Поэтому рождение Трэля именно у Прадеда с Прабабкой поначалу приводит в некоторое недоумение. Впрочем, возможно, парадокс здесь кажущийся. Вполне вероятно, что в данном случае действовал другой психологический закон. Например, обаяние молодости и красоты Матери и Отца, которым мифологическая песнь «доверила» родить будущего вельможу. А может быть, ещё то обстоятельство, что в любой сказке геройствовать и совершать подвиги достаётся именно младшим .
Почему так?
Старший и младший
В эпоху викингов и у скандинавов, и у наших предков славян существовал закон: если в семье было несколько сыновей, первоочередным наследником считался старший. Младшим сыновьям предстояло всю жизнь быть «на вторых ролях», а если такая доля их не устраивала, им приходилось добиваться положения, уважения и богатства собственными усилиями. Эпоха же викингов как раз характерна тем, что древнейший род, затерянный в глухих лесах или в скалистом фиорде, усиленно расширял свой изначально крохотный мирок (об этом мирке подробно рассказано в главе «Колдовство финнов»), осознавая себя частицей поистине бескрайнего мира. Такой эпохе, естественно, «требовались» активные, деятельные люди, которым к тому же особо нечего было терять. Между тем младший брат отправлялся на подвиги куда легче старшего, прикованного к месту ответственностью за наследие предков.
Эпоха викингов отличалась ещё и тем, что и в Скандинавии, и на Руси общество не успело закоснеть в сословных предрассудках: не существовало непреодолимых преград к тому, чтобы подняться «из грязи в князи», – были бы руки да умная голова на плечах. Совсем не случайно летописная легенда делает знаменитого князя Владимира, официально крестившего Русь, «рабичичем» – сыном рабыни! Бывали «проблемы» с происхождением и у конунгов Севера…
Об этом следует помнить, рассуждая о положении рабов в древней Скандинавии. И там, и на Руси талантливый, деятельный невольник мог не только обрести свободу, но и стать предводителем. Вот только одна такая история, почерпнутая из древнего сказания.
История раба Тунни
«Эгиль, сын Ауна Старого, был конунгом в Швеции после своего отца. Тунни звался его раб, который был раньше хранителем сокровищ Ауна Старого. Когда Аун умер, Тунни закопал в землю много сокровищ. А когда Эгиль стал конунгом, он заставил Тунни работать с другими рабами. Тому это очень не понравилось, и он убежал, а с ним много рабов. Они отрыли сокровища, которые Тунни закопал в землю, и тот раздал их своим людям, и они выбрали его своим вождём. К нему стекалось много отребья. Они скрывались в лесах, иногда совершали набеги, грабили людей и убивали. Эгиль конунг узнал об этом и отправился со своим войском искать их. Однажды, когда он расположился где-то на ночлег, нагрянул Тунни со своими людьми и перебил много народу у конунга. Когда Эгиль конунг понял, что происходит, он стал обороняться, подняв свой стяг, но многие из его людей бежали. Тунни и его люди наступали храбро. Тут Эгиль понял, что ему ничего не остаётся, кроме как бежать. Тунни и его люди преследовали бегущих до ближайшего леса…
Всё захваченное добро Тунни раздавал своим людям. Поэтому его любили и к нему шли. Эгиль конунг собрал войско и пошёл против Тунни. Они сразились, и Тунни одержал верх, а Эгиль бежал и потерял много людей. Эгиль конунг и Тунни бились восемь раз, и во всех этих битвах Тунни одерживал верх. После этого Эгиль конунг бежал из своей страны . Он направился в Данию, к Фроди Смелому. Он обещал Фроди конунгу дань со шведов за помощь. Фроди дал ему войско и своих витязей. Эгиль конунг направился в Швецию, и, когда Тунни узнал об этом, он двинулся со своими войсками ему навстречу. Битва была жаркой. Тунни пал, и Эгиль конунг снова стал править страной…»
Сказание приводит и слова песнотворца, описавшего эти события следующей строфой:
Вот такой раб , едва не выживший конунга из наследных владений. Способный полководец, отважный в битвах и щедрый со своими людьми – качества, которыми сказания неизменно наделяют «настоящих» вождей!
Легко, однако, заметить, что сказание описывает Тунни без особой симпатии. Карьеру свою он начинает с воровства, и это при том, что воров викинги за людей не считали. С их точки зрения, не стыдно и даже весьма почётно было взять добычу в бою (сравним с русской поговоркой: «что с бою взято, то свято»), но уворовать тайком – несовместимо с понятиями о чести. Тем более – у хозяина, который тебе доверяет! Не случайно и «отребье», которое стекается к Тунни.
Красивый и некрасивый
Сказание ничего не говорит о внешности предводителя восставших. Но, если перелистать древние тексты, выискивая описания рабов, можно убедиться, что почти все подобные персонажи потрясающе некрасивы. Вот, например, как выглядел Трэль – самый первый раб:
Под стать Трэлю и его подруга по имени Тир, что значит «Рабыня». Вот как она выглядела:
У древних скандинавов были вполне определённые понятия о красоте. Викинги считали красивыми рослых, хорошо сложенных, могучих людей, желательно светлоглазых, со светлой кожей и густыми светлыми волосами. Темноволосые, тёмноглазые, смуглые нравились меньше. Славянской «красной девице» у скандинавов соответствовала «белоснежная дева». Одно растение светлой окраски миф называет «столь белоснежным, что равняют его с ресницами Бальдра»; Бальдр же считался самым совершенным (в том числе и телесно) из скандинавских Богов.
Между тем учёным хорошо известно, что в скандинавских, и не только скандинавских, легендах внешность персонажа есть прямое отражение его моральных достоинств. Более того: если герой или героиня предания, претендующего на реализм, наделены неоспоримой физической красотой, но оказываются злодеями (всякое ведь в жизни бывает!), сказитель обязательно вставит в описание красавца или красавицы какие-нибудь «воровские глаза». И наоборот. Если речь идёт о людях смелых и справедливых, сказитель непременно добавит: они были очень красивы, и он, и она. Хотя, может быть, только что говорилось, что у неё были «некрасивые» чёрные волосы, а у него – уродливый шрам на лице.
Вот пример.
Этот норвежский конунг, живший в XII веке, с детства рос хромым и горбатым. «Он был мал ростом и с трудом мог ходить один. Одна нога у него была сухая, а плечи и грудь скрючены». Конунга так и звали – Инги Кривая Спина. Тем не менее, «он был приветлив и обходителен с друзьями, щедр на деньги и в управлении страной охотно слушался своих советников. Народ его любил…» Когда же воинов конунга окружили враги и сделалось ясно, что эта битва станет последней, друзья начали уговаривать Инги сесть на коня и скакать прочь, спасая свою жизнь.
– И не подумаю, – ответил им конунг. – Много дал я сражений, но ещё ни разу не бегал из боя, не побегу и теперь…
Было ему тогда всего двадцать пять лет. Инги действительно остался среди своих людей и пал под боевым знаменем, как и полагалось вождю. И что же? «Инги конунг был очень красив лицом. У него были светло-русые волосы, несколько жидкие, но зато кудрявые…» – вот каким запомнился людям этот изувеченный болезнями человек. Он прожил достойную жизнь, был хорошим правителем и в последнем бою храбро принял смерть. следовательно , он был красив!
Так вот, нетрудно убедиться, что рабы в скандинавских сказаниях некрасивы «как класс». В том числе и легендарный Трэль. А ведь по нашим понятиям это вполне положительный парень: он трудится не покладая рук, приветлив с родителями и невестой и не то что не совершает злодейств – худого слова никому не говорит.
Значит, статус невольника сам по себе подразумевал, с точки зрения викингов, незавидные моральные качества.
Почему?
«Мёртвые сраму не имут…»
Что бы ни говорила древняя «Песнь о Риге» о происхождении класса рабов, науке совершенно точно известно, что самыми первыми рабами были пленники , взятые на войне.
Плен с незапамятных времён – величайший позор для воина. Даже в наше «просвещённое» время пустить последнюю пулю себе в лоб считается более достойным выходом из положения, чем поднять руки, бросить оружие и сдаться. Хотя, казалось бы, сохранив жизнь, впоследствии можно будет бежать или ещё как-то навредить врагам, тогда как убитый – он убитый и есть. Так нет же, попадать в плен почему-то нельзя . И, в общем, даже не потому, что враги начнут издеваться, выпытывать военные тайны, отправят в концлагерь. Нельзя – и всё тут! Позор! Причём позор почти несмываемый. Все мы это откуда-то «знаем», но многие ли спрашивали себя, почему ?
Между тем учёные пишут: всё, что так или иначе стало для нас моральными нормами , в древности имело силу религиозных запретов и предписаний. Примеров тут можно привести великое множество. Почему нельзя оставлять без ухода могилы умерших родственников? Для нас это просто «нехорошо», а наш далёкий предок был ещё и убеждён, что, прояви он преступное небрежение, отлетевшие души могут обидеться и лишить его своего покровительства… Точно так же обстоит дело и с пленом.
Во многих древних религиях на определённом этапе их развития прослеживалась мысль: на том свете духу умершего будет оказан приём, соответствующий его земным достижениям на момент кончины. Если человек скончался правителем, он и «там» займёт подобающее место. А если он умер рабом, он и в загробной жизни окажется у кого-нибудь в услужении. И, уж конечно, при последующем воплощении не стоит надеяться на приличную участь.
А ведь у пленника, схваченного на поле битвы, были все шансы оказаться проданным в рабство и кончить свои дни в неволе, если только богатые родичи не успевали выкупить его на свободу. Кроме того, пленника могли принести в жертву чужим Богам, даровавшим победу, или просто убить под горячую руку, и это опять-таки была бы смерть в неволе. Что, как мы только что видели, означало весьма незавидное посмертие и дальнейшую деградацию души. Кому же хочется погубить собственную душу? Вот и предпочитали воины кончить жизнь «почётным» самоубийством, до последнего оставаясь свободными…
Теперь понятно, что, с точки зрения древнего скандинава, раб был в первую очередь человеком, который (или, что то же самое, предок которого) смирился с неволей и пленом, предпочел спасти свою ничтожную жизнь, но погубить душу. Можно ли уважать подобного человека? И, следовательно , может ли он быть внешне красивым?
Торговля рабами
Учёные пишут: во время военных набегов викинги охотились в основном за такой добычей, которую было нетрудно и перевозить, и сбывать. С этой точки зрения идеальны были, конечно, драгоценные металлы и камни. Они не занимают много места, в случае необходимости их легко спрятать, а захочешь продать – без труда найдёшь покупателя. Но, чтобы захватить такую добычу, требовалось определённое везение. Не в каждом набеге удавалось набрести на сокровищницу; когда же удавалось, её ещё надо было взять в жестоком бою. А там, где особого сопротивления не оказывали, и поживиться было, как правило, нечем, кроме домашнего имущества. Только много ли выручишь за кухонную утварь, ремесленный инструмент и продранную одежду? Явно не столько, чтобы оправдался далёкий путь и сражение…
Но существовал один «товар», который можно было найти почти повсюду и который на любом торгу пользовался неизменным успехом. Этим «товаром» были люди . Схватив пленника, можно было не сомневаться, что получишь за него выручку: либо продашь его торговцам рабами, либо вернёшь родственникам за выкуп…
В некоторых областях Скандинавии существовали даже законы, специально оговаривавшие обязанности различных членов семьи при сборе денег на выкуп родственника, попавшего в плен.
Тот факт, что викинги не гнушались торговлей рабами – омерзительное с современной точки зрения занятие! – даёт повод некоторым авторам густо макать свою кисть в чёрную краску. Викингов изображают звероподобными налётчиками, рыщущими по побережьям «кротких» стран в поисках живого товара. При этом особенно любят подчёркивать «языческую жестокость» этих налётов и вспоминать милосердные подвиги некоторых церковных деятелей, выкупавших пленников-христиан из неволи.
А как в действительности выглядят исторические факты?
Начнём с того, что скандинавские викинги не видели особенной разницы, где захватывать пленников – «за границей» или «дома». Шведа могли продать как раба в Исландию, норвежца – в Данию. В XI веке два знаменитых викинга, Харальд сын Сигурда и Свейн сын Ульва собрали многочисленное войско из норвежцев, шведов и датчан и напали на… Данию. Об этом походе была сложена песня. В ней особо подчёркивается, что во время нападений на датские поселения все, кто оказывал сопротивление, был убит или вынужден спасаться бегством, а кто не мог (в основном, конечно, женщины), – был закован в цепи и препровождён на корабли для дальнейшей продажи:
Различные части фраз здесь выделены шрифтом, так как, по мнению исследователей, песнь предназначалась для исполнения вдвоём. Оставим на совести переводчика и «князя», то есть вождя-конунга, и «красных», то есть прекрасных, женщин (из главы «Красивый и некрасивый» мы помним, что скандинав скорее назвал бы их «белорукими»). Тем не менее картина абсолютного унижения датчан полна и трагична: малодушно разбежавшиеся мужчины, беспомощные женщины, уводимые в неволю… Никто из победителей не вспоминает, что это вроде как «свои» (по сравнению с остальной Европой). И это действительно было в порядке вещей.
Любопытная деталь: обоим вождям того набега предстояло стать королями: Харальду – Норвегии, Свейну – Швеции. А ещё через некоторое время уже датский конунг присоединит к своей державе Норвегию…
Ещё одна деталь. И Норвегия, и Швеция, и Дания к тому времени были уже странами официально христианскими, и насаждением христианства ревностно занимались сами короли. Тот же Харальд конунг в другой раз подарил одному из епископов столько казны, что священник смог тотчас же выкупить из рабства целых триста христиан. Харальд, между прочим, приходился братом человеку, которого Церковь объявила Святым. Вот вам и «языческая жестокость». Одни христиане захватывали и продавали других христиан, а третьи их выкупали.
А вот что делалось в одной из «кротких» стран, к тому же с давними христианскими традициями, – в Ирландии. В той самой Ирландии, которую так любят изображать постоянной жертвой набегов викингов. Сохранилась историческая хроника, повествующая о том, как в середине X века враждовали два племени (ирландский народ в то время тоже ещё делился на племена). Произошло сражение, был взят город… и что же? Хроника, хотя и несколько менее цветисто, нежели скандинавская песнь, рисует точно такую же картину расправы и порабощения: «каждый пленник, способный носить оружие, был убит; все, кто годились быть рабами, были обращены в рабство…» В 1000 году в той же войне произошло ещё более крупное сражение: был взят Дублин. Там, кстати, жило тогда немало скандинавов. Летописец ликует: «ни один из сыновей победителей не брал в руки цеп и не марал ладоней, работая на земле; ни одна из женщин не снисходила до того, чтобы самой вращать жёрнов, или месить тесто, или стирать одежду. Каждый обзавёлся рабом или рабыней, чтобы они на него работали…»
На южном берегу Балтийского моря жили германские племена, тоже ещё не вполне объединившиеся в нацию. Они люто резались между собой, и пленников продавали в рабство, в том числе на чужбину. А рядом с германцами жили балтийские славяне. И тоже резались – между собой и с германцами. И пленников продавали в рабство, в том числе на чужбину. Выясняли между собой отношения наши предки – восточные славяне. И пленников продавали в рабство, в том числе на чужбину…
А там, где уже сложились феодальные государства, воевали между собою державы, двигались друг на друга разноязыкие армии… И пленников продавали в рабство, в том числе на чужбину.
Так что в своём стремлении ловить, где только можно, пленников и пленниц и с выгодой их продавать викинги были не слишком оригинальны.
Кто ещё становился рабом
До начала эпохи викингов, то есть до начала знаменитых походов, большинство рабов в Скандинавии действительно были «наследственным» сословием, детьми и внуками таких же рабов. Эпоха викингов ознаменовалась лишь притоком невольников извне страны. Можно себе представить, насколько тяжелей приходилось этим людям, нежели потомственным местным рабам. Они не знали языка, не разбирались в обычаях, тосковали об утраченной свободе, о семьях, неизвестно куда сгинувших во время набега… Страшно даже мысленно вообразить себя в таком положении!
Интересно, однако, что закон в некоторых случаях делал различие между местными рабами и чужестранцами. Если оба совершали одинаковый проступок, к рабу-чужестранцу полагалось проявить снисхождение: закон учитывал, что такой раб мог совершить нечто предосудительное и по незнанию.