-морские – четыре, и две военно-воздушные.
Он стоял огромный настолько, что был заметен и без специального увеличения. Еще на экране было видно светящимися разноцветными точками подлодки, что окружили опасный груз на глубине, там коммандос все еще разрабатывают планы захвата
– Обманули, – прорычал Фред. – Обманули, как... как не знаю, кого! Они с самого начала собирались взорвать.
Вместо окон в передвижном штабе были многочисленные телеэкраны, сверхплоские, сейчас оттуда на него смотрели кто с ожиданием, кто с неприязнью, кто с надеждой – сам директор ФБР, директор ЦРУ, советник президента по национальной безопасности.
– Безумцы, – сказал Голдбрайт. – Они не отделаются каторгой! Мы можем потребовать смертного приговора!
Фред покосился на него, вздохнул и промолчал. А Голдшеккель, директор ЦРУ, сказал предостерегающе:
– Господа, рано поддаваться панике. Они блефуют. Ведь если взорвут танкер, сами погибнут в озере горящей нефти. Они это знают. Нет, просто стараются выжать с нас больше.
Фред поморщился, тряску не чувствуют приборы, но ощущают его простреленные ноги, почти выкрикнул:
– Они взорвут!
– Вы готовы расстаться с погонами, – спросил Голдшеккель резко, – если русские попросту блефуют?
Фред заколебался, но отступать поздно, на него смотрят со всех сторон, но все равно можно отступать... но неожиданно перед внутренним взором встало лицо русского полковника, его суровое и вместе с тем отчаянные глаза, лица его спутников, что дышали отвагой и чем-то давно забытым, но странно тревожащим, как воспоминание крови о дальних морях и черных пиратских флагах.