– Ну че такое, я не понял, че надо-то?
– Мы тут сходим за одним делом. – Кривой прошелся липким взглядом бледных лягушачьих глаз по Бенде, Арчибальду и остановил его на Юлие. Юноша сидел, придвинувшись к рыцарю вплотную, почти прижавшись головой к его плечу, и лицо его с острыми, лисьими чертами скрывалось в тени.
– Поссать, че ли? – уточнил Сержик.
– Фуй! – скривилась Алиция.
– В трех шагах по ходу нашего движения есть отвороты в обе стороны, – сообщил Канерва. – Дамы налево, кавалеры направо!
– И ты, голуба? – хмуро спросил Кривой. Канерва, не двигаясь, лениво ответил:
– Благодарю, меня что-то разморило, я пока посижу. Вы только запомните, в какую сторону ходили, чтоб мы потом не перепутали. Закопайте за собой.
Сержик рысью устремился вперед, Кривой двинулся следом, тяжело переваливаясь на ходу.
Как только оба бандита скрылись из виду, Канерва, оживившись, обратился к Арчибальду:
– Прошу вернуть мне мой меч, энц рыцарь. Судя по общему состоянию, мы все-таки заночуем здесь, так что хотелось бы на всякий случай иметь возможность обороняться от этого бандита.
– Вы с ним и так неплохо справляетесь, руками, – намекнул Арчибальд.
– А ночью? – возразил Канерва. – Он же может встать и всем глотки перерезать!
– Он сделает это, даже если вы будете с мечом.
– Но...
– А вот что помешает вам убить нас?
В темноте никто не увидел, как побледнел лорд Мельсон, бывший главный королевский егерь.
– Я обещаю, что не причиню вам вреда, – произнес он спокойно.
Арчибальд, который и во время еды держал оружие наготове, провел рукой по глазам:
– Не знаю, можно ли нынче доверять слову лордов... Времена теперь неспокойные, лорды пошли нервные...
Предупреждая вспышку ярости со стороны Канервы, Алиция, которая до этого сидела, привалившись плечом к Бенде и подремывая, подняла голову.
– Что это за звуки? – спросила она. – Вы слышите?
Все замолчали. Среди плеска воды далекие вопли Сержика различались с трудом. Впрочем, они почти сразу прекратились.
– О боже! – Алиция обвела всех растерянным взглядом. – Он его убил?
Юлий хмуро буркнул:
– Нет, вые..л.
У Канервы вытянулось лицо. Алиция поморщилась. Арчибальд вздохнул, переложил меч из правой руки в левую и освободившейся рукой отвесил оруженосцу легкую затрещину. Юноша, ойкнув, втянул голову в плечи.
– Не при дамах, – пояснил рыцарь.
Бенда не отрываясь смотрит в догорающие угли.
– У вас остался нож, – сказал наконец рыцарь Канерве. Тот моргнул удивленно, затем кивнул.
Когда неподалеку раздались всхлипывающие звуки и шаги, все, кроме Бенды, оглянулись. Сержик шел, раскорячившись, прихрамывая и наклонившись вперед, его лицо было сморщено в жалобную гримасу, в грязи и пыли на щеках слезы проложили две светлые дорожки, маленькие глазки смотрели с испугом ребенка, которого родители впервые в жизни выпороли. Кривой шел сзади, по-прежнему тяжело переваливаясь с ноги на ногу и не глядя ни на кого. Он спокойно взял с бревна одеяло, расправил, обернул вокруг себя и лег около костра.
– Спи! – велел он Сержику закрылся с головой, после чего затих.
Сержик стянул другое одеяло, ушел к стене и лег там, уткнувшись в пол лицом и всхлипывая. Алиция приподнялась, двинувшись в сторону страдальца. Но Бенда хватает ее за платье:
– Не стоит.
– Но я попробую его утешить! Он же...
Арчибальд покачал головой. Из-за него высунулся хмурый Юлий:
– Его теперь ничем не утешить.
Канерва поднял сучок, пошевелил угли. Над пеплом взметнулись искры и тут же погасли.
– Жестоко, – пробормотал он.
От завернутого в одеяло Кривого донесся храп.
– А мы что? – Алиция повернулась к Бенде, посмотрела на остальных.
– Я бы тоже поспал, – сознался Канерва. – Но рядом с этим...
Арчибальд тяжело вздохнул:
– Если бы я вам доверял, то предложил бы дежурить по очереди.
– Так как предложения не поступало, принять его я не могу, – съязвил Канерва.
– Но мы так устали! – взмолилась Алиция. – Давайте поспим! Мы же не звери какие-то! Неужели нельзя договориться и одну ночь просто поспать, без войн и убийств?
– Я могу покараулить какое-то время, – говорит Бенда. В тусклом отсвете почерневших углей люди выглядели
выходцами из ада: черные силуэты с темно-красными, почти багровыми лицами и руками. Арчибальд, зажав меч коленями, осторожно взял руку Бенды, положил на свою ладонь, другой погладил.
– Я поражен вашим мужеством, – сказал он торжественно, с долей удивления в голосе. – Вы обе ведете себя не по-женски храбро, и вы, и Алиция. Но вы, Бенда, держитесь просто с королевским достоинством. Я восхищен.
Бенда осторожно вытаскивает руку прячет ее под себя и сдержанно благодарит рыцаря:
– Спасибо.
– Ох-ох, – вздохнула Алиция, стараясь нащупать ладонь Бенды.
Бенда аккуратно и вторую руку подсовывает под себя.
Девушка, не найдя желаемого, издала еще один вздох и поднялась:
– Схожу-ка за угол. – Она медленно, водя перед собой руками, исчезла в темноте.
Арчибальд посмотрел на Бенду:
– А вы?
– Да, пожалуй. – Бенда встает и тоже уходит.
Когда Бенда через несколько шагов видит с обеих сторон коридора две зияющие дыры ответвлений и останавливается, прислушиваясь, чтобы выяснить, куда свернула Алиция, из правого хода показывается девушка:
– Наконец-то мы одни!
Бенда в замешательстве отступает, но Алиция бросается вперед, хватает Бенду за руку целует, затем прижимается к Бенде всем телом, шепчет горячечно:
– Ты первый, кто поразил меня с первого взгляда! И я совершенно не понимаю, как могло это произойти, ты почти все время молчишь, молчишь, ничего не делаешь! Почему меня защищает этот высокомерный рыцарь, почему не ты? Он смеется над тобой, называет женщиной, почему ты позволяешь ему это? Скажи что-нибудь, не молчи! Обними же меня! – Она зарывается лицом в выемку между шеей и плечом Бенды и яростно плачет. – Меня никто, никто не любит! – с трудом выговаривает она сквозь рыдания.
Бенда гладит сотрясающуюся в плаче девушку по голове, по плечам.
– Полюби себя, и ты потеряешь зависимость от чужой любви. Перестань оглядываться, посмотри на себя.
– К черту философию! – рыдает Алиция. – Я хочу, чтобы меня любили! Я же такая красивая, хорошая! Почему меня никто не любит?!
– Я, я тебя люблю, – повторяет Бенда ей на ухо, раз за разом, пока сквозь слезы и сопли, всхлипы и бессвязное бормотание девушка не начинает слышать. Шмыгнув носом, она отрывается от ставшей мокрой на плече рубашки Бенды.
– И я тебя люблю, – говорит она, с трудом шевеля опухшими губами, вытирает рукавом глаза. – Нос у меня не очень красный?
– Не вижу, – честно отвечает Бенда; Алиция, смутившись, отворачивается, тихонько сморкается в вытащенный из-за пояса платок. – Только ты меня еще не любишь.
– Неправда! – быстро оборачивается девушка. – Хочешь, докажу?
Бенда улыбается:
– Ты не можешь меня любить. Посмотри на меня. Я не мужчина.
Алиция отшатывается от Бенды:
– И ты?! Да вы сговорились! Чтобы поиздеваться надо мной!
Топнув ногой, она разворачивается и бегом бежит в темноту правого ответвления. Бенда идет в ход напротив.
Вернувшись, Алиция под удивленным взглядом рыцаря закуталась в одеяло, отошла к стене за Юлия и улеглась, повернувшись ко всем спиной. Некоторое время она ерзала, пытаясь как-то устроиться, ведь ей впервые в жизни довелось спать на полу, но наконец затихла. Арчибальд поглазел на образовавшийся шерстяной кокон и перевел взгляд на Бенду
– Очень устала, – коротко поясняет Бенда, садясь. – Спите, я покараулю, потом разбужу.
Канерва уже лежал между бревном и костром, сам похожий на неотесанный ствол. Из одеяла с одной стороны торчали подошвы сапог, с другой – макушка, несколько темных прядей рассыпались по полу. От него доносилось ровное сопение.
Арчибальд внимательно оглядел спящих.
– Нет, не стоит, – сказал он тихо. – Ложитесь подле Алиции, а я рядом. Через меня никто не пройдет, я очень чутко сплю.
– А я? – подает голос прикорнувший у ног рыцаря Юлий. – Я его боюсь! – Он кивает на храпящего Кривого.
Рыцарь с неудовольствием оглядывается на оруженосца:
– Ты... Ладно, можешь лечь между девушками.
– Я с ним не лягу! – Юлий ткнул в Бенду пальцем.
– Тогда спи где хочешь! – рявкнул Арчибальд.
Юлий набычился, исподлобья глянул на Бенду.
– С лошадями можно?
– Иди.
Юноша, прихватив одеяло, осторожно перешагнул через бандита и скрылся в той стороне, где журчала вода. Скоро оттуда донеслись ласковый голос и лошадиное довольное фырканье.
Угли присыпаны пеплом. От них еще исходит жар, рыцарь ощущает его бедром. С другой стороны он чувствует тепло Бенды, хотя они не соприкасаются. Затем Арчибальд как будто окунается в тепло и легкость целиком, с головой, перед глазами мелькает причудливый образ – и рыцарь погружается в сон...
Угли присыпаны пеплом. От них еще исходит жар, рыцарь ощущает его бедром. С другой стороны он чувствует тепло Бенды, хотя они не соприкасаются. Затем Арчибальд как будто окунается в тепло и легкость целиком, с головой, перед глазами мелькает причудливый образ – и рыцарь погружается в сон...
* * *Проснулись все почти одновременно. Проснулись почти все.
Кривой примостился на краешке бревна, приложив к правой стороне лица мокрый платок. Канерва, рывком сев, убрал ноги из-под Кривого и уставился на бандита, который отнял платок от щеки, чтобы перевернуть.
– Ого! – воскликнул лорд. – Хорошо, что я спал! Ты попытался не хотеть, а делать?
Кривой, закрыв мокрой тканью красно-фиолетовую скулу, невесело ухмыльнулся:
– Ага, было дело. Господин рыцарь чутко спит.
За Арчибальдом выбралась из-под одеяла Алиция, потянулась так, что лиф туго охватил ее грудь, зевнула.
– Что, кому-то досталось? – сиплым со сна голосом спросила она.
– Господину разбойнику, – любезно пояснил Канерва. – Как спалось, прекраснейшая?
Алиция показала ему язык и протянула руки к костру:
– Холодный!
Арчибальд, вложив меч в ножны – впервые со вчерашнего утра, – пошел за валун и плеснул горсть воды в лицо.
– Чем это тебе такую дулю посадили? – поинтересовался Канерва у Кривого. – Неужели у господина рыцаря стальные кулаки?
Бандит снова отнял от лица тряпочку, перевернул и приложил более прохладной внешней стороной к огромному синяку.
– Рукоятью, – скривившись, ответил он.
– Дважды, – добавил Арчибальд, выходя из-за валуна. За ним брел, зевая, Юлий. – Своего друга будить не собираетесь? – Арчибальд, споткнувшись о Сержика, замер.
– Ага, – не смутившись, кивнул Кривой. – Не, не собира.
Рыцарь осторожно ткнул носком сапога лежащего у стены закутанного с головой в одеяло Сержика, опустился рядом с ним на колени, откинул с лица ткань... и быстро перекрестился.
– Что там? – вытянула шею Алиция.
– Приехали, – пробормотал Канерва, тоже крестясь.
Юлий охнул, отступил за валун. Кривой, повернувшись к оруженосцу сказал:
– Вот што Аластер мож сделать, ежли хочет. Поэл, голуба? Ежли Сержик ему не нужен, то Аластер его убират. Во как.
Алиция разглядела бело-голубое лицо, обметанные пеной синие губы – и закричала. Пронзительный вопль разнесся по катакомбам.
Глава одиннадцатая
Перекинув через плечо ремень лотка, Бенда шагает по улице. Солнце только-только вылезло пузатым румяным боком из-за красных черепичных крыш – и тут же залило глаза мерцающим золотом. Бенда смотрит на него не отрываясь, как орел. Правда, летать Бенда не умеет. Зато знает, что сейчас светило похоже на поднимающийся в печи каравай. Если чуть-чуть приоткрыть заслонку, пока отец отвернулся, то увидишь как раз такое: в ярком свете из-за края железной формы, покрасневшей, ровно черепица, медленно выползает желтое, густое, упругое...
Улица расширяется, но Бенде приходится отойти к сточной канаве, потому что посередине мостовой, расшвыривая комья грязи, мчится всадник, судя по одежде – королевский паж. Еще мальчишка, младше Бенды, он лихо сидит на лошади, погоняя ее хлыстиком, и хвост перьев развивается за щегольской шапочкой желтого, как солнце, бархата. В руках у паренька свернутый пергамент с печатями, успевает разглядеть Бенда, когда всадник проносится мимо.
За спиной с громким стуком раскрываются ставни, слышится плеск выливаемой жидкости. Бенда еле успевает отскочить от края канавы, чтобы штаны не забрызгало помоями. Это принялись за уборку в трактире Мамы Ло. Бенда поворачивается и машет толстухе в дверях. Та в ответ делает приглашающий жест.
Бенда подходит.
– Юноша, рогаликов сегодня принеси медовых да четыре белых каравая и пару калачей, а пирогов – штук шесть, с мясом. Господа приедут праздновать, так... чтобы было. Сделаешь?
– Как скажете, – улыбаясь, кивает Бенда.
Хозяйка трактира крутит кистью у лица:
– Ты как это делаешь?
– Что? – Бенда улыбается шире.
– Ну, это, – Мама Ло водит пальцами перед своим носом, – чтоб светилось.
Бенда тут же перестает улыбаться, оглядывается.
– Ох. Опять? Очень заметно?
– Да ты не боись, не выдам, – заверяет толстуха. – Мож, сделаешь мне, как себе?
– Зачем? – удивляется Бенда.
Хозяйка с досадой машет пухлой рукой:
– Не мне самой, а в трактире. Знаешь, у меня там морды над стойкой, так чтоб у них тож глаза светилися? Мож ведь, знаю!
У Бенды вытягивается лицо:
– Но матушка Лола, вы же знаете, патер мне запретил!
– Даж сам светиться перестал, – сокрушенно качает головой Мама Ло. – Я ж тебя не выдам, а никто и не расскажет. Господа подивятся, а выпьют – забудут. Зато в другой раз снова ко мне придут. А я снова у отца твово закажу хлеба и рогаликов. Да трудно тебе, что ли?
Бенда качает головой. Не трудно. Но...
– Вот как придешь с рогаликами, так и сделаешь.
– К которому часу? – обреченно спрашивает Бенда.
– Да ты не куксись, дорогуша, – Мама Ло гладит Бенду по плечу, – к третьей страже подходи.
Бенда идет дальше. Настроение уже не то, но когда Бенда, выходя на площадь, окунается в яркий свет, заботы моментально забываются. Солнце как раз карабкается вверх за башнями тюрьмы, и площадь становится полосатой, как шмель: черные тени от башен чередуются с золотыми потоками солнечных лучей. Чуть щурясь, Бенда пробирается через площадь, обходя овец и коров с их владельцами. Вот под телегой, чуть в стороне от отары, лежат на мостовой, прижавшись спинами друг к другу, овца и большой кудлатый пес, чья шерсть в соломе. Пес поднимает голову и лениво следит за приближающимся человеком. Бенда, улыбнувшись, подмигивает собаке – в круглых глазах зверя отражаются солнечные зайчики, а шерсть становится чистой и пушистой, как будто пса помыли с мылом и долго расчесывали.
– Прочь, бесовское отродье! – рявкают над ухом. Бенда, вздрогнув, оборачивается. Старуха, торговка рыбой, сидит у своей корзины и грозит скрюченным морщинистым пальцем. Бенда отходит.
Собака и не заметила перемен. Моргнула, отвернулась от неожиданно засветившего в тени солнца и снова положила голову на лапы, безразлично глядя на окружающее.
На другой стороне площади Бенда стучится в дверь двухэтажного каменного дома, с карнизов свисают три вывески. Из открытого окна второго этажа слышатся громкий младенческий плач и напевные причитания. На стук в окно выглядывает молодая симпатичная женщина в кружевном чепце.
– Бенда? Зайди, дружочек, а то я никак не угомоню Нико, с утра как поел, так и гомонит, так и гомонит, уж не прихватило ли животик? Беда какая-то! Зайди, Мария откроет.
Дверь открывает служанка, крепкая низкорослая девушка – она очень мило шепелявит, однако из-за этого парни ее сторонятся, и Мария от ощущения собственной ущербности почти всегда ходит недовольная.
– Доброе утро, Мария, вы очень хорошо выглядите! – Бенде хочется утешить несчастную девушку. Но та сегодня еще более недовольная, нежели обычно.
– Кому, може, и доброе, ежли делать нечего. А мене с утра вечер ужо.
– Это как? – удивляется Бенда.
– Всю ноченьку с сынком хозяйским возилась. Мамаша тока щас заметила, што младенец у ей плачет, а мене его качай всю ноченьку! Тьфу!
Бенда подает девушке лоток, заботливо прикрытый полотенцем. На лестнице показывается полная хозяйка с ямочками на щеках и локтях.
– Бенда, не поднимешься ли глянуть на мальчика моего? С самого утра угомонить не могу! И Мария, мерзавка, отказывается его качать! А у меня скоро покупатели придут!
– И не буду качать, мене обед готовить надо, убирать, я и так всю ноченьку качай!
– Да если б он ночью плакал, я б проснулась! – возмущается мать. – Прошлялась где-то всю ночь, небось еще и дверь была открыта, а потом заявляет мне... Да прими же булки, Мария, чего встала! – Она берет лоток у Бенды и сует служанке: – Да осторожней! – И Бенде: – С лотком это ты правильно придумал, дружочек. Я поначалу их в корзину положила, а они возьми и сомнись! – Смеется. – Такие мягкие булки! Если б наш булочник умел печь такие, разве б я гоняла тебя через площадь каждое утро! – И добавляет просительно: – Посмотри сыночка, уж так плачет!
Бенда прекрасно слышит доносящийся сверху детский плач. Но колеблется.
– Вы же знаете, эн Говарда, что священник запретил мне... Если до него дойдет...
– Я никому-никому не скажу, дружок, даже мужу! Ради Христа, ну так плачет малютка, сил нет слушать! Хоть зайчиков попускай, ему нравится. А?
Бенда поднимается по поскрипывающей под ногами лестнице. Перила черные, гладкие, отполированные. В комнате виден только наклонный столб света из окна, остальное тонет в тени. Колыбелька стоит за пологом большой кровати. Крик уже прекратился, из одеял и кружевных пеленок сейчас слышится только тихий жалобный плач. Бенда подходит, присаживается на корточки, так, что над краем кровати видна только голова. Ребенок не замечает Бенду, заплаканное личико сморщилось.