Перекатываюсь в сторону, вскакиваю и втыкаю меч в спину, пытающегося подняться с земли татя. Носком сапога в висок отправляю в нокаут того, из кучи, что ближе всех и очень удачно приподнял голову. Выдергиваю, прошедшую насквозь сталь, упираясь ногою в труп, подшагиваю к краю свалки, из которой, пятясь как рак, пытается улизнуть еще один разбойник, вонзаю меч ему в шею, даже не меняя хвата и… понимаю, что бой окончен. Вокруг меня только неподвижные тела, а из троицы, вязавшей девушку – двое со всех ног улепетывают в лес и только третий, скованный боем, выплясывает джигу вместе с Гладилой.
Собственно, так оно обычно и бывает. Тишина, вспышка, взрывы, стрельба и опять тишина, – воняющая гарью, тротилом и… скотобойней. Потом возвращается слух, и ты счастлив: потому что товарищи громко стонут, а не молчат. И чувствуешь, как невыносимо, запредельно устал.
Оценив шансы Гладилы, я не стал ему мешать, надо ж дать десятнику сбросить ярость, отомстить за погибших товарищей, а присел возле нокаутированного разбойника. Пленных надо допрашивать сразу, пока бурлит адреналин, пока в глазах кровь, а в ушах хрипы умирающих.
Две хлесткие пощечины, и он открыл глаза.
– Кто?
Увидеть над собой, едва придя в сознание, говорящую морду Змия и не обмочится, надо иметь характер. Мой пленный, похоже, был не из робкого десятка. Но я не мог позволить ему молчать, а потому: не глядя, сильно ткнул стилетом в мягкое. Разбойник взвыл.
– Кто? – я повторил вопрос и нажал сильнее.
– Не знаю… – прохрипел тот.
Стилет вошел еще глубже.
– Харцыз… Одноглазый… Пощади…
У каждого свой предел терпения. Похоже, у разбойника он как раз закончился.
– Говори.
– Нас наняли. В Турине. Обещали по десять золотых. Ничего не делать. Быть на подхвате. Ехали в Зеленец. Уже почти проехали. Есаул всадницу заметил. Засели. Схватили. Стражники подоспели. Сцепились с ними. А тут – вы…
Пленный еще что-то тараторил, но я уже не слушал. Значит, нас не ждали. Нападение произошло случайно. Но что-то в Зеленце зреет. И если банду наняли в Турине, то вполне вероятно… Да, это надо додумать.
– Пощадишь? – задал разбойник наиважнейший для себя вопрос.
Я взглянул, куда собственно воткнул стилет и вздохнул. Рука провидения, направившая оружие, оказалась беспощаднее меня. Лезвие скользнуло по бедру, вспоров яремную жилу. Кровь из пленного журчала ручьем. В моем веке и то такая рана считалась почти безнадежной: очень трудно останавливать кровотечение. А уж здесь, вдали от лекарей. Он и сознание-то не потерял до сих пор, только благодаря тому, что торчавший в ране, клинок частично закупоривал отверстие. Поэтому я поднялся, выдернул из тела татя стилет и молча повернулся к раненому спиной.
– Спасибо, господин рыцарь…
– Не… за… что…
Гладила с последним из шайки, все еще продолжали свой танец, а потому я поспешил к Весняне.
Девушка была цела и невредима, только немного помята и сильно раздражена. От нетерпения она прямо аж ножкой топала, пока я разрезал веревки на ее локтях и запястьях. А как оковы пали, Весняна выхватила стилет у меня из руки и метнулась к сражающейся паре. И не добежав до них пары шагов, с силой метнула оружие в спину разбойника. Следует признать, что НВП у здешних дворянок поставлена на должном уровне. Стилет вонзился татю точно под лопатку и достаточно глубоко, чтоб разбойник сразу же потерял интерес к жизни. Впрочем, это не помешало Гладиле пырнуть его мечом еще и со своей стороны: контрольным ударом в живот…
– А чтоб рук не распускал, мразь подзаборная… – в сердцах произнесла виконтесса и сходу набросилась на меня. – Почему до…
Но тут она закатила глазки, и согласно всем примерам, описанным в мировой литературе, свалилась в обморок.
– Что с вами, госпожа?! – бросился к ней Гладила. – Вы ранены?
– Не суетись, десятник… – остановил я его. – Лучше осмотри наших раненых. О девушке не беспокойся, пусть полежит чуток, отдохнет. От обморока еще никто не умирал, а от потери крови – запросто.
– Нету раненых, все насмерть, – доложил спустя минуту Гладила. – В основном: стрелами побили. Эх, жаль ребят… Что делать будем, сотник?
– Вернемся в Оплот за подмогой?
– Разве что переждать. Среди хранителей нет воинов.
– Ждать нельзя, – попытался я почесать затылок, но наткнулся перчаткой на гребень шлема. Глянь, как привыкаю к доспеху, скоро вообще снимать не буду. Интересно, а он изнутри самоочищающийся? Как там с потом и прочими излишествами?
– Тогда мы вот как поступим, друг Гладила. Засиживаться здесь нечего. Сколько еще разбойников в лесу, не известно. И что они замышляют – тоже. А кроме того: графиня дочь ждет. Поэтому, я с виконтессой поскачу дальше, а ты вернись в Оплот. Скажи хранителям: пусть похоронят погибших, посмотри, может, что из вещей ценного родным передать, и догоняй нас. Дорога одна – не разминемся…
– Как прикажете, господин сотник, – кивнул тот. Потом, посмотрел на виконтессу, но так как та, все еще пребывая без сознания, не могла ни одобрить, ни запретить мое распоряжение, пожал плечами… – Наше дело исполнять. Я за лошадьми…
А когда я присел возле Весняны, собираясь возвращать ее в реальность, добавил негромко.
– Это… спасибо… Если б не вы…
– Не бери в голову, при случае сочтемся. Тьфу-тьфу-тьфу…
– Тьфу-тьфу-тьфу, – эхом отозвался Гладила.
* * *
Солнце уже поглядывало на закат, а десятника все не было. Видно пришлось дольше повозиться. Весь остаток дня виконтесса ехала чуть впереди, избегая разговоров. Возможно, так требовал обычай, а может, молодая девушка просто растерялась, вдруг оставшись наедине с незнакомым воином. Плюс, ко всему, еще и шок от пережитого нападения. Но, как бы там ни было, пора и о привале подумать. Не трястись же в седле до самого Зеленца. Почти трое суток, однако. Да и живот уже не просто урчал, а чуть ли не стучался изнутри в латы, пытаясь напомнить своему нерадивому хозяину, что обеденное время давно минуло.
Я чуть послал коня и, поравнявшись с девушкой, спросил со всей учтивостью.
– Может присмотреть место для ночлега, госпожа виконтесса? Пока еще хоть что-то видно.
– Да, наверное пора… – пробормотала она как-то вяло, сосредоточенно следя за ушами лошади. На секунду посмотрела на меня и опять уставилась холку кобылы. – Делайте, как знаете…
'Ё моё! Вот же старый дурак! – обругал я себя в сердцах. – Это ж тебе, душегубу со стажем, все нипочем. Пара лишних трупов в общем послужном списке… А девчонка, наверняка, первый раз в жизни человека убила! Вспомни, как самого плющило! Раз пять блевать бегал…'
Я спешно отцепил от пояса походную баклагу, заботливо наполненную Любомиром, как он сказал: 'для сокращения пути' и протянул ее виконтессе.
– Испейте глоток, госпожа…
Весняна машинально взяла флягу и так же машинально сделала большой глоток. Проглотила, как воду. Это и правильно: в данную минуту девушка не только не чувствовала вкуса и крепости напитка, но даже не понимала толком своих действий.
– Еще глоток, – вкрадчиво попросил я.
И в этот раз Весняна приложилась к баклаге без раздумий. Но возвращая ее мне, уже с задумчивым видом проводила взглядом.
– И третий глоток. Для равновесия… – не принял я посудину.
Виконтесса сперва принюхалась, а потом осторожно глотнула и едва не поперхнулась.
– Хлебное вино? – возмущенно фыркнула девушка. – Мне? Вот еще удумал! Где это видано, сотник, чтоб благородная барышня, горелку бражничала? Дай воды…
– Увы, госпожа виконтесса, – повинился я, внимательно наблюдая за ее поведением. Кажись, отпускает. Теперь бы ей еще всплакнуть и порядок. – Вьючных лошадей, с водой и всеми прочими запасами десятник должен сопроводить. А его все нет.
– Ну так подождать надо. Сворачивай с дороги. Вон там, прогалинка, на ней ручей должен быть. Почему я сама обо всем должна заботиться?! Ты сотник или… – Весняна шмыгнула носом, закрыла лицо руками, и последние слова девушки утонули в безудержно хлынувших слезах.
– Слава богу, успел… – облегченно перевел я дыхание. А ведь могла и перегореть девчонка. Увы, в бою, не за всеми салагами уследишь, да и после, не всегда находится для них время и нужные слова. Вот и истлевает душа, а в мир приходят парни с пустыми глазами садистов и убийц.
Я спрыгнул с коня, бережно снял с седла безутешно рыдающую девушку и аккуратно отнес ее к ручью. Опустил рядом с журчащей водой, а сам вернулся за лошадьми. Выждал пару минут, а когда вернулся, умытая и посвежевшая Весняна уже собирала хворост.
Расседлав коней, я пустил их пастись, а сам стал помогать в заготовке топлива. Одновременно пытаясь сообразить: чем разжечь костер. Ведь ни спичек, ни тем более – зажигалки у меня не было. Как-то не приходилось еще выезжать на природу с ночевкой, я имею в виду одному, вот и не обзавелся ни соответствующим опытом, ни снаряжением.
Вопрос разрешился сам собой. Пока я терзался мыслями, виконтесса сняла с пояса небольшой кошель, достала из него щепотку какого-то порошка и бросила его на горку аккуратно сложенного сушняка. Вроде, суп посолила. Эта, неведомая мне субстанция, соприкоснувшись с ветками, сперва яростно зашипела, а потом и задымила. Еще мгновение, и по хворосту заплясали яркие язычки пламени. Сперва едва заметные, прозрачно-синие… но с каждой минутой их становилось все больше, они объединялись, – и вот огонь уже загудел, затрещал и дохнул жарким пламенем настоящего костра.
– Хоть и голодно, зато не холодно… – глубокомысленно изрек я, пришедшую на ум народную мудрость.
– Какая глубокая и интересная мысль, – неожиданно хихикнула Весняна. – Сотник, вы прямо менестрель. В рифму изъясняетесь… Может и мадригал какой-нибудь прочтете?
'Оп-паньки, братцы, похоже, виконтесса пьяна, как… ну скажем: подмастерье сапожника…', – дошло до меня.
А чему я удивляюсь? Сам же и споил наивную девушку, хоть и в лечебно-профилактических целях, но все же. Воспользовался доверчивостью… А здешней горелке до крепости водки градусов восемь не хватает, но на голодный желудок, с горла и без закуски, виконтессе хватило.
'Да если б водку гнать не из опилок, то что б нам было с пяти бутылок?..'
Высоцкий был как всегда в тему, но не для нежных ушей непривычной барышни. Лучше что-то из Есенина. Помниться, в бытность курсантом, поражал умы восторженных девиц.
– Хотите стих? – подсел я ближе к костру. – Это можно… Слушайте…
Я по первому снегу бреду.
В небе ландыши вспыхнувших сил.
Вечер синею свечкой звезду
Над дорогой моей затеплил.
Я не знаю то свет или мрак,
В чаще ветер поет иль петух.
Может, вместо зимы на полях,
Это лебеди сели на луг?
Хороша ты: о, белая гладь!
Греет кровь мою легкий мороз.
Так и хочется к сердцу прижать
Обнаженные груди берез…
Какое-то время виконтесса молча глядела в огонь, а потом очень тихонько, словно боялась потревожить сотканное мелодией слов, волшебство, сказала:
– Красиво. А еще?
– Можно и еще… Только я ближе сяду. Стихи любят полушепот. Вы не замечали, что красивые слова пугаются шума?
Бормоча все это, я осторожно придвинулся к Весняне, внутренне готовясь к недовольному окрику, но, похоже, обстановка располагала к тесному общению, и девушка сама чуть-чуть шевельнулась навстречу.
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари…
– Извини, это еще рано, – поперхнулся я, вовремя вспомнив, к чему все сводиться в конце, и видя, как недовольно завозилась девушка, уже было ухитрившаяся пристроить голову на моем, закутом в доспех плече. – Сейчас, сейчас…
Тихо струится река серебристая
В царстве вечернем зеленой весны.
Солнце садится за горы лесистые.
Рог золотой выплывает луны.
Запад подернулся лентою розовой,
Пахарь вернулся в избушку с полей,
И за дорогою в чаще березовой
Песню любви затянул соловей.
Слушает ласково песни глу…
Взглянув на Весняну, я умолк на полуслове. Девушка, держась за мою руку, крепко и безмятежно спала. Спасибо тебе, брат Сергей, за твой талант, который и под другими звездами творит чудеса.
* * *
Должно быть и сам задремал. К счастью, на этот раз никакие костры меня не манили, и вой волчьей стаи я услышал вовремя. Причем, на этот раз, не удачную имитацию, а настоящих зверей. В чем разница, если даже лошадям все равно, объяснить не берусь – просто знал: это взаправду. И бежать уже поздно. Вожак подал голос только после того, как стая оцепила полянку, надежно отрезая добычи все пути для спасения. Вот только лошадям этого не объяснить. А стреножить их я как-то не сообразил. Увы, непривычные для третьего тысячелетия вид транспорта. Наши машины, только если ручник не затянуть, укатить могут. С испуганным ржанием они, ломая кусты, рванулись в противоположную от, вытягивающего охотничью песню, волка сторону, и вскоре лишь почти человеческие вскрики боли засвидетельствовали о поджидавшей их участи. Разрываемые заживо на куски десятками голодных зверей, кони кричали так пронзительно, что их боль услышала даже крепко уснувшая виконтесса. Весняна оторопело помотала головой и спросила:
– Что это?
– Просто волки… – ответил я как можно безразличнее.
– Волки?! – прытью вскочила на ноги девушка.
Словно почувствовав ее страх, вожак завыл еще громче. И еще ближе…
– Тихо-тихо… – придержал я за полу курточки виконтессу, еще ничего не соображающую, но готовую уже куда-то бежать. – Все не так страшно… Вон дерево, видишь? – указал я на огромный развесистый дуб, даже во тьме отчетливо выделявшийся на общем фоне леса. Приметный еще и тем, что его нижние ветки, толщиной в руку, начинались на уровне головы.
Весняна кивнула.
– Вот и отлично. Давай к нему. Волки по деревьям лазить не умеют. До утра отсидимся, а там видно будет.
Девушка опрометью бросилась к дубу и уже через несколько мгновений сидела почти на уровне крыши второго этажа. Я существенно надпил из баклаги (не выливать же!), дополнил водой из ручья (сырая вода без антисептика чревата неожиданностями, плавали, знаем: бывали прецеденты), поднял свой меч, сгреб с земли попоны, сумку с подаренным самострелом и 'Трактатом' и поспешил за ней. Вообще-то, мне, в моей броне, клыки хищников были нипочем, мог бы и не суетится, даже продолжать спать, разрешив волкам катать себя по поляне, но ночной бой я просто-таки терпеть ненавижу. А кроме того: девчушка о противоударных, пыле и влагонепроницаемых свойствах моего доспеха ничего не знает, и мало ли что взбредет в ее героическую головушку, при такой картине маслом. А потому, нечего выделываться: делай как все и ходи строем.
– Хорошая постель, – одобрил я выбор Весняны. – Будто на заказ лесом выращенная…
Две ветки переплетаясь с более мелкими веточками, росли от ствола почти горизонтально в сторону. А под ними, как несущий двутавр, наискосок торчал обломанный толстый сук. Я изловчился, смахнул мечом несколько дополнительных перекладин, уложил их, для гарантии, поверх живого плетения, и застелил всю эту конструкцию попоной. Образовалось, как на мой взгляд, достаточно прочное и удобное ложе.
Весняна поглядела сперва на меня, потом на импровизированную постель и пробормотала как-то растерянно. Мне даже испуг послышался в ее голосе.
– А десятник так и не вернулся…
– Мало ли… Да ты ложись. До утра еще далеко… Чего зря мучится? Волки нас тут нипочем не достанут… И ни о чем не волнуйся. Все будет хорошо, обещаю.
Весняна хмыкнула, явно сомневаясь, но возражать не стала. Вздохнула, прошептала что-то вроде: 'На все воля Создателя', потом молча улеглась, скрутилась калачиком и вроде, как задремала. Я же укрыл девушку второй попоной, а сам примостился этажом ниже, под ней. На всякий случай, чтоб не было мучительно больно за непредусмотрительность, головотяпство и прочую безалаберность. Предоставленное лично мне ложе оказалось не столь комфортабельным, но сквозь доспех чернокнижника бока не мозолило. Похоже, работая над латами, Темн предусмотрел не только личную безопасность, но и удобства… А потому, нахлобучив шлем, я и сам попытался заснуть. Тем более, что и волки, перекусив лошадьми немного успокоились или отвлекись на что-то? Во всяком случае голос не подавали…
Вспомнилось, как в курсантскую молодость нас, желторотиков-первогодков, отцы-командиры промурыжив на ночных учениях, дали команду 'отбой' где-то в районе второго часа ночи. А весь день шел дождь. И в палатках, установленных такими же салагами, как и мы, оказалось по щиколотки воды. Время, отведенное на отдых, стремительно уходило, и тогда кто-то скомандовал 'Взвод, газы! ОЗК одеть!'. Сначала мы, на автопилоте, выполнили команду, и только потом сообразили зачем. Так и спали до утра, лежа покатом в воде, пристроив подсумок с противогазной коробкой поверх тел товарищей. А утром, еще и повеселились от души, когда офицеры решили 'подшутить' и забросали палатки с курсантами шашками с хлорпикрином. Потому что вместо ожидаемой паники, возникшей во всех взводах, мы через тридцать секунд уже выходили строиться, в полном обмундировании и не в пример другим – достаточно выспавшимися.
Проснулся я еще до рассвета, от уже знакомого завывания. Глянул вниз и вздрогнул, с непривычки. Огромная волчья стая, темным водоворотом, клубилась вокруг дуба рыча и подвывая, а временами даже повизгивая от нетерпения. Сосчитать их не представлялось возможным, но так, навскидку, зверей, было около двух десятков.
– Волки! – воскликнула Весняна.
– Вижу, – я вложил в свои слова как можно больше безразличия. – Пить не хотите? Правда, ничего другого, кроме воды из ручья предложить не могу.