– Шуруйте ножульками за ягодами, – велела нам она, засыпая, – ты, – приказала тетя Алла леснику, – пойдешь с ними. Час прогулки. Чтобы не расходились. Ну, сам знаешь, не мне тебя учить.
Лесник, бывший зэк, осклабился беззубым ртом, построил нас в шеренгу и велел заложить руки за спину.
– А корзины как держать? – спросил кто-то из детей.
Бывший зэк надолго задумался, после чего разрешил идти нормально. Мы потопали в тайгу.
Сначала шли ровной шеренгой. При попытке выбиться из строя лесник гаркал и бил палкой по попе. Но поскольку мы должны были вернуться с ягодами, он все-таки вынужден был разбить нас на группы по три человека. Больше чем на сто метров отходить было нельзя.
Лесник все-таки был не пионервожатым и не знал, что детей нужно пересчитывать по головам, а перекличка, которую он устраивал, реальной картины не отражала.
В общем, я потерялась. На самом деле виновата была сама – хотела собрать самые хорошие ягоды и отползла в лес, а лесник потерял бдительность, уснув под действием «компотика».
Я с полной корзиной ягод сидела на какой-то полянке и ждала, когда меня найдут, вяло вспоминая уроки природоведения – с какой стороны должен расти мох, где заходит солнце. Разжигать костер я не умела, да и спичек не было. В какой-то момент я уснула и проснулась от звука вертолета. Посмотрев на него мутным взглядом, подумала, что нужно было закричать, чтобы привлечь внимание, и опять уснула. Собранную корзину ягод я съела.
Меня нашли часов через пять. Тетя Алла называла меня такими словами, значения которых я не знаю до сих пор.
Когда лесник с вверенными ему детьми вернулся в сторожку, тетя Алла уже проспалась и была бодра.
– Все? – спросила она лесника.
– Все, гражданка начальница, – ответил лесник.
Дети выставили перед тетей Аллой корзины с ягодами.
Она велела садиться за стол и ужинать – жареные лисички, морс из ягод. Когда дети ели, она хмурилась, но никак не могла понять причину беспокойства.
– А где Машка Ольгина? – вдруг сама у себя спросила тетя Алла.
И только тут до всех дошло, что меня потеряли – самого ценного ребенка, учитывая нрав моей мамы. Она могла и авиацию в небо поднять ради меня, и лесника посадить пожизненно, и застрелить тетю Аллу из винтовки. Даже страшно подумать, что могла сделать моя мама.
Тетя Алла выстроила детей в цепь и отправила прочесывать тайгу. Велела без меня не возвращаться.
Меня нашел ее сын, Гришка. Причем не специально, а потому что заблудился и наткнулся на меня совершенно случайно – отошел пописать.
– Ой, б…, – сказал он, когда увидел.
– Ругаться будут? – промямлила я.
– Не-а, уже бухие, – ответил он.
– Точно бухие? – спросила я, совершенно не понимая, что это слово значит.
– Точно, – поклялся Гришка и потащил меня к сторожке. Ориентировался он по бычкам, которые докуривал по дороге, пока мать не видит.
– Чтобы комары не жрали, – объяснил он мне.
Кое-как мы добрались до сторожки. Меня комары искусали так, что все незащищенные части тела – лицо, руки – покраснели и опухли. Пошла аллергическая сыпь. Я была раздутая, ярко-алого цвета, с глазками-щелочками.
– Кто это? – спросила тетя Алла.
– Машка, – ответил Гриша.
– Ни… себе, – сказала она и заметалась по сторожке, опрокидывая стулья. Лекарств от аллергии и укусов, конечно же, не было. Тетя Алла начала лечить меня «компотиком». От самогона мне, как ни странно, стало легче. Но после того как лесник накормил меня жареными лисичками, опять поплохело. Я отравилась. Помню, тетя Алла хлестала меня по щекам, наклонялась так, что я чувствовала запах «компота», и кричала: «Не спать! Что ж ты хилая такая? А если на малолетку попадешь? Такие не выживают! А как же ты рожать будешь? Ты ж баба будущая. Посмотри на меня! Посмотри на меня, я сказала! Видишь? Пожрала, посрала, поспала и дальше пошла. Поняла, как жить надо? Да, еще выпила. Это ж дезинфекция сплошная». Я смотрела на нее мутными глазами и кивала.
Она же влила в меня воды и сделала промывание желудка.
Тем временем, почувствовав неладное и беспокоясь, что Алла с детьми не вернулись из леса, мама нашла грузовик и поехала по нашим следам. Когда она добралась до сторожки, то сначала пообещала всех поубивать, а потом сграбастала меня в охапку и повезла в больницу с такой скоростью, с которой никогда не ездили по тайге грузовики.
С тех пор я не ем грибы, даже шампиньоны, меня мутит от клюквы, и я на всю жизнь запомнила заветы тети Аллы, которая хотела искупить свою «вину», проводя мне инструктаж каждый раз, когда приходила «пожрать, посрать и поспать».
– Значит, слушай сюда, – прижимала она меня к стенке. – У мужиков обязательно проверяй паспорт, сберкнижку. Обыскивай квартиру, только пальчики не оставляй. Да, не забудь найти документы на жилплощадь – на кого записана. Драгоценности, ценные бумаги, недвижимость – все запоминай, фиксируй. Дети, бывшие жены, любовницы – все выясни. Когда петух клюнет, поздно будет бегать. Если все чисто – можешь выходить замуж. Поняла?
– Тетя Алла, я не хочу замуж. Мне еще рано. Можно я пойду? – чуть не плакала я.
– Да, и имей в виду, если родственник на зоне, его выписать не имеют права. В этом случае квартиру не продашь! – кричала мне вслед она. – А если что, проблемы какие, ты меня зови, я припугну грамотно.
Машинистка Юля тем временем решила стать вегетарианкой. Соседки говорили, что это она специально придумала, чтобы за мясом в очереди не стоять. Юля ела замороженную до степени крайнего онемения треску, которой можно было забивать гвозди, подметки на туфлях и заколачивать оторвавшуюся дверцу шкафа. А потом сообщила всем, что отныне будет лечить себя сама – уриной.
– Во дура-то, – покачала головой тетя Алла.
– Ну что с тобой делать? Обнять и плакать, – сказала тетя Наташа.
Юля ела треску и запивала ее мочой примерно с месяц, а потом ей стало плохо. Через сутки, за которые из ее квартиры не раздалось ни звука, муж тети Аллы аккуратно вскрыл дверь, и соседки вошли в ее квартиру.
Юля лежала на кровати и тихо стонала. На полу стояли банка с отстоянной утренней мочой и тарелка с рыбой.
– Ну, что делать будем? – спросила тетя Алла.
– В больницу? – предложила тетя Наташа.
– Не проедем.
Дороги занесло по всему городу. До ближайшей больницы можно было доехать только на танке.
– Давай ей желудок промоем, а там видно будет, – предложила тетя Алла.
Пока она промывала Юле желудок, матерясь и отвешивая той подзатыльники, тетя Наташа варила куриный бульон.
Юлю откачали, накормили, напоили чаем, выбросили все банки с уриной, а треску из холодильника скормили тети-Наташиному коту.
Когда Юля, спустя два дня полноценного питания вперемешку с активированным углем и «компотиком» тети Аллы, обрела способность говорить и выражать эмоции, выяснилось следующее.
У машинистки появился мужчина, приятный во всех отношениях. Настолько приятный, что Юля начала «интересничать» и рассказала ему о вегетарианстве и уринотерапии. Мужчина отказался зайти на чашечку кофе после ужина и больше не позвонил. Юля поплакала, выпила урины, закусила треской, и тут ей стало плохо.
– Во дура-то, – хохотала тетя Алла.
– Ну что с тобой делать? Обнять и плакать… – проговорила тетя Наташа.
Корзина конфет
Про соседку Юлю я вспомнила вот почему. Спустя год или два она сделала то, чего никто не ожидал, – удочерила девочку Асечку трех лет. Соседки ахнули.
Юля молчала до последнего – ездила в другой город, говорила, что в командировку. Тетя Наташа была уверена, что она нашла себе любовника. Но однажды Юля зашла в дом, держа за руку маленькую тихую Асечку.
– Вот, дочка, – объявила Юля тете Алле, с которой столкнулась в дверях.
Тетя Алла уронила сумку.
– Чегой-то? – спросила тетя Алла.
– Вот так, – ответила Юля.
Юля теперь работала на двоих и за двоих. Готовила не для себя, а для Асечки. А в нашем подъездном детском коллективе появился еще один член.
Пока родители были на смене или задерживалась на работе, за детьми присматривали те, кто был выходным.
– Сегодня ты обедаешь у тети Аллы, – объявляла мама.
Но завтра или послезавтра все дети собирались уже у нас на ужин.
Асечка тоже ходила за всеми хвостиком – нам было велено держать ее за руку, чтобы не потерялась.
Мы все были голодными, все время хотели есть, но все-таки позволяли себе капризы. Суп любили куриный, а рыбные котлеты ели, запивая морсом, потому что всухомятку терпеть их не могли.
Я до сих пор помню, как на ужин нас отправили к тете Алле. Она налепила вареников с картошкой и творогом. С творогом мы любили, но с картошкой никто не хотел есть. Хотя тетя Алла посыпала сахаром и те и другие.
– Так, быстро ешьте и не выковыривайте картошку! – пригрозила нам тетя Алла.
Мы похватали хлеб и начали обсуждать, как уговорить тетю Аллу не делать вареники с картошкой, а делать только с творогом или с замороженной вишней, как один раз, который все хорошо помнили, потому что это был настоящий праздник. Вкуснотища невероятная!
Мы похватали хлеб и начали обсуждать, как уговорить тетю Аллу не делать вареники с картошкой, а делать только с творогом или с замороженной вишней, как один раз, который все хорошо помнили, потому что это был настоящий праздник. Вкуснотища невероятная!
И только маленькая Асечка сидела за столом и тихонько руками брала вареник и отправляла его в рот. Она его даже не жевала, а сразу глотала. Через минуту ее тарелка была пустая.
– Еще хочешь? – спросил Гришка, сын тети Аллы.
Асечка кивнула.
Он расковырял все вареники, положил Асе только те, что были с творогом.
Ася молча, так же быстро и не жуя, как маленький удавчик, их заглотнула.
Мы все дружно начали накладывать свои вареники Асе. На шум пришла тетя Алла.
– Что за базар? – гаркнула она.
– Мам, – Гришка молча показал пальцем на Асю, – она и мою порцию съела.
Тетя Алла вдруг заплакала. Мы готовы были провалиться под стол от страха, потому что никогда не видели, чтобы она плакала.
Мы отдавали Асечке горбушку хлеба, лучшие куски, добавку. Но она никак не могла наесться и все время пыталась утащить что-нибудь с собой. Тайком.
– Ты попроси, тебе и так дадут, – уговаривал ее Гришка.
Но Ася смотрела, как волчонок, исподлобья, и продолжала воровать конфеты или хлеб.
Однажды моя мама привезла из командировки огромную плетеную корзину, собрала всех детей и торжественно открыла крышку. Корзина была доверху заполнена конфетами. Мы сначала онемели, а потом, расталкивая друг друга, кинулись загребать горстями. Чуть не подрались. Я получила от Гришки в глаз, но сдачи дать не успела.
– Все, стоп! – крикнул вдруг Гришка, самый старший из нас.
Мы послушно замерли.
– Асечка, иди набирай, – сказал он.
И только в этот момент мы увидели, что Ася сидит на стульчике и тихонько подвывает. Как кутенок. Скулит, но не плачет.
Мы сами отнесли корзину в квартиру к Юле. Ася не улыбалась, но подходила к каждому из детей и гладила по руке или по ноге.
– Что это? – ахнула Юля.
– Это Асе. – Гришка говорил торжественно, хотя ему, да и нам всем, было очень жалко конфет.
– Господи, дети! – Юля открывала рот и не могла вдохнуть воздуха.
– Пусть ест, – сказал Гришка.
На самом деле мы все еще целый месяц бегали к Юле, и та выдавала нам конфеты. Но корзина так и стояла под их кухонным столом, и родители, когда привозили сладкое, несли все к Юле – докладывали, чтобы Ася не заметила, что сладостей становится меньше.
Одна зима была совсем тяжелая. Что-то случилось с поставками продовольствия, и в город перестали завозить продукты. К тому же ударили морозы, самолеты летали нерегулярно, и каждую командировку ждали, как манны небесной, в прямом смысле слова. Моя мама каждый день стояла у плиты и варила луковый суп – лук лежал в подъезде в огромном мешке, который купили «на всех». Почему мама? Потому что только она могла сварить суп из ничего, и притом вкусный. Только она знала рецепт лукового супа и могла адаптировать его к реальной действительности. Первое время мама заговаривала нам, детям, зубы – рассказывала про то, что луковый суп едят французы, что от него все становятся красивыми и богатыми. Она сушила на противне к супу греночки-квадратики, разливала его по чашкам, а не по тарелкам и говорила без умолку. Но через неделю от лукового супа нас уже воротило. Только Ася доедала свою порцию до последней капельки. Но добавки не просила.
Тогда-то и случился тот памятный день. Мама, уговорив свое начальство, руководство аэродрома и летчиков, на вертолете отправилась в соседний город и вернулась с четырьмя пакетами замороженной вишни. И все. Она сдирала с кожей примерзшие варежки, плакала и ходила с грелкой между ног – цистит. Ее рвало от таблеток, качало от голода и бессилия.
Тогда-то тетя Алла и налепила вареников с вишней. На вареники ушел весь запах сахара всего подъезда. Тетя Наташа не хотела отдавать.
– Не дам. Я хоть шарлотку детям испеку, – говорила она.
– Что-то я яблони под окнами не вижу, – мрачно отвечала ей тетя Алла.
Тогда взрослые решили, что детей нужно накормить «вкусненьким». И плевать на то, как жить дальше. Этой позиции держались тетя Алла и моя мама. Тетя Наташа, Юля и еще несколько соседок считали, что нужно экономить. Взрослые собрались на кухне у тети Аллы и решали, как жить дальше. В результате все закончилось скандалом и взаимными обвинениями.
– Так, все закрыли рты! – вдруг рявкнула тетя Алла. – Все несут Ольге у кого что есть. Нычки найду и накажу. Перетряхну весь дом. Вы меня знаете.
С тетей Аллой спорить никто не решился. Пока она устраивала шмон в квартирах соседок, мама делала тесто. Потом они сели на кухне и налепили вареников. Утром нас, детей, собрали и накормили до отвала.
На самом деле мы уже все понимали. И, как Ася, собирались вареники украсть и оставить про запас.
– Или вы сейчас все съедите, или я не знаю, что сделаю, – сказала тетя Алла.
Они с мамой стояли вокруг нас, посыпали вареники сахаром и подкладывали добавки. Они улыбались, но как-то странно, как сумасшедшие. На самом деле они в тот момент и были такими – чокнутыми женщинами, которые хотели накормить детей. И пусть сами еле держались на ногах, больные, в мокрых трусах от непроходящего цистита, с гайморитом, отмороженными руками, негнущимися пальцами, недосыпом и чудовищным, пожирающим нутро страхом за будущее, детей они хотели накормить. Это была их миссия. Самое важное дело в жизни.
– Мам, а завтра мы что будем есть? – спросил Гришка.
– Завтра и разберемся. Жри давай, – ответила тетя Алла.
Так я узнала вкус вареников с вишней. И когда мне совсем плохо, я леплю именно их.
Спустя много лет я осталась одна с четырьмя детьми. Младшая дочь, годовалая, все время плакала и просилась на ручки – резались зубы. Сын упал и разбил нос. Дочка друзей лежала с температурой, которая то падала, то снова поднималась, а самый старший очумел от ответственности. За окном лил стеной дождь. Моя кредитная карта была заморожена по необъяснимой причине. Наличных денег хватало на пачку молока, яйца и хлеб, за которыми я отправила старшего.
Дети всегда чувствуют, когда взрослые боятся или когда не знают, что делать. Мои дети плакали и требовали внимания. Мне было страшно. Почти до тошноты.
– Так, все дружно перестали плакать и пошли за вишней. Я вареников налеплю, – объявила я детям.
Сын, с заткнутой в нос ватой, прогнусавил:
– За какой вишней?
– За той, которая у соседей во дворе растет.
– А как мы за ней пойдем? – спросила дочь приятелей, очнувшись от температурного забытья.
– Перелезете через забор и наберете. Вот тарелка. – Я выдала им тару.
– Так дождь идет вообще-то, – сказал старший.
– Вишню лучше всего собирать в дождь, примета такая, – заявила я.
Дети нацепили куртки, взяли зонтики и полезли через забор. Они не хотели, но я каждого подпихнула под попу и перевалила на другую сторону. Маленькая дочь стояла и смотрела, как на нее падают капли дождя, отвлеклась и не рыдала.
Дети послушно обрывали вишню. Соседи смотрели на них в окно, но так и не вышли, не прогнали. Наверное, решили, что я сошла с ума, и решили не связываться. Из дома выскочила собака и подняла лай, но быстро начала дрыгать лапами и вернулась – дождь превратился в тропический ливень. Дети передали мне через забор тарелку и кое-как перелезли назад.
Я налепила вареников, сварила целую кастрюлю и усадила их есть. Они сидели и смотрели на огромное блюдо.
– Мам, а что мы будем есть завтра? – спросил сын.
– Завтра разберемся, – ответила я. – Быстро ешьте, пока не остыли.
Они слопали все. Я даже не попробовала. Малышка наконец уснула. Дочь приятелей тоже – температура спала.
– Мам, а почему ты раньше такие вкусные вареники не лепила? – спросил сын.
– Повода не было, – ответила я.
Карту, усилиями банка и мужа, который остался в Москве, разблокировали. Дочка приятелей после сна встала совершенно здоровая. А у малышки прорезался зуб. Я жевала горбушку хлеба и плакала от счастья – все позади, все закончилось, дети сыты и здоровы.
Тогда, на Севере, тоже мистическим образом все уладилось. Снежная буря улеглась, и дали рейс. Мама полетела и вернулась с коробками – мясом, курицей, рыбой. Все кинулись варить, печь, запекать. Нас, детей, кормили шесть раз в день.
– А вареников больше не будет? – спросил вдруг Гришка, высказав общую мысль.
Взрослые смотрели на нас и чуть не плакали. Они уже рассовали по холодильникам запасы мяса и дефицитной курицы. Составили график, кто, когда и что готовит, чтобы продуктов хватило. И были счастливы, что дети накормлены мясом, а не луком.
– Теть Оль, а вы еще сварите нам луковый суп? – спросил Гришка.
Мама развела руками.
Совсем недавно я предложила детям сходить в ресторан.
– Мам, а налепи вареников. Мы слазаем к соседям за вишней, – сказал сын.