И действительно, музыку, которая сейчас способствовала решению стоящей перед ним проблемы, он начал слушать после одного разговора на вечеринке. Когда Кирби упомянул, что ему лучше думается под музыку, но только инструментальную, потому что певцы отвлекали содержанием текстов, легкомысленная, но всегда забавная подруга одного из коллег предложила слушать песни на языке, которого он не знал, и тогда голос станет всего лишь еще одним инструментом. Он любил итальянские оперы, но, поскольку владел итальянским, теперь наслаждался оперным пением в исполнении китайцев. Легкомысленная рыжеволосая девица с длинными сережками, раскачивающимися как маятники, и с вытатуированной прыгающей газелью на тыльной стороне правой ладони решила для Кирби эту маленькую проблему, чего не случилось бы, если бы он не обожал слушать даже практически незнакомых людей.
Его квартира не предлагала роскошный вид на город. Окна гостиной выходили во двор, что вполне устраивало Кирби, который предпочитал смотреть внутрь, а не наружу. Грозы ему нравились, поэтому шторы он широко раздвинул. Гром, дробь дождя по окнам, завывания ветра создавали симфонию, которая не конкурировала с оперой, звучащей из динамиков музыкальной системы. Комнату подсвечивало только необычное, но приятное сияние аквариума, и что-то в этом свете напомнило ему эпизоды из великолепно снятых черно-белых фильмов, таких, как «Бульвар заходящего солнца» и «Гражданин Кейн». Вспышки молний казались ему не более угрожающими, чем блики, отбрасываемые вращающимся зеркальным шаром на танцплощадке, и они способствовали созданию атмосферы, наиболее продуктивной для мыслей о его текущей работе.
Каждая вспышка молнии — иногда разом вспыхивали три, четыре, пять — накладывала силуэты высоких стеклянных окон на мебель и стены: решетку с узкими прутьями и яркими квадратами. Не потерянный в мыслях, ибо мысль всегда его куда-то вела, Кирби обратил внимание на то, как три особенно яркие вспышки высветили различие в силуэте окон: на одном сверху появился темный изгиб, словно провис полог.
Когда Кирби повернулся в кресле, чтобы посмотреть, что послужило причиной появления этой темной арки, он увидел что-то мокрое и светлое, болтающееся за окном, словно кто-то вывесил флаг или праздничную гирлянду — до Рождества оставалось меньше четырех недель — с карниза третьего этажа, что запрещалось правилами ассоциации владельцев квартир.
Кирби поставил чашку и поднялся с кресла. В мягком свете аквариума пересек не заставленную мебелью гостиную.
К тому времени, когда добрался до окна, полотнище, или что там свисало с верхнего этажа, скрылось из виду, а может, его сдуло. Кирби приложился правой щекой к стеклу, посмотрел наверх. Увидел какой-то предмет, не архитектурную деталь, что-то бесформенное и бледное, над частью фронтона окна, но свет фонарей во дворе не позволял как следует рассмотреть и определить, что же это такое. Предмет этот чуть раздувался, но ветром его не полоскало, как флаг или декоративную гирлянду, возможно, потому, что он отяжелел от дождевой воды.
Дважды полыхнула молния, и Кирби смог получше, пусть и на короткое время, разглядеть то, что висело над его окном. Вроде бы три светлых мешочка, размерами раза в два меньше пятифунтового мешка с мукой, связанные вместе веревкой или резиновым шнуром. Мешочки гладкие, надутые, вероятно, чем-то наполненные, накрытые полотнищем, то ли матерчатым, то ли виниловым. Часть этого полотнища как раз свесилась над окном, и тень от него привлекла внимание Кирби. Он не мог сказать, откуда все это взялось и почему висит между третьим и вторым этажом, но точно знал, что к дому сей предмет отношения не имеет. При очередной вспышке ему показалось, что он увидел что-то дернувшееся, два сегментированных стержня по обеим сторонам мешочков, но вместо того, чтобы прояснить природу предмета, короткая, яркая вспышка добавила ему загадочности.
Кирби уже собрался открыть окно и высунуться под дождь, чтобы получше разглядеть предмет. Но, прежде чем это сделал, подумал, что сначала надо взять фонарь в комнате-прачечной.
Когда вышел из гостиной в более ярко освещенную столовую, посмотрел на часы и понял, что день заканчивается. Обедать он собирался с одним из самых блестящих ученых его института, фон Норквистом, который буквально фонтанировал новыми идеями. Они вылетали из него, словно искры, сыплющиеся от вращающегося точильного камня при заточке ножа. И он мог опоздать, если бы не поторопился. Принесенное ветром на фронтон или упавшее с третьего этажа не загремело, поэтому он мог не бояться, что предмет этот достаточно тяжелый, чтобы разбить окно. Так что дальнейшие исследования могли подождать до утра.
В стенном шкафу-гардеробной спальни он добавил к рубашке галстук и надел пиджак спортивного покроя.
Вновь вернувшись в гостиную, выключил китайскую оперу, но оставил свет в аквариуме.
Молнии по-прежнему накрывали мебель и стены силуэтами стеклянных рам, но странная тень в верхней части одной из них больше не появлялась.
Глава 23 Квартира «3–3»
В любое время могло случиться что угодно.
Филдингу Уделлу хватало мудрости, чтобы осознавать постоянную нестабильность космоса, планеты, континента, города, момента. И он трудолюбиво выискивал крупицы ужасной правды о мире, в котором жил, и анализировал и архивировал накопленные знания с дотошностью средневекового монаха, который копировал древние книги, чтобы не дать умереть мудрости прошлого.
Вечером того четверга он по-прежнему работал на компьютере, за который сел в восемь утра и оторвался за прошедший день трижды: два раза, чтобы посетить туалет, и третий — чтобы открыть дверь посыльному из «Пиццерии Сальватино», который принес макароны с мясом, и салат на ланч, и сэндвич с морепродуктами, и мешок с чипсами на обед. Он знал, что льет дождь, сверкают молнии и гремит гром, но не обращал на это внимания. Декабрьским грозам недоставало потенциала, чтобы развернуться в Мать всех торнадо. Этот катаклизм мог свершиться скорее раньше, чем позже, но точно не в этот вечер.
Возможно, самыми важными личными качествами Филдинга Уделла были его хитрость и дар предвидения. Ему хватало ума и настойчивости, чтобы не светиться со своими исследованиями. Подключившись к коммутатору города, расположенного в паре тысяч миль от «Пендлтона», он выходил на компьютер в университетском городке Киото, а через него попадал в публичную библиотеку города Оскош, штат Висконтин, куда и стекались ответы на его запросы, и приняв множество других предосторожностей, он мог готовить Обвинительное заключение, не опасаясь, что его путь проследят до самого «Пендлтона».
Если бы Правящая Элита узнала о его проекте, они убили бы его, а может, сделали бы с ним что-нибудь и похуже. Филдинг не знал наверняка, что могло быть хуже смерти, но его растущие знания об истинной природе мира предполагали такие возможности.
Он каждый день ждал дурных новостей из Оскоша, чего-то вроде взрыва бойлерного котла в библиотеке, который стал бы свидетельством того, что Правящая Элита уничтожила невинных библиотекарей, во имя которых Филдинг и проводил свое расследование.
Он не хотел думать о судьбах, худших, чем смерть. В пессимизм никогда не впадал, полагал себя оптимистом: оставался оптимистом, несмотря на ужас и зло этого мира. Он верил, что сможет победить этих дьявольских мерзавцев, кем бы они ни были, какими бы ни руководствовались мотивами, из каких бы отвратительных источников ни черпали свою огромную силу.
Правящая Элита не включала людей, которые занимали высокие государственные посты или возглавляли крупные корпорации и большие банки. Эти люди выполняли роль инструментов, которыми истинные хозяева этого мира реализовывали свои безжалостные планы. Филдинг не знал наверняка, знают ли титаны бизнеса и политики, что ими манипулируют, как марионетками, или с готовностью служат своим анонимным хозяевам. Но собирался докопаться до истины. Собирался выставить на всеобщее обозрение тайных правителей этого несчастного мира, чтобы всем им воздалось по справедливости.
Он оторвался от компьютера и пошел на кухню, чтобы выпить стакан домашней колы. Он верил, и не без оснований, что продающиеся в магазинах прохладительные напитки — один из каналов, по которым Правящая Элита распространяет препарат, — если речь шла о чем-то таком простом, как препарат, — помогающий убедить массы принимать за реальность иллюзии и обманы, которыми их потчевали. Чтобы избежать такого вот промывания мозгов, Филдинг сам готовил себе колу, и она ему нравилась, пусть не газированная и сильнее пахнущая патокой и лакрицей. Главное заключалось не во вкусе колы, а в том, что эта кола не отнимала у него свободу.
Он купил и соединил две квартиры, чтобы хватило места для рабочих столов и бюро для папок с документами, которые он так долго собирал. Он не мог доверить эти документы только цифровой форме. Прекрасно понимал, что хакеры могли уничтожить их в считаные секунды.
Он оторвался от компьютера и пошел на кухню, чтобы выпить стакан домашней колы. Он верил, и не без оснований, что продающиеся в магазинах прохладительные напитки — один из каналов, по которым Правящая Элита распространяет препарат, — если речь шла о чем-то таком простом, как препарат, — помогающий убедить массы принимать за реальность иллюзии и обманы, которыми их потчевали. Чтобы избежать такого вот промывания мозгов, Филдинг сам готовил себе колу, и она ему нравилась, пусть не газированная и сильнее пахнущая патокой и лакрицей. Главное заключалось не во вкусе колы, а в том, что эта кола не отнимала у него свободу.
Он купил и соединил две квартиры, чтобы хватило места для рабочих столов и бюро для папок с документами, которые он так долго собирал. Он не мог доверить эти документы только цифровой форме. Прекрасно понимал, что хакеры могли уничтожить их в считаные секунды.
Кухня поражала разнообразием утвари, но он никогда не готовил. Заказывал еду в различных ресторанах, менял их случайным образом, чтобы не позволить убийце установить периодичность заказа в каких-то конкретных ресторанах и подсыпать яда в пиццу или жареную курицу.
Наливая колу из кувшина в стакан, Филдинг услышал стук в оконное стекло и решил, что температура упала и дождь стал ледяным. Не посмотрел в окно, потому что обычная погода его не интересовала, только супергрозы, которые в один прекрасный день могли стереть с лица земли целые города. Такие грозы наверняка уже кое-где случались, но об этом по приказам Правящей Элиты не сообщалось.
Двадцать лет назад он выступил в поход за правдой, сразу после окончания университета, когда ему исполнился двадцать один год. Не считал, что это призвание свыше или увлечение. Поход этот стал его жизнью, более того, смысл своей жизни он видел в этом походе.
Филдинг Уделл унаследовал огромные деньги, оставленные ему в доверительном фонде. Получив право распоряжаться ими, он почувствовал себя чуть ли не бесчестным преступником, ограбившим других людей. Не работая ни дня, он получил все, в чем мог нуждаться до конца жизни, в то время когда многие имели так мало.
Вина такой тяжестью легла на плечи, что он едва не раздал все деньги, подумывая о том, чтобы дать обет бедности и стать монахом или найти работу, на которую мог рассчитывать, имея университетский диплом, и влиться в средний класс, со свойственными его представителям маленькими радостями и скромными ожиданиями. Но в Бога он не верил, поэтому постриг в монахи выглядел бессмыслицей, а диплом по социологии с упором на гендерные исследования, к полному его изумлению, никаких дверей ему не открыл. С работой не обломилось.
И пусть, придавленный чувством вины, деньги он оставил. Хоть и чувствовал, что они его проклятье, его тяжкая ноша.
К счастью, пребывая в глубокой меланхолии, к которой так чувствительны нежные души двадцатиоднолетних, он увидел телевизионный репортаж о загадочных смертях множества лягушек по всему миру и услышал, как ведущие ученые предсказывали полное их исчезновение в ближайшие шесть или десять лет. Встревоженный перспективой остаться в безлягушечном мире и последствиями, к которым могло привести такое развитие событий, Филдинг начал изучать проблему… и нашел свое призвание.
Сначала он узнал из новостей, что тотальное уничтожение ждет не только лягушек, но и пчел. Пчелы умирали не от обычных клещей или болезней, а потому, что в ульях нарушался заведенный природой порядок, и никто не мог объяснить, почему так происходит, хотя ученое сообщество пришло к консенсусу в том, что виновато загрязнение окружающей среды и некоторые другие воздействия, вызванные человеческой цивилизацией. Исчезновение пчел приводило к серьезным проблемам с опылением цветущих растений и значительному снижению урожая. Некоторые ученые уверенно предсказывали массовый голод к двухтысячному году.
Как мало он тогда понимал. Каким еще был глупым.
Теперь он нес стакан с колой к компьютеру, через комнаты, полностью отданные делу его жизни. Стук по стеклу, преследующий его, стал громче, словно к ледяному дождю прибавился град. Дождь, ледяной дождь, град, возможно, волновали тех, кто знал не так много, как Филдинг Уделл, но он не мог отвлекаться на такие мелочи, даже если речь шла только о том, чтобы подойти к окну и посмотреть на грозу.
В 2000 году, когда миллионы могли умереть от голода из-за исчезновения пчел, возникала и другая беда. Она так и называлась — проблема 2000.[28] Ученое сообщество пришло к консенсусу, что компьютеры сойдут с ума при переходе из одного тысячелетия в другое, вызвав коллапс банковской системы, множественный запуск управляемых компьютерами ядерных ракет и конец цивилизации.
Заглянув в прошлое, чтобы посмотреть, возникало ли тогда такое же множество угроз существованию человечества, как это произошло при его жизни, Филдинг обнаружил такое их количество, что через своего лечащего врача приобрел достаточный запас таблеток снотворного, чтобы покончить с собой, если бы однажды утром, проснувшись, обнаружил, что живет в мире Безумного Макса,[29] где практически не осталось ресурсов и мародерствуют банды психопатов. Ученые приходили к консенсусу, что перенаселение и индустриализация выльются в массовое голодание и смерть миллиардов, что запасы нефти и природного газа иссякнут к 1970 году, что все обитатели океанов вымрут к 1980 году, а это приведет к постепенному уменьшению содержания кислорода в атмосфере, и в какой-то момент планета станет непригодной для жизни. В 1960-х ученые, согласно прессе, сходились в том, что неминуем новый ледниковый период, и не пройдет и нескольких десятилетий, как Северная Америка покроется слоем льда толщиной в сотни футов. Об этой угрозе еще не успели забыть, как впереди замаячила перспектива глобального потепления, смерть теперь грозила человечеству от того самого углекислого газа, который люди выдыхали каждую минуту своей жизни. То есть беда подкралась с противоположной стороны и поставила человечество на край уже другой пропасти.
Поначалу, подбирая материалы по всем этим надвигающимся катастрофам, Филдинг пришел в отчаяние. Положив столько сил на свой диплом по социологии, он не смог получить работу, а если бы и получил, мир не просуществовал бы достаточно долго для того, чтобы он добился успеха в избранной… или любой… профессии.
А потом в его голове сверкнула мысль, точнее, ему открылась истина, у него возникла гипотеза, которая дала ему надежду. Большинство прогнозов, по которым научное сообщество приходило к консенсусу, оказались неверными, и это предполагало, что не сбудутся и многие другие. Отсюда последовал вывод, что правящая элита — тогда еще он обходился без заглавных букв — придумывала кризисы, чтобы контролировать массы, держа их в страхе, и, таким образом, наращивать собственную власть.
Он настолько увлекся своей версией, что девушка, которую он надеялся уложить в постель, обозвала его теоретиком заговоров, «совсем уж спятившим безумцем», и добавила, что он увидит ее голой не раньше, чем докажет, что Элвис Пресли не покончил с собой, а живет в Швеции после проведенной ему операции по смене пола. С неделю Филдинг принимал ее сарказм за конкретное предложение, но выяснил, что переезд Элвиса в Швецию — ни на чем не основанный слух. Когда же понял, с какой жестокостью девушка отшила его, погрустил, но недолго.
Продолжая разбираться с угрозами, направленными против человечества, цивилизации и планеты, Филдинг в конце концов сделал выдающееся открытие, в сравнении с которым теория контроля масс при помощи страха выглядела детским лепетом. В эти дни, даже в одиночестве, он иногда краснел, если думал о собственной наивности: как он только мог поверить, что все столь просто! Правда оказалась гораздо ужаснее, гораздо мрачнее. Ученые имеют дело с фактами, правда? Консенсус научного сообщества предполагает, что множество очень умных людей пришло к единому мнению, оперируя доказанными и проверенными фактами, правильно? То есть факты фактически должны быть фактами. Если ученые соглашались в том, что к 1990 году новый ледниковый период уничтожит миллионы людей, значит, ледниковый период должен продолжаться и теперь, в 2011 году. Умная Правящая Элита не производила кризисы, отнюдь; вместо этого они скрывали от общественности огромное число настоящих кризисов, чтобы предотвратить панику, гибель цивилизации, потерю собственной власти.
Теперь, когда он вернулся к компьютеру и сел на офисный стул, маленькими глотками попивая самодельную колу, странный шуршащий звук послышался над головой и быстро прибавлял в громкости, пока не начал раздражать. Словно над головой Филдинга вдруг возник серпентарий. Он предположил, что ветер нашел лазейку и проник на чердак «Пендлтона», где и принялся носиться за собственным хвостом среди стоек и стропил. Через какое-то время шуршание полностью стихло.