Но эти свиньи заметили наше приближение и открыли ураганный огонь. Нам не добраться до них.
Протяжный пронзительный вопль завершается ужасным гортанным клекотом. Молодой солдат валится на землю с разбитой скулой и простреленным горлом. Он захлебывается в собственной крови, хлещущей изо рта. Нам приходится бросить его. Попытка вынести его в безопасное место стоила бы жизни одному из нас.
Русский пулемет продолжает яростно стрелять по раненому. От первых же пуль агонизирующее тело бедняги спазматически дернулось. Теперь он больше не шевелится. Тоже получил свое.
Я понимаю, что выбить русских невозможно. Нас мало. По моему сигналу мы четверо возвращаемся под укрытие, в расположение остальной роты.
Лейтенант Шольцберг разговаривает со своими подчиненными. Заметив меня, быстро поворачивается.
– А, это вы? Послушайте, мой мальчик, вы получите свою пулю в два раза быстрее, если будете действовать таким образом. Не надо вести себя так, как будто вы рыцарь, совершающий крестовый поход. Просто убивайте русских, вот и все. Я связался со штабом дивизии, попросив прислать на помощь два танка. Вы, однако, оставайтесь на месте, ни шагу отсюда.
Слышится топот бегущих ног. К лейтенанту подбегает эсэсовец и становится по стойке «смирно».
– Господин лейтенант, мы захватили десять большевиков, двое из них штатские. Что с ними делать?
– Ведите их сюда, – приказывает офицер.
Почти сразу появляются русские с поднятыми вверх руками. Скажу без предубеждений: у них не особенно привлекательный вид – бритые головы, монголоидные лица, пергаментная кожа и бороды как у каторжников. Очень напоминают сброд из гетто. На рукавах двух штатских замечаю золотые звездочки.
Комиссары!
Шольцберг заметил, что я смотрю на них. Он понимающе кивает мне:
– Они ваши, Нойман! Распорядитесь ими.
Чувствую, как меня прошибает холодный пот. Их следует расстрелять. Да. Но мне не хочется этого делать.
Мои колебания, хотя и мимолетные, не остаются без внимания лейтенанта, который быстро добавляет:
– Впрочем, лучше не вы. Успокойтесь, Нойман. Пусть эту небольшую формальность выполнит Либезис.
Он подает знак. Спокойно, небрежно, неторопливо роттенфюрер встает и идет к одному из штатских.
– Ты комиссар?
– Да! А что? – говорит пленный в замешательстве.
Либезис медленно достает из кобуры пистолет, вставляет магазин под взглядом вдруг выкатившихся глаз русского, целится в его бритую голову и нажимает на спуск.
Теперь остается только один комиссар.
Мгновение – и больше не остается комиссаров.
Первый пленный бросился на землю, кричал, не понимая, что происходит. Второй попытался удрать. Пуля, должно быть, попала ему в позвоночник, потому что он некоторое время катался по полу, дрыгая во все стороны ногами при неподвижном теле. Затем он замер, сразу и навсегда.
Между тем пленные, охваченные ужасом и под прицелом эсэсовского маузера, отнюдь не выглядят удовлетворенными таким оборотом событий.
Они, вероятно, гадают, как и когда разделят роковую судьбу двух первых мужиков. Но не торопятся выяснять это.
Однако это – война.
Это все же война, и у нас нет времени беспокоиться об их печальной доле.
Прибывают два 22-тонных T-IV. Грохочут их почти 300-сильные двигатели. Они останавливаются в нескольких метрах от нас. Короткими, отрывистыми фразами Шольцберг объясняет танкистам, что от них требуется.
Монстры со страшным скрежетом разворачиваются. Во время движения их пушки потряхивает. Через несколько минут они начинают вести огонь по дому, в котором, вероятно, продолжал укрываться опасный ворошиловский пулемет (12,7-мм ДШК. – Ред.) русских.
Вскоре дело сделано – без малейших помех.
Около дюжины 75-миллиметровых снарядов пробили фасад здания, в то время как тяжелые станковые пулеметы довершили дело.
Теперь несколько пехотинцев вбегают в развалины и через мгновение появляются оттуда, помахивая в победном жесте своими автоматами.
Проводим последний осмотр, чтобы убедиться в полном отсутствии большевиков в руинах. Несколько выстрелов маузеров приканчивают раненых русских и тем самым избавляют их от напрасной боли и мучений. Мы снова возвращаемся в свои бронетранспортеры.
Пленных я больше не видел. Очевидно, их тоже избавили от мучений продолжительного плена.
По дороге в лагерь мы ошалело поем, может, для того, чтобы дать выход большой радости в связи с тем, что еще находимся в стане живых.
3 июля. Наступление продолжается оглушающими темпами. Пали на севере – Ковно (Каунас), на юге – Белосток (Каунас был захвачен немцами еще 23 июня, Белосток – 27 июня. – Ред.). Армии фон Бока и танковые дивизии Гудериана (2-я танковая группа в составе группы армий «Центр» Федора фон Бока. – Ред.) рвутся к Москве.
30 июня дивизии фон Штюльпнагеля (17-я армия. – Ред.) захватили Львов.
Я ездил вчера в этот город, упомянутый последним, вместе с майором Дерне, которого послали с миссией связи в штаб группы армий «Юг».
Мы прибыли туда из Дубно, который захватили у русских после ожесточенного сражения, длившегося целых два дня. Буденновские танковые войска были оснащены (наряду с большим количеством устаревших танков (Т-26, БТ-7, БТ-5 и др.) в западных округах Красная армия имела 967 Т-34 и 508 тяжелых КВ-1 и КВ-2. – Ред.) новыми танками Т-34. Этот танк был почти совершенным изделием (Т-34 в начале войны имели много недостатков: малый моторесурс двигателя (всего 50 часов), частый выход из строя коробки передач, хрупкие траки гусениц, теснота башни, слабая радиофицированность, ограниченный обзор командира и т. д. – Ред.). Танковая битва продолжалась день и ночь, склоняясь то в одну, то в другую сторону. Роковая битва гигантов, сражавшихся трассирующими снарядами ночью. В этом районе русские держались изо всех сил, до последнего солдата. Нам даже не досаждали пленные. Каждый новый квартал, в который мы входили, был абсолютно безлюдным.
Русские увозили с собой своих убитых и раненых, даже использованные ящики для снарядов и гильзы. Не оставляли ничего, ни малейшего признака своего пребывания. Кроме смерти и разрушений.
Во Львове мы застали ужасные сцены.
Перед отступлением русские сожгли и разграбили все, что не вывезли. Не имея возможности переправить заключенных на восток, они просто уничтожили их.
В тюрьме НКВД, где помещались русские и польские политзаключенные, осталось только около сотни человек. Других заключенных, видимо, расстреляли во внутренних дворах тюрьмы, поскольку там громоздились груды трупов, порой внушительной высоты.
Население Львова тоже не избежало бойни. Видимо, наше наступление дезорганизовало красных и привело их в замешательство. Они спасались пешком, в телегах и в кузовах грузовиков, в хаотическом состоянии, стреляя, как безумные, во все, что было на виду.
Они не прекращали стрелять из двигавшихся грузовиков, целясь в мелькавшие по пути дома.
Именно политические комиссары приказали красным расстрелять заключенных – мужчин и женщин. Их арестовали в последние несколько недель под весьма смехотворными предлогами – систематические опоздания на работу, случайные ошибки на производстве, которые расценивались как саботаж, или же невыполнение норм сельхоззаготовок.
Зловоние на улицах неописуемо. Армейских кремационных грузовиков вскоре оказалось недостаточно, и за городом выстроили огромные поленницы дров для сжигания трупов.
Перед уборкой тел многие горожане пытались опознать останки друзей или родственников. С носовыми платочками, прижатыми ко рту, они копались среди мертвых тел, переворачивали тела, с которых поднимались рои мух. (По данным украинских историков, в застенках НКВД во Львове было расстреляно около 2,5 тыс. чел. Однако немцы позже уничтожили здесь 140 тыс. военнопленных (не только советских), а из 100 тыс. евреев львовского гетто к моменту освобождения города уцелело только 300 чел., прятавшихся в канализации в городе. Об этом автор, естественно, не пишет. – Ред.)
В городе воцарилось безмолвие, прерывавшееся только сигналами наших транспортных средств и громкоговорителями агитационных машин, оглашавших на польском языке срочные объявления для выживших гражданских лиц.
Повидав эти ужасы, я больше не буду чувствовать особые угрызения совести в отношении уничтожения русских, о чем говорил Шольцберг.
Майор Дерне выполнил поручение, и мы поехали в обратном направлении. У него французский 50-сильный «Ситроен», который несется как ветер. Мы вернулись в Дубно через два часа, несмотря на скверное состояние дорог.
10 июля. По пыльным дорогам Украины катятся гусеницы танков танковой (до октября 1943 г. называлась моторизованной. – Ред.) дивизии «Викинг».
Переход от Дубно к окрестностям Житомира был относительно легким, если не считать нескольких стычек с очагами сопротивления отдельных красноармейских отрядов или группами партизан. Фактически многие отряды рассеивались, как только мы начинали атаковать их, а сами красноармейцы прятались в соседних селах. Затем, быстро разобравшись по взводам или ротам, они снова нападали на наши линии коммуникаций.
Куда бы мы ни приходили, повсюду видели следы разрушений, вызванные действиями спецподразделений НКВД. И мы встречали те же бесконечные колонны советских пленных из Львовского мешка, шагающих в тыл. Их было более чем 100 тысяч. В дополнение к этому русские бросили здесь почти 2 тыс. танков (из-за технических неисправностей на маршах, в ходе нанесения контрударов здесь было потеряно около половины общего числа машин. Всего на Западной Украине с 22 июня по 6 июля Красная армия потеряла 4381 танк из 4783. – Ред.) и 1500 орудий.
11 июля. Войска буденновской 6-й армии (командующий генерал-лейтенант И.А. Музыченко. – Ред.) блокируют наступление, обороняя лес к юго-востоку от Житомира.
С утра мы стояли на боевом рубеже, ожидая, когда танки завершат свою работу перед нашей атакой.
Тактика танковых частей состоит в следующем. Подходя к позиции противника, танковые батальоны развертываются веером так, чтобы обойти фланги противостоящей стороны и окружить противника. Далее они, действуя как клещи, постепенно снова смыкаются, вынуждая русских, таким образом, отступать в уменьшающуюся зону.
Затем наша пехота атакует образованный таким образом мешок и методично его зачищает…
Оглушительный грохот артиллерии, обрабатывавшей с рассвета позиции русских, прекратился. Нам сообщают, что передовой эшелон штаба передал по радио приказ начать наступление.
Я подаю водителю знак начать движение. Некоторое время назад нас оснастили новыми полугусеничными бронетранспортерами, которые развивают приличную скорость на любой местности. На них установлена 50-миллиметровая пушка, и два артиллериста готовы вести огонь.
Внезапно бронетранспортер останавливается. Мы спрыгиваем.
Впереди, в трехстах метрах от нас, бой в полном разгаре, или скорее мы видим беспорядочную массу людей, среди которых различаем солдат в русских и немецких мундирах. Похоже, что красные собираются здесь удержаться.
Со всех сторон носятся с воем и свистом снаряды и пули.
Некоторые из наших солдат довольно глупо передвигаются в полный рост.
– Ради бога, пригнитесь! Где вы находитесь, по вашему мнению? На учениях?
Перед нами лес и несколько разрушенных изб, откуда ведется сильный огонь из противотанковых ружей. (В июле 1941 г. в Красной армии такого оружия еще не было – ПТР были срочно разработаны и приняты на вооружение в конце августа. – Ред.)
Начинает кричать Шольцберг:
– Рассредоточиться! Цель взвода Ноймана – ближайшие хаты! Другие – в лес! – Он поднимает руку. – Вперед, быстрее!
Полусогнувшись, я бегу впереди своих солдат. Разворачиваю взвод дугой. Мы продвигаемся вперед довольно быстро, без особых затруднений.
Другие боевые группы уже достигли опушки леса. Огнеметы изрыгают длинные красные языки пламени, и сосны загораются, как факелы.
Русские ведут огонь в нашем направлении без остановки.
Вдруг раздается ужасный визг, как при конце света… Страшный грохот. Кажется, что разверзается твердь, будто поддетая гигантской лопатой. Во все стороны разлетаются комья земли.
О боже! Нас обстреливают снарядами калибром по меньшей мере в 400 миллиметров! (Красной армией иногда использовались 305-мм и 356-мм орудия на железнодорожных транспортерах – эти орудия были сделаны еще до революции 1917 г. 305-мм орудия царских линкоров стояли также на некоторых батареях береговой обороны (например, в Севастополе). – Ред.)
Наши это орудия или большевиков?
Откуда они бьют? Десять солдат ранены осколками снаряда, который разрывается рядом с ними.
А батарея, которая, должно быть, скрыта бог знает где, продолжала вести огонь. На мой шлем падала грязь, поднятая ввысь взрывами. Мое лицо почти полностью залеплено землей. Думаю в этот момент, что с удовольствием проглотил бы большую порцию земли, только прекратился бы этот чертов обстрел.
Но нам нужно идти вперед любой ценой и выйти из-под обстрела русских, если не хотим превратиться в удобрение.
В этот раз, без сомнения, такое может случиться. Именно мерзкие красные нас обстреливают. Мы слышим орудийную канонаду в близлежащем лесу.
Сквозь эту завесу смерти мы бежим как угорелые, припадая к земле через каждые двадцать метров или около этого. Погибли еще десять солдат, разорванные на куски огромными, как суповые тарелки, фрагментами зубчатой стали. Один из раненых ползет по земле, ругая санитаров за то, что они не выносят его из зоны обстрела немедленно. От этого ему гораздо легче!
Наконец первые дома. Несколько взрывов. Зажигательные гранаты. Соломенные крыши вспыхивают ярким пламенем.
Русские с воплями убегают. Один из них, чья одежда горит, катается по земле, визжа, как свинья на скотобойне.
Стреляем в группу русских. Внезапно меня переполняет гнев. Разве они не достали нас своим нелепым сопротивлением? Мы должны стереть их с лица земли. Стереть…
Я стреляю и меняю магазин, снова и снова. Солдаты швыряют гранаты в дома, откуда еще ведется огонь. Крыши рушатся в тучах искр.
В дыму мелькают зеленые призраки, пытающиеся убежать в лес.
Гранаты.
Фрагменты разорванной плоти падают на землю среди деревянных и каменных обломков.
Окончательная зачистка хат автоматными очередями – и мы, в свою очередь, вбегаем в густой подлесок, где другие взводы уже ведут тяжелый бой.
Остаток дня проводим в прочесывании лесных чащ, зачистках и преследовании красных, которые возникают со всех сторон с поднятыми руками. Пинками ног мы отправляем их к грузовикам.
Они пополнят число заключенных концентрационных лагерей, спешно созданных в Карпатах и Галиции.
Житомир, 28 июля. Мы заняли этот город несколько дней назад. Называя его городом, я, возможно, преувеличиваю, поскольку все, что мы видим, – это километры развалин и снова развалин.
В дивизию поступили новые приказы.
В дополнение к политкомиссарам нам следует расстреливать без суда еврейских функционеров, как гражданских, так и военных.
Ликвидации, казни, чистки. Все эти слова – синонимы разрушения – кажутся совершенно банальными и лишенными смысла, когда привыкаешь к ним.
Это словарь общего пользования, и мы употребляем эти слова так, как если бы речь шла об уничтожении назойливых насекомых или опасных животных.
Однако такие слова применяются к людям. Но к тем людям, которым суждено было стать нашими смертельными врагами.
Приказ предусматривает также личную ответственность офицера СС за выполнение данных директив, даже если его подчиненный не смог их выполнить.
То есть наша собственная жизнь зависит от смерти других.
В Дубно я видел, как Карл расстреливает из своего маузера группу штатских лиц, состоявших в местном русском ИТУ. (Исправительно-трудовое управление – Центральная администрация исправительно-трудовых лагерей. – Авт.) Эти лица ни в коем случае не отличались святостью и, видимо, не колебались отправить какого-нибудь беднягу на шахты Сибири за небольшую провинность. И все же я остановился на миг как вкопанный перед лицом поразительного хладнокровия Карла. Его рука не дрогнула.
Неужели это тот же парень, которого я когда-то видел играющим в волейбол в коротких штанишках у волнорезов искусственного озера Аусеальстер в Гамбурге?
4 августа. Линия Сталина – то есть Витебск – Могилев – Гомель – Киев – прорвана в нескольких местах. Форсирован Днепр в верховьях.
Группа армий «Север» фон Лееба после взятия Полоцка обходит Лугу и движется на Ленинград. (Наступление в обход Луги на Ленинград началось 8 августа. – Ред.)
Смоленск взят центральной группой армий фон Бока, отбросившей войска Тимошенко.
Дорога на Москву открыта. (Как раз под Смоленском на Московском направлении немцы впервые были вынуждены 30 июля перейти к обороне – до 30 сентября. – Ред.)
6 августа. Дивизия «Викинг» прошла Житомир и заняла почти без сопротивления Белую Церковь, один из оплотов знаменитой линии Сталина. Эскадрильи «Дорнье» и «Юнкерсов» фельдмаршала Кессельринга (фельдмаршал Кессельринг командовал 2-м воздушным флотом, поддерживавшим с воздуха группу армий «Центр». – Ред.) и генерала Лëpa (командующий 4-м воздушным флотом, поддерживавшим группу армий «Юг». – Ред.) уничтожают позиции противника в киевском секторе и вдоль Днепра.
Столица Украины окружена с севера и юга, взята в клещи войсками фон Клейста и танковыми дивизиями фон Рейхенау. (Автор продолжает путаться. В данном случае имеются в виду попытки наступления на Киев с юга 1-й танковой группы Клейста и 6-й армии Рейхенау. Киевская группировка Красной армии была окружена позже – 15 сентября. – Ред.)
8 августа. Буденный попал в западню!
Беспрерывно наступая, днем и ночью, наша дивизия вместе с 1-й дивизией СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» соединились наконец с венгерскими войсками в Первомайске.