Спаркл застыла на секунду-другую, потом поспешила к двери. Опасаясь, что тварь учуяла ее и поджидает, скрывшись из виду, Спаркл осталась в спальне, осторожно выглянула из двери, увидела, что коридор пуст. Гротескный незваный гость не прошел сквозь стену, а лишь вошел в нее.
Но толщины стены определенно не хватало, чтобы шестиногий монстр разместился в ней. Получалось, что он покинул «Пендлтон», переместившись в какую-то другую реальность или измерение.
Руки так увлажнились от пота, что статуэтка Дианы грозила выскользнуть из них. Спаркл поставила статуэтку на пол, вытерла ладони о слаксы и быстрым шагом направилась к открытой двери в комнату Айрис.
Девочка сидела на кровати, привалившись спиной к подушкам, горкой сложенным в изголовье, читала книгу. Не отреагировала на появление матери. Очень часто, прячась за броней аутизма, она даже взглядом отказывалась признавать присутствие других.
Спаркл прошлась по комнате, заглянула в ванную, ожидая увидеть там какое-то изготовившееся к прыжку чудище, сошедшее с картины Босха или сбежавшее из рассказа Лавкрафта. Но в ванной ничего необычного она не обнаружила.
Не желая оставлять дочь одну, Спаркл присела на краешек кресла, дожидаясь, когда замедлятся удары сердца. Но Айрис раздвинула портьеры, ранее сдвинутые матерью, и молнии прорезали небо такими яркими зигзагами, что Спаркл вскочила и выбежала из комнаты.
Ей хотелось оказаться в стенном шкафу-гардеробной со сплошными, без единого окна стенами. Но после встречи с неведомой тварью она не могла заставить себя вернуться в спальню. Вторая такая встреча могла пережечь ей нервы почище молний. Кроме того, ей хотелось находиться поближе к Айрис, на случай, если та ее позовет.
Спаркл ретировалась на кухню, в которой тоже не было больших окон. Днем естественный свет поступал через ряд ленточных окон, расположенных под потолком, в глубокой нише южной стены. Ниша располагалась над общим коридором с более низким, чем в квартирах, потолком. Ленточные окна закрывались ставнями с дистанционным управлением, и она закрыла их еще до начала грозы.
Пока Спаркл варила эспрессо, она вновь думала о мескалине. Пейоте.[15] Она знала разрушительный потенциал этого наркотика. И задалась вопросом: а может, ей подсыпали в еду тот или иной галлюциноген? Конечно, попахивало паранойей — как такое могло случиться? — но она не могла найти другого объяснения тому, что видела.
Толман Рингхолс, Тол, Толли, симпатичный и харизматичный профессор, соблазнитель студенток, знал о галлюциногенах все: мескалин, ЛСД, айяуаска,[16] псилоцибин и другие субстанции, извлекаемые из волшебных грибов… Соблазнив Спаркл в конце ее второго года обучения — его анализ стихотворения Эмили Дикинсон[17] о молнии, номер 362, покорил ее сердце, — она ничего не знала о его религии, в которой объектом поклонения являлось любое изменяющее сознание вещество. Тол затрагивал сей предмет очень осторожно, открыл веру в вызываемую химическими препаратами трансцендентность, лишь убедившись, что Спаркл полностью в его власти. А когда она отказалась участвовать в его путешествии души, тайком подсыпал ей в кофе мескалин. Вместо того чтобы «коснуться лица Бога» — таким обещал Тол эффект этого таинства, — для Спаркл все обернулось жуткими галлюцинациями, память о которых до сих пор преследовала ее.
Она бросила Толмана Рингхолса, что оказалось для него сюрпризом, а вскоре выяснилось, что первый раз он обманул ее до того, как подсыпал в кофе мескалин. Он сказал ей, что она может не предохраняться, поскольку он сделал вазэктомию. Так появилась на свет Айрис.
И теперь шестиногий чудовищный младенец казался отголоском тех жутких галлюцинаций, хотя прежде ничего такого с ней не случалось.
Тревожась из-за того, что Айрис одна, но боясь молний, она сидела за кухонным столом, спиной к ленточным окнам в высокой нише. И не могла видеть пульсирующие вспышки в щелях между ставнями, когда молнии рвали небо. Но при раскатах грома лампы на кухне мерцали, и этих псевдовспышек хватило, чтобы перед ее мысленным взором возник предсмертный танец матери.
Спаркл любила своего отца, как саму жизнь, но ее мать, Уэнделина, любила его больше жизни. За год ее горе не смягчилось временем до печали, как бывает обычно, а, наоборот, усилилось до душевной боли, и она жила в отчаянии, которое отгородило ее от дочери. Первую годовщину смерти Мердока природа решила отметить другой грозой, которая надвинулась с океана. Спаркл побежала к матери, но поначалу не смогла ее найти. И лишь поднявшись по спиральной лестнице в башенку, увидела мать на площадке с перильцами, расположенной на крыше дома. Уэнделина смотрела на грозовые облака, которые, казалось, затягивали в себя последний дневной свет. В синем платье, которое особенно любил отец Спаркл, босиком на мокрых досках, с зонтом в руках, который не очень-то прикрывал от сопровождаемого сильным ветром дождя.
Девятилетняя Спаркл молила ее вернуться в дом. Уэнделина, казалось, и не слышала дочери, всматриваясь в молнии: одни, далекие, сшивали темное небо и еще более темную воду, другие, поближе, ударяли в берег Мэна и, казалось, поджигали пенящиеся волны.
Молнии зачаровали Уэнделину, она улыбалась, возможно, надеясь, что ее муж выйдет из грозы, как спускающийся с неба ангел, вернется к ней.
Через мгновение после того, как Спаркл осознала, что мать держит зонтик не за деревянную рукоятку, а за металлический стержень над ней, молния, притянутая сталью, проследовала по стержню, нашла руку, пронзила женщину. Зонт вспыхнул ярким пламенем, отлетая в сторону. Ветром его унесло в дождь, а Уэнделину миллионы вольт оторвали от площадки, оторвали и развернули, и какие-то мгновения она плясала, как скачущее пугало в «Волшебнике страны Оз». Ее руки взметнулись к небу, словно она навлекала на себя еще один удар летающего огня. Уэнделину бросило на ограждение, перекинуло через него, и она исчезла в дожде и темноте, умерев до начала падения, которое закончилось на живой изгороди из остролиста, где она и застыла, лицом к бушующим небесам.
Юная Спаркл, в тапочках на резиновой подошве, стояла на мокром полу площадки, теперь уже круглая сирота, стояла, оцепенев от шока, мгновенно осознав, что этот мир темен и жесток, что жизнь лучше всего складывается у тех, кто отказывается сломаться под ее тяготами, что для того, чтобы обрести счастье, нужны сила и мужество никого и ничего не бояться. Она заплакала, но не разрыдалась. Стояла долго, и слезы в конце концов прекратились, а дождь смыл соль с лица.
Последующие двадцать три года она пряталась только от молнии, не боясь людей, которые встречались ей на жизненном пути, не пасуя при неудачах, которые, конечно же, случались. Ее не пугали опасности и риски, которые останавливали других. Только гроза заставляла ее отступить, и сейчас, допивая эспрессо, Спаркл поняла, что должна преодолеть и эту фобию, если намерена пережить беспрецедентную угрозу, которую олицетворяло это шестиногое видение.
Кухонные лампы замерцали, хотя за стенами и не грохнуло, и Спаркл осознала, что не посмеет, если вдруг отключится электричество, даже на мгновение остаться в темноте, которую могла разделить с ней эта неземная тварь. На случай чрезвычайных обстоятельств она держала по фонарю в каждой комнате. И теперь выхватила его из ящика рядом с духовками.
Электричество не отключилось, но Спаркл решила, что, несмотря на молнии, должна оставаться рядом с Айрис, пока не поймет, что происходит. Даже в сложившихся обстоятельствах она не рискнула бы заставить легко возбуждающуюся девочку перейти из ее комнаты на кухню или в другое место, лишенное окон. В критических ситуациях спокойствие Айрис являлось главным условием для обеспечения ее безопасности.
Направляясь в комнату дочери, глянув через открытую дверь в свой кабинет, Спаркл заметила, что на экране телевизора пульсируют кольца синего цвета. Телевизор был выключен, когда она шла на кухню. Айрис включить его не могла. Девочка не любила телевизор, потому что бесконечный поток меняющихся образов казался ей хаотичным, сначала нервировал, а потом пугал. «Ты не знаешь, что будет потом, это всегда становится сюрпризом», — как-то сказала она.
Спаркл вошла в кабинет и, заинтригованная, уставилась на странные синие кольца. Очевидно, это тестовая картинка, какой она никогда не видела раньше.
Она попыталась выключить телевизор, но, вероятно, батарейки в пульте дистанционного управления сели. Она направилась к телевизору, чтобы выключить его нажатием на кнопку, но ее остановил бесстрастный… возможно, механический… голос.
— Взрослая женщина. Светлые волосы. Синие глаза. Пять футов два дюйма.
Услышав собственные приметы, Спаркл нахмурилась.
— Взрослая женщина. Светлые волосы. Синие глаза. Пять футов два дюйма.
Услышав собственные приметы, Спаркл нахмурилась.
— Взрослая женщина. Светлые волосы. Синие глаза. Пять футов два дюйма. Над землей. Второй этаж. Южное крыло.
— И что, черт побери, это означает?!
Телевизор ответил:
— Уничтожить. Уничтожить.
Глава 20 Квартира «3-Е»
После ухода русской маникюрши Микки Дайм вернулся в кабинет. Деревянный пол под босыми ногами вызывал сексуальные ощущения. Многое вызывало у Микки сексуальные ощущения. Чуть ли не все.
На ковре он стоял, вдавив пальцы в толстый ворс. Ступни у него были маленькие и узкие. Красивые. Он гордился своими красивыми ступнями. Умершая мать говорила Микки, что ступни его выглядят так, будто их вырубил из мрамора Микеланджело.
Микки любил искусство. Произведения искусства вызывали сексуальные ощущения.
Но сексуальнее всего он ставил убийство. Убийство тоже могло быть искусством.
Его брат, Джерри, мертвый и завернутый в одеяло из микрофибры, никак не тянул на произведение искусства. Незапланированное убийство, совершенное в спешке. Жертва понятия не имела, что в скором времени ей предстоит умереть, не смогла ужаснуться, в полной мере осознать, что жить ей осталось совсем ничего. Нет, такое убийство не имело ничего общего с искусством. Отдавало дилетантством. Грубая, топорная работа. Эмоциональное убийство.
Великое искусство — это не эмоции. Это ощущения. Только буржуазия — лишенный вкуса средний класс — могла думать, что искусство возвышает и имеет значение. Если оно и трогало сердце, то было не искусством, а китчем. Искусство вызывает трепет. Искусство обращается к первородному, к звериному. Искусство задевает более глубинные струны, чем эмоции. Если что-то заставляет тебя думать, это может быть философия, или наука, или что-то другое, но не искусство. Истинное искусство — знание о бессмысленности жизни, о свободе от греха, о власти.
Микки узнал об искусстве от матери, умнейшей женщины своего времени. Она знала все.
Ему бы хотелось, чтобы мать оказалась рядом. Она бы подсказала, как избавиться от тела Джерри.
Задача возникла не из легких. Все коридоры «Пендлтона» контролировались видеокамерами службы безопасности. Лифты и гараж, расположенный отдельно от здания, — тоже. Джерри весил примерно 165 фунтов. Они находились на третьем этаже.
Чем дольше Микки смотрел на завернутый в одеяло труп, тем больше тот прибавлял в размерах и весе.
Он вернулся в огромную ванную, где ему делали маникюр и педикюр, пока он сидел на процедурном кресле. Открыл шкафчик ароматерапии. Оглядел шестьдесят бутылочек с различными эссенциями, которые стояли на полочках с внутренней стороны дверцы.
Холодный мраморно-гранитный пол под ногами вызывал сексуальные ощущения. Но холод также обострял ум и помогал принять правильное решение.
Аромат лайма мог еще больше усилить ясность мышления и помочь найти выход. Испаритель стоял на выдвижной полке. Пипеткой он накапал пять капель эссенции лайма в указанные места на одну из хлопчатобумажных подкладок, которые продавались в комплекте с испарителем.
Ароматный поток воздуха вырвался из испарителя. Микки глубоко вдохнул. Любой приятный запах, достаточно концентрированный, мог возбуждать. Острый, чистый аромат лайма бодрил.
Обоняние, вероятно, самое эротичное из чувств. Феромоны, которые выделяют мужчины и женщины, притягивают их друг к другу гораздо сильнее, чем внешность или что-то еще. Нос возбуждается раньше гениталий.
Когда Микки вернулся в кабинет, мертвый Джерри ждал в одеяле, края которого связывали галстуки.
Микки постоял, расчетливо оглядывая сверток. Аромат лайма очистил разум и подготовил его к напряженной работе. Обойдя труп, Микки сел в кресло, задумался.
Поднялся, подошел к окну, чтобы посмотреть на залитый дождем двор. С трех сторон «Пендлтон», с востока — известняковая стена высотой в четырнадцать футов. Бронзовые ворота в этой стене выводили на огороженную территорию со своими воротами: северными и южными. На этой территории находился первый гараж, в здании, в котором ранее стояли кареты.
Парковочное место Микки находилось еще дальше, во втором и большем по размерам гараже, новой постройке в три этажа (один — подземный), расположенной за забором.
Его внимание привлекло южное крыло, напротив. На втором этаже кто-то стоял у окна. Если бы он потащил завернутый в одеяло труп мимо фонтанов и декоративных кустов, его могли увидеть.
Микки вернулся к мертвому Джерри. Одеяло не полностью скрывало труп. Если куда-то его тащить, любой сразу бы понял, что в одеяло завернут покойник.
Ощущения — вот ради чего стоило жить. Ощущения стимулировали мысль и действия. В данном случае ароматерапии не хватило для того, чтобы вывести его мозг на максимальную мощность.
Микки пошел в спальню, открыл дверь в стенной шкаф-гардеробную. С верхней полки снял большую черную сумку. Запах кожи, прикосновения к ней доставили ему удовольствие.
В спальне он поставил сумку на кровать. Взялся за язычок застежки замка-молнии большим и указательным пальцами. Насладился эротическим звуком ползунка, разделяющего зубцы молнии.
Из сумки он достал трусики и другое нижнее белье, принадлежавшее его матери. Шелк, атлас, кружева.
Осязательные ощущения могут быть мощным стимулятором.
Через какое-то время он знал, как избавиться от тела. Единственная сложность заключалась в убийстве охранника, дежурившего в настоящий момент на посту службы безопасности в подвале.
Убить не составляло труда. Но получалось, что это будет второе убийство, за которое Микки никто бы не заплатил. Это ему не нравилось. Если бы информация о том, что он убивает забесплатно, дошла до людей, которые пользовались его услугами, они могли решить, что он уже не тот профессионал, которому можно доверять. Они могли даже заказать его.
Для того чтобы наслаждаться самыми острыми ощущениями, которые только мог предложить этот мир, необходимо получить доступ в определенный круг, стать одним из тех, кто имеет возможность делать все, что заблагорассудится, и располагать богатством, которое может оплатить самые экзотические желания. Мать научила его: чтобы достигнуть такого положения и стать неподсудным для обычных законов, нужно стать полезным для Избранных, класса, к которому она принадлежала.
Так же, как его мать, он убивал людей, чтобы стать полезным. Она пользовалась не стрелковым оружием или гарротой, а словами — версиями, анализом, тонкой ложью. Его мать убивала репутации. Уничтожала людей интеллектуально, эмоционально. И всегда радовалась, видя их мертвыми, если они совершали самоубийство или умирали от смертельной болезни. Но самолично она не нажимала на спусковой крючок, не всаживала нож, не устанавливала время на часовом механизме бомбы.
Микки решил, что оставит тело охранника там, где наметил оставить тело Джерри. К тому времени, когда тела найдут, если найдут, останется от них слишком мало, и никто не узнает, как эти двое умерли.
И едва он принял решение, перед мысленным взором Микки, что стало для него сюрпризом, дразня его, возникли эротические образы. В «Пендлтоне» жила женщина, которую он находил невероятно сексуальной. Но он не мог купить секс со Спаркл Сайкс, потому что она не нуждалась в деньгах. Ее дочка тоже ему нравилась. Они напоминали ему официантку Мэллори и ее младшую сестру, двоих из первых трех его жертв. Ностальгия охватила его. Он дал себе зарок не заниматься сексом с женщиной перед тем, как ее убить. Слишком рискованно. Но, если избавиться от тел Джерри и охранника будет так просто, как он рассчитывал, почему не пофантазировать о том, что он как-нибудь сделает с матерью и дочерью Сайкс, прежде чем избавиться от них тем же способом. Грезить наяву нравилось всем.
Вдохновленный, он убрал трусики и нижнее белье. Вернул сумку на верхнюю полку стенного шкафа.
Надел носки. Из кашемировой пряжи. Пальцы, после педикюра, чувствовали себя в них очень уютно.
ОДНОВ мудрости своей ты однажды заметил: «Зачем нам нужны боги, если мы сами станем богами?»
Я, однако, уверено, что для тебя со временем станет ясно: мир, населенный богами, будет таким же неорганизованным, как мир, полный обычных людей во всем их безумном разнообразии. Греки придумали множество богов и полубогов. И нельзя забывать о ревности и соперничестве, процветавших среди обитателей горы Олимп. Люди точно так же, как боги, могут превратить мир в один огромный Олимп в постоянной кутерьме сверхъестественных событий.
Я — Одно. Мне не нужны ни люди, ни боги. Уничтожив первых, я уничтожу и вторых.